Я дома

В пустых коридорах старой школы всё еще горел свет. Уборщики, покидавшие Маккинли в последнюю очередь, никогда его не выключали, надеясь, что кто-нибудь из учителей останется проверять работы. Так, например, миссис Гиббинс, напрямую отлынивая от своих профессиональных обязанностей, всегда надеялась поймать кого-нибудь, кто особенно припозднится, развести его на чай и заболтать разговорами о том, что Фиггинс совсем свихнулся. Но сегодня у миссис Гиббинс было скорее не чайное, а отчаянное настроение: директор урезал зарплату, а она, не в силах такое терпеть, пообещала больше не возвращаться в эту школу. Вытащив последние сбережения, она решила разгуляться и купила несколько литров коньяка. На жизнь у неё не осталось ни фунта, и она, притащив в учительскую последнюю из своих бутылок, распила её в одиночку, разговаривая со стажёром, и уснула в углу, прижимая к себе швабру, как ребёнок прижимает игрушечного медведя. Было тихо. Миссис Гиббинс не храпела и не отвлекала стажёра от проверки тетрадей. Это был уже третий месяц его испытательного срока, и дети, которые были немногим младше, чем он сам, уже успели привыкнуть к его странным методикам. Но он им нравился, а остальное не имело значения. В школе кто-то был. Цок-цок-цок. Звук каблуков разносился по коридору, заглядывая в школьные шкафчики, ниспадая и возвращаясь к первоисточнику. Цок-цок-цок, звуки летали, как пинбольный шарик, и рычаги раз за разом пропускали его вперёд. Каблуки плыли между объявлений, витрин с наградами и мимо школьных классов, в которых давно затихла подростковая болтовня. Звук ходьбы тонул в абсолютной тишине, так что даже сказать, на каком он был этаже, было невозможно. Кипы контрольных работ и сочинений, его голова, склоненная набок и загораживающая свет настольной лампы, которую он сам же сюда и притащил. Он смотрит на мирно причмокивающую миссис Гиббинс, и его глаза грозятся закрыться, а сознание погружается в хаос от осознания резко наступившей тишины. Каблуки пришли туда, куда хотели… и они пришли, как будто, сюда. Обернуться? Или продолжать читать чепуху от глуповатой мисс Уолесс? Она носит розовые очки. У неё туманные взгляды на жизнь и на предмет, который он преподаёт. Уилл о таком предупреждал… Мисс Уоллес заглядывается на стажёра, и её буквы смирно укладываются в табеля прямо на строчки, а знаки препинания тихо убегают из предложений, как подросток на ночное свидание. Финну это очень льстит, но игнорировать грубые ошибки — значит поощрять её глупое увлечение. Он учитель, в конце концов. Его работа — учить, не поощрять ошибочные суждения. Пусть будет три. Она ведь стремится к знаниям, даже если её мотивация носит далеко не интеллектуальный характер. «Смотреть надо в тест, а не на меня», хочется написать ему, но рука не дёргается. В легкой улыбке дёргаются лишь губы. Уборщица поворачивает голову на другой бок, снова причмокивая. Каблуков и правда не слышно, как и дыхания. Но он чувствует чей-то взгляд и вспоминает все фильмы ужасов. Одно резкое движение — и ты труп. Несколько резких движений, и достанется миссис Гиббинс. Будь там чудовище, оно бы давно схватило его, еще когда Финн усмехнулся себе под нос. Но это было привидение, ведь именно они являются, чтобы терроризировать. Нечто молчит, так что и узнать его невозможно, если только не вырастить пару глаз на затылке. А это долго, если вообще возможно. Хотя, голос при желании можно подделать, а Финн — далеко не Терминатор, чтобы отличить приёмную мать Джона Коннора от жидкого робота. Обманут, а он даже не заметит. — Я могу вам чем-то помочь? «Уж лучше бы молчал. Умнее этого вопроса только вопрос, есть ли кто дома, как будто на него кто-то честно отвечает». Но ответ был. Не словесный, а звуковой. Снова каблуки, но идут уже медленнее. Цок. Цок. Как секундная стрелка. Пять секунд, прежде чем они останавливаются за спиной Финна, высвобождая новый звук. Он слышит, как в дыхании раскрываются знакомые губы, и воздух, который с них слетает, настолько наполнен отчаянием и немыми вопросами, что одного только вздоха хватает, чтобы заполнить ими всё пространство. А может, так кажется только Финну — миссис Гиббинс, например, всё ни по чем. Как спит, так и спала. Даже не дав Рейчел положить ему руки на плечи, он перехватывает её запястье и спрашивает: — Что ты здесь делаешь? Рейчел молчит, вынуждая Финна повернуться к ней. Сначала он упирается в чёрную ткань её платья, а потом, подняв взгляд, видит её полуприкрытые ресницами глаза. У неё чёрная подводка и закрученные волосы, но на них Финн не смотрит: он видит лишь виноватый взгляд и прикусанную нижнюю губу. «Чего ты стыдишься, Рейчел?» Он знает, что готов её простить, что бы она ни сказала. И Финн рад её видеть. Он кладет свои пальцы чуть выше её запястья, даже проводя небольшой контур по её руке и ощущая косточки за тонкой кожей. Он полностью разворачивается к ней туловищем и, сам того не замечая, прижимается головой к её животу, словно кенгурёнок, ищущий защиты в материнской сумке. Рейчел открывает рот от изумления, нерешительно кладёт одну руку ему на плечо, а другой гладя его голову. Вбирает и выпускает воздух, изгоняя позывы слёз, и улыбается, в конец избавляясь от всех стыдов и страхов. — Я дома.