Часть 1
26 декабря 2016 г. в 14:56
Весь Имперский город снаружи — картинка, бело-золотая, блестящая, но Рия сейчас не снаружи — Рия внутри. Не просто внутри: если дворец Императора — это сердце, бьющееся, живое — то место, по которому она идет сейчас, можно принять за чьи-то грязные, полные отходов кишки.
Не кишки, поправляет себя Рия. Аппендикс. Имперская тюрьма.
Это место, в котором скапливается самая темная грязь Тамриэля, место абсолютно слепое и безысходное. Отсюда не уйти — только если вырежут. Из Имперской тюрьмы живыми не уходят.
Но Рия сейчас крадется по стылым и проклятым коридорам — и, значит, шанс есть. У нее и у всех.
И у него, свернувшегося золотым клубком на полу, шанс есть тоже. Он чувствует это, чувствует ее сам, поднимая красивую голову и переспрашивая неверяще:
— Ри?..
— Благодари Императора за то, что у тебя теперь есть, Тален, сын самого верного его генерала — потому что теперь у тебя есть судьба и цель.
Рии смешно и горько одновременно. Тален сонно моргает зелеными глазами, не понимая.
Рия сосредотачивается — и магия, живая, несвойственная этим стылым стенам, греет ее ладони. Тален знает множество заклинаний — но такого вот знать не должен, глядит с замиранием сердца на каждый ее пасс.
Наконец она заканчивает — и ключ, алый, как кровь, летит на пол его узилища.
— Этот…
— Правильно, Тал, от твоей камеры, — улыбается она широко. — Проснись и пой: на троне сидит кто сидит, и Посох его расколот на части, спрятан в самых опасных уголках Империи — а потому нам нужно спасать мир.
Бромьунар, Лабиринтиан — древний, словно десяток Септимовых Империй, и холодный, как Септимовы глаза. Но Рии не страшен холод: у Рии есть цель, и она идет по запутанным коридорам и ищет.
Находит. Он опять свернулся клубком в самом неприметном уголке и греется языками догорающего уже костра, кутается в заляпанный кровью меховой плащ. Чувствует ее приближение, поднимает навстречу лицо — и глаза на золотом лице у него все такие же зеленые, а губы синие.
Все это — контраст.
Рия опускается на колени рядом.
— Холодно, Тален? Больно, может быть? Терпи. Терпи, потому что это только начало пути, и легче уже не станет. Терпи и благодари своего обожаемого Императора — Уриэль, виноватый, не выдержал бы здесь и часа.
Губы у него такие синие, что почти уже фиолетовые — но он все равно способен улыбнуться.
— Уриэль виноват только тем, что не умеет выбирать себе близких. В отличие от меня.
Рия думает, что краснеет пурпурно, и все-таки позволяет себе невесомо дотронуться пальцем до его губ, сотворяя магию. Синева сразу же становится не такой страшной.
Уходя, она бросает:
— Не спи, Тал, замерзнешь. И ни я, ни мир не хотим, чтобы ты замерз.
Тален как будто ждет ее — гордый, стоит посреди прекрасного зала, которому так подходит. Кристальная Башня соткана из магии эльфов, альтмеров, почти таких же золотых и высоких, как он.
Он оборачивается, и его недоальтмерские зеленые глаза светятся золоченым альтмерским восторгом:
— Рия! Подумать только: здесь знаний столько, что даже если бы Имперский Университет Магии был в два раза больше — все равно бы не поместилось!
Рия смотрит на бесконечные золотые полки, бесконечные золотые письмена — и не может не восхититься тоже. И не добавить по старой-старой привычке:
— Учитель никогда не рассказывал…
Она одергивает себя почти сразу же. Сжимает кулаки так, что ногти впились бы в ладонь, если бы могли, отходит на шаг.
Тален не мешает: это слово «учитель» болит у него тоже. Но он все-таки справляется быстрее, бросая зло:
— Что же, мы давно знаем: у него были веские причины ничего тебе не рассказывать.
Его скулы, когда он до скрипа сжимает зубы, заостряются, становятся окончательно эльфийскими, но глаза, зеленые, живые — абсолютно человеческие и жаждут сейчас мести.
И Рия внезапно вспоминает, кто он, где и откуда. И ей становится грустно.
— Ведь ты понимаешь, Тал, что за то, что ты делаешь, настоящей награды можно не ждать?
Он осекается тоже, смотрит на нее с непониманием.
— Ты ничей, Тал, половина на половину, — пересилив себя, продолжает она. — Везде — ничей. Такие, как ты, всегда были Империи обвившейся вкруг шеи змеей. В то, что ты совершил, конечно, поверят, не смогут не верить — но не примут уж точно. И за это тебя не наградят — тебя как собаку привяжут к трону и будут пристально смотреть, чтобы ты не куснул кормящую тебя руку. Императора — и я имею в виду настоящего, которого мы освободим. И, — Рия сдерживает дрожь губ, — за каждую подачку тебе придется благодарить его. Благодарить. За что, Тален?!
Он лишь пожимает плечами, глядя в резное золотое окно.
— Не знаю. Но сейчас я, например, благодарю судьбу за то, что до сих пор жив — хотя, казалось бы, проще будет ее проклясть.
Рия смотрит на него. Долго.
— Ты изменился за эти годы, Тален, — наконец замечает она.
— А ты — нисколько, — легкомысленно жмет он плечами.
Потом понимает, оглядывается на нее:
— Ри, прости, я не…
— Проснись от своих иллюзий, Тал, — приказывает она, вытирая непрошенные слезы и заставляя голос не дрожать.
— Проснись и не расслабляйся: это тебе не дом. И нигде в этом мире тебе не дом.
Тален молчит, боясь сказать еще больше лишнего, и Рия уходит, не оглядываясь.
— Крипта Сердец, — вполголоса говорит Тален, и Рия вздрагивает, оборачивается назад.
Тален жалеет ее, выбрался изнутри перед тем, как позвать — но ушел он недалеко, привалился почти у самого входа.
Рия смотрит наверх — и прямо над их головами видит каменный череп. Предупреждение. Он ухмыляется им обоим, но абсолютно зря: Тален сбежал от него, а Рии уже не страшно.
Тален силится что-то сказать, но никак не может, и Рия не мешает ему собираться с мыслями — все смотрит почему-то на каменную ухмылку, и ей все больше кажется, что череп глядит в ответ.
— Ри, — наконец осмеливается Тален, буквально отдергивает ее от этого мертвого взгляда каркающим шепотом со следующим за ним кашлем. Рия поворачивается и видит, что — хуже. Что так плохо он еще не выглядел, что лица его не видно из-за крови, что от Талена остались только Таленовы же зеленые глаза.
Но он упрямо морщит губы, вытирает лицо, хоть это даже выглядит больно. Продолжает:
— Ри. Я… Я дрался с твоим учителем.
Рии кажется, что каменный череп падает прямо на нее. Волосы на голове встают дыбом. Она подлетает к Талену, надеясь, боясь, думая: только бы, только бы не…
Он поднимает умные глаза и усмехается:
— Все хорошо, Ри. Это… Это был не совсем он, но — почти. Тень, могущественная магия, слепок сущности. И я ее победил. И выжил. А значит, все это не зря, значит, я смогу…
Рия обнимает его, Рия рыдает, Рия гладит, пытаясь исцелить его раны, вытереть кровь, и целует, куда попадет, шепча нежно:
— Конечно, ты справишься. Ты победишь, он, узурпатор, изменник, найдет свою смерть и отправится в свое забвение, а Император…
— Благословен будет Император, — вторит со смехом Тален, — выберется из своей темницы, сделает тупую напыщенную рожу и даст мне тупое напыщенное звание типа «какой-нибудь Чемпион».
Они смеются и плачут попеременно — но начинается дождь, и дождь же смывает с Талена капли запекшейся уже крови.
Рия смотрит на это с какой-то невыразимой грустью, затем целует его в лоб.
— Проснись и прячься, Тален. Он знает, где ты сейчас — а тебе только и не хватает ко всему прочему, что простудиться.
Тален кивает — и в считанные минуты Рия остается одна.
—…а я наконец понял, зачем ты говорила мне это все, Рия.
Тален — огненный маг, ставший, наверное, за десять лет Миссии одним из самых сильных в мире, и потому Дагот-Ур вокруг, недра вулкана, алая, ревущая и пылающая бездна, очень ему идет.
Едва ли не больше ему идет Посох Хаоса — ключ от императорской темницы, за осколками которого он бегал по миру все эти десять лет.
На этот раз — окончательно, абсолютно целый.
Рия подходит, не отрывая взгляд.
— Ну и что же я хотела сказать, умник?
— Ты хотела, — блестит он белой улыбкой и зелеными глазами, — чтобы я не сотворил себе кумира из Императора, как ты сотворила когда-то из своего учителя, что стоило тебе слишком дорого. Чтобы я всегда помнил, как он уязвим на самом деле за своей царственной мантией, о чем обычно забывают дети Империи. Чтобы я, в отличие от отца, не позволил еще одному предателю подойти слишком близко, что сделал нечаянно мой отец.
Рия молча кивает. И все-таки не выдерживает, поднимает на него глаза:
— Обещаешь?
Тален смотрит на нее долго-долго сверху вниз, затем отвечает предельно серьезно:
— Обещаю.
А потом что-то в глазах его меняется, ломается, тает, как тонкий лед, и он задает самый-самый больной вопрос:
— А… А что будет с тобой, Ри?
На этот раз смеется она. Привстает на цыпочки. Десять лет назад, когда все это началось, они оба были почти детьми: им было восемнадцать, они хотели жить, желательно долго и счастливо, жить и попасть своей жизнью в историю.
Получилось. Увы, не всё.
— А мне придется уйти, как только ты закончишь, Тал. Как только ты победишь.
Она гордится своим золотым мальчиком: мысль о том, чтобы вечность прятаться и не заканчивать, зажигается в его глазах всего на мгновение.
Зажигается — и потухает. Он давно уже смирился.
А Рии смешно оттого, что стоять на цыпочках невыразимо трудно, но по-другому она не может: она хочет попрощаться хоть немного по-настоящему, а он страшно вымахал за эти десять лет, и даже так ему приходится наклоняться.
Он гладит ее лицо, стараясь запомнить ничего не чувствующими пальцами каждую черточку, ловит зелеными глазами прозрачный взгляд.
Рия пропускает момент, когда он наклоняется и пытается поцеловать ее в губы.
— Твой учитель, Рия, круглый дурак. Он сам вырыл себе могилу, убив тебя этим Посохом, нашел мне самого верного союзника в мире.
Он замолкает.
— А я — идиот, потому что тебя не спас.
Несколько лет назад она, может быть, расплакалась бы призрачными слезами, начала бить его от злости, проходя прозрачными кулаками насквозь — но сейчас, в самый-самый последний раз, просто не может.
— Это наш подвиг, Рия.
Она качает головой.
— Этот подвиг еще не закончен и уже не мой. Проснись, Тален — остатками своей магии я перенесла тебя в Имперский дворец, в котором засел узурпатор. Времени на прощание больше нет. Проснись. Твоя судьба ждет.
Тален отпускает ее и сжимает до побелевших костяшек убивший ее Посох.
Кивает в последний раз.
И просыпается.