let it Be

      — Оппа, будешь моим собственным Клайдом?       Ёнгук с раннего детства желает быть только с Эмбер и остаётся верен этому глубокому чувству. Для него Эмбер — маленькая шарада, которую он ещё не смог толком разгадать. Ёнгук неустанно увековечивает ею придуманное имя в своей тетради воспоминаний и, порой задумавшись, неосознанно вырисовывает чёрными чернилами на чистом листе бумаги бесконечное каллиграфическое «Эмбер». Ёнгук не имеет привычку соизмерять собственную жизнь на уровне с любимым человеком. Он никогда не посмеет признаться в том, что Эмбер — вся его жизнь. Его бытие обычное, как у большинства паломников или искателей приключений, а ненамеренно думать о вечном счастье — это вовсе не жизнь, а всего лишь невообразимая участь, которая без выдоха топит его с головой.       Ёнгук с ней свободно расправляет белоснежные крылья при высоком полете, придается любым чувствам, будь то горьким или радостным, ищет глубокий смысл во всех подобранных для рифмы бесконечных словах, создает из разных произошедших ситуаций искусство, поет о горячей любви к ней и всем остальном, что помогает ему медленно подниматься со дна холодного океана и продолжать бороться дальше. Эмбер ловко поддерживает его, амбициозно направляет на истинный путь и напоследок успевает похвалить выдающегося ребенка, трепетно поцеловав его в пухлые, пылающие страстью губы. Она ловко играет на его простосердечных эмоциях, победно выкрикивает свое сценическое имя и неумолимо заставляет Бан Ёнгука сыграть вместе с ней в Бонни и Клайда.       Эмбер с удивлением постигает для себя, являясь необходимой музой для единственного мужчины, что от неё самой зависят будущие музыкальные биты, которые Ёнгук ночами плетёт в своём тёмном и прохладном убежище. Она заранее прячется в его пустом шкафу, поставленном для «красоты» (хотя Ёнгуку просто приспичило, уговаривает она себя), чуток приоткрывает скрипучую дверцу сказочного мира и втихаря вдохновляется от одной внезапной мысли, что она сама зависит от Бан Ёнгука, и создает собственноручно шедевры акриловыми красками. Эмбер может легко попасться и не имеет перед собой пример, но всё же проявляет гораздо большую осторожность. Она видит в Бан Ёнгуке соблазнителя, подстрекавшего её к безустанному искусству. Она подсознательно не хочет владеть огромной фантазией, а просто называет свои юношеские творения «B.Y. first», «B.Y. second» и т.д. Бан Ёнгук является дурачком и никогда не догадается, что в их собственном доме есть встроенная маленькая комната, наполненная превосходными картинами с его участием. Зато Бан Ёнгук давно знает, что дурочка Эмбер помешана на нём, и ему эта заевшая мысль очень нравится. В двух связанных душах созданная гаммами чувств происходит вековечная борьба, которая разрастается до неистовой бури и тягучего огня, оставляет на нетронутом холсте и на листе девственной бумаги источник их детской привязанности друг к другу.       Ёнгук сильно любит её такую, каковой она является на самом деле, и ещё ни разу не пожалел о том, что связал свои наполненные работой будни именно с непоседливой Эмбер. Вот Эмбер, напротив, всё время, проведённое с Ёнгуком, неустанно жалеет, потому что настолько счастливой она не была до встречи с ним. Больше всего в своей жизни она до ужаса боится потерять его и несправедливо лишиться всего того, что она так бережно хранит и ценит в своём сердце.       — Эмбер, тебе ещё не надоело?       — Пока мы это не сделаем, я не отстану, оппа, ты прекрасно осознаешь.       Ёнгуку остаётся лишь быть второй частью её придуманной игры, быть её собственным Клайдом, под жаром своего тела медленно растворяться в ней и при каждой мольбе Эмбер быстро дать себе отчёт и, наконец, поддаться, хлестануть пару раз по её упругим ягодицам, как она постоянно просит. Только вот Лю Эмбер остаётся до самого конца неудовлетворенной и жаждущей хоть какой-либо активности, незаметно пытается воодушевить, чётко объяснить ему и расставить все точки над i, что он как никак настоящий и амбициозный мужчина, и это вполне естественно, если он будет иногда ласков, и иногда груб. Эмбер сама не видит в нём животного хищника, совершенно не думает о нём, как о волевом и взрослом мужчине, хотя то, что под её каждодневные упрёки он безоружно сдаётся и не умеючи играет по её выдуманным правилам, не убеждает в его зрелости. Сокровенные ожидания Эмбер топчутся под её же стройными ногами, превращаются в называемое многими — в ничто, исчезают на ярком лучике приветливого солнца, который еле пробивается через задёрнутые шоколадные шторы.       Лю Эмбер ступенчато сходит с ума, сгорая в собственной возбужденности. Бан Ёнгук в долгосрочном сумасшествии от того, что хочет к ней прикоснутся и жадно испепелить её бледное тело, но убежденно опасается, боится её ненароком развратить. Он всё ещё держит в укромном месте своей музыкальной головы те одновременно тёплые и горькие воспоминания, которые не позволят видеть в Эмбер состоявшуюся женщину.       У Эмбер была лучшая подруга, которая ворвалась в её повседневную жизнь так же мгновенно, как и исчезла. Девушка была брошенной и бездомной, являлась частью общества голубых кровей, что немаловажно, стала покинутой Богом и шныряла с одного конца Южной Кореи в другой. Её подруга не жаловалась на никчёмную жизнь, глупых людей и жестокую судьбу, продолжала карабкаться в глубокой яме неудач и солнечно улыбалась. Эмбер приютила её у себя, заранее спросив мнение Ёнгука, хотя прекрасно знала, что он не будет против. В неожиданный поворот её жизни, она по несчастливой случайности открыла запретный ящик Пандоры, и случилось неизбежное: её лучшую подругу парализовало. Та яркая и белоснежная улыбка исчезла с неё смуглого лица, ясные глаза затуманились, она тихо роняла горячие из-за несправедливости слёзы в отсутствии Эмбер: точно, ей осталось немного. Лю Эмбер с нежностью заботилась о ней, как о собственной дочери, чёрной ночью долго разговаривала по душам, утомительные месяцы заменяла чтением книги перед очерёдным сном. Она непоколебимо ощущала, что её лучшая подруга отлично понимает и слышит, даже если не кивает и не выговаривает заветно услышанное «Да». Когда у Ёнгука находилась свободная минутка, он обязательно посещал её тоже, замечая красноту под глазами и сухие фиолетовые губы. Ёнгук просил Эмбер каждый день красить её губы гигиенической помадой, а лицо покрывать защитным кремом. Бессонными ночами Эмбер изливала души в плечо Ёнгука, обнимала крепко-крепко и шептала несуразное, желала получить поддержку. Хотя они оба знали: ей осталось совсем чуть-чуть. Ожидаемое случилось, хотя до конца своих дней они желали ей только скорейшего выздоровления. Эмбер замкнулась в себе, маячиться от накопившейся боли, отдалилась от Ёнгука и читала длинные и неинтересные романы. Отрешенно блуждала по большому дому, безнадежно скучала по своей лучшей подруге, старательно готовила завтрак, обед и ужин как обычно, на троих, громко пела и душевно танцевала, чтобы отвлечься. Её лучшая подруга могла прожить счастливо на этом белом свете и вкусить всю её горькую сладость. Часто размышляя над этим, Эмбер с отвращением озиралась на прошедшее прошлое. Уныние усугубляло тяжесть постигшего несчастья, она перестала винить себя во всех смертных грехах и решила покончить со скорбью — нужно было думать позитивно, отпустить её и вернуть ей успокоение. Ёнгук очень долго ждал, когда она вновь вернётся к нему прежняя, как и раньше. Лю Эмбер вернулась, чуть поздновато, но Ёнгук не ругал её.       — Ёнгук, ты вообще когда-нибудь прикоснёшься ко мне?       — С вашего позволения, Бонни.       — Вот не начинай. Ты не спасешь свое нынешнее положение.       Эмбер всегда в такие моменты наигранно обижается. Ёнгук целует её настолько нежно и ласково, насколько его хватает. Ей, конечно, это нравится, но она давно желает выпустить того хищника, который заперт на тяжёлые цепи за несколькими дверями.       Ёнгук ожесточённо кусает сухие локти, как только удается поймать одно мимолетное мгновение, когда Эмбер неумело наносит женственный макияж и подчёркивает свою сексуальную фигуру обтягивающим карамельным платьем. В такие редкие моменты Ёнгук готов выполнить её любое поручение или неутолимое желание, поддаться крошечному, вьющемуся, щекочущему в груди соблазну, который возрастает в нём с каждым рождением подлинной женщины по имени Эмбер. Она сразу становится одновременно довольной и нелепой, с тёмными бардовыми губами, жаждущей детских сладостей и холодного чая.       — Всегда бы так.       — Ёнгук, только в твоих несбыточных мечтах.       Эмбер нарочно дразнит его, подстрекает на непредсказуемое действие, специально прикусывает пухлые губы, звонит первому попавшемуся в списке контактов парню и приглашает того на пятиминутное свидание. Ждёт того, что Ёнгук непременно начнёт по-детски ревновать, вживётся в свою, отведённую ею же, роль и станет играть в её плохого парня, подберёт необходимые слова и околдует её своим актерским очарованием. Эмбер победно обрадуется, Ёнгук крепко возьмёт её за ледяную руку, уведёт в их совместную комнату, вспомнит и достанет из забытого временем дизайнерского шкафа пыльный монитор, на пропитанной сыростью голой стене загорятся атмосферные пейзажи и когда-то им снятые запоминающиеся фотографии, своим низким, хриплым голосом прикажет встать перед её собственным фотографом. Эмбер будет винить его все эти проклятые десять минут в том, что он без её согласия заставляет стоять здесь, как глупый истукан, почувствовать его воодушевлённое и пылкое сердце, щурить от прожектора глаза и, наконец, привыкнуть, быть его десятиминутной музой и индивидуальной моделью. Ёнгук видит в этом прекрасное, он зафиксирует на фотоплёнке каждую выраженную эмоцию, проявленную ею на светлом лице, будь то недовольная или злая. Он не сможет контролировать свою проявленную красивую улыбку, а Эмбер от этого будет мучительно сходить с ума.       Друзья вечно напоминают им, что эти оба стоят друг друга.       — Ёнгук, ты же достаточно хорошо знаешь, как Клайд фотографировал Бонни. Почему ты не поступаешь точно так же?       — Эмбер, давай будем немного скромными Бонни и Клайдом.       В знак очередного примирения, он оставляет заметные следы остреньких зубов на её тонкой шее и целует пульсирующую вену, как она нагло просит. В такие моменты он бесцеремонно вламывается в личную жизнь божественной силы, бессовестно молит о том, чтобы время длилось ещё медленнее, чем сейчас. Эмбер ухватит его проснувшийся эгоцентризм, рвано зацелует его в растрескавшиеся губы и оставит на них еле видимую губную помаду.       — Боже, Ёнгук, ты никогда не сделаешь ко мне первый шаг. Пожалуйста, когда совершишь усилие и постараешься справиться с собой, станешь чуть увереннее и смелее, немедленно возвращайся ко мне.       Ёнгук лишь на её поведение широко улыбнется, чуток помучает томным молчанием, поправит её выбившуюся короткую прядь, крепко обнимет сзади и неумело стянет с её хрупкого плеча лямку от платья.       — Если ты хочешь вот таким абсурдным способом разбудить во мне спящего зверя, то старайся лучше. Сегодня удача не на твоей стороне, милая.       — Ты испытываешь меня? Да-да, это у тебя получатся лучше всего. Прекрати!       — Я выиграл так легко. Жаль тебя, Эмбер, крепись и готовься к следующему бою.       Ёнгуку хочется обнимать Эмбер так же, как серые облака обволакивают палящее солнце, как понравившаяся музыка уносит с головой в мечтательный омут, как влажный туман окутывает просторную равнину вдоль живой реки.       Мир Эмбер принадлежит только Бан Ёнгуку и никому больше. Он длительное время его создает, оттачивает и пополняет лишь душевными мгновениями. Мир Эмбер — огромный фотоальбом с созданными ими воспоминаниями, источник вдохновения, географический компас его жизненного пути, внушительный багаж похоти и возбуждения, сотворённое проклятие и собственный идеал женщины.       Ёнгук всегда будет играть в прославленного Клайда, жадно целовать её упругие бёдра и кусать миллион раз облизанные губы. Эмбер будет царапать его широкую спину, оставлять болезненные синяки на груди и покрывать его выпирающие ключицы фиолетовыми цветками. Она будет выгибаться от настигшего удовольствия, выдавливать его имя на повторе и рвано постанывать от наслаждения. Ёнгук будет внимательно прислушиваться к её страстным просьбам, создавать внутри неё целую вселенную и нудную философию. По радио будут крутить её ночной эфир, сладкое пение и рассказы слушателей, которые ежедневно присылают им по почте.       Ёнгук рядом с ней не поэт и забывает, что он прагматик до мозга костей. Его уносит в 4 часа утра от апельсинового запаха её спящего тела. Он медленно сходит с ума, его разум отрывает от настоящей реальности, дышит полной грудью и ласково прикасается к ней своими пухлыми губами. Эмбер очень чувствительна, когда сладко спит. Она говорит с ним по тихим ночам, он задает ей щепетильные вопросы, а Лю резво отвечает в полудреме, не осознавая, во сне это или в реальности.       Ёнгук — самый счастливый человек, когда рядом с ним обитает кроткое и странное существо. Он ничего не боится потерять. Потому что всё, что у него есть — и так слишком много.       — О чём задумался?