До десяти

Севен закипает стремительно, сжимает руки в кулаки, сворачивая пальцы в ладони, будто ежась от боли, и мучительно медленно выдыхает, прикрывая глаза и про себя считая до десяти, хотя знает, что это никогда не помогало ему справиться со стрессом. Но Севен все равно считает, плавно отделяя цифры друг от друга, ждет по секундам, снова произносит нужный номер… Даже наушники не позволяют справиться с внешним шумом, с нежным переливом любящего голоса девушки, сидящей на приличном расстоянии за ним. Один. «И долго еще она будет болтать с этим Зеном? Не то, чтобы мне было дело, но все-таки, разве это не утомительно: общаться так долго? Она не устала произносить столько букв разом? Боже…». В голове Севена творится хаос из различных чувств, мешающий концентрироваться на работе и абстрагироваться от девушки. Координаты и коды превращаются в обычные наборы цифр калькулятора, не неся в себе особого смысла, в то время как навязчивые мысли овладевают сознанием. Хочется от них бежать, бежать далеко, но они неизбежно настигают юношу, оказываясь быстрее, хватают за ноги и тащат обратно. Показывая, как же ему на самом деле не все равно. Показывая, что ему на самом деле есть дело до девушки и того, с кем она подолгу разговаривает по-прежнему очаровательно мило, лаская слух переливом тонкого голоса и трепетным смехом. Холодность сложно играть тогда, когда ревность с громким тиканьем бьет в ушах, отсчитывая оставшиеся секунды терпения. Два. «Она просит его спеть детскую песенку? Серьезно? Это вообще нормально? Это вообще по-дружески?!». Но это так просто – возмущаться про себя. Это так просто и все же до невозможности невыносимо – сдерживать внутри слова, рвущиеся наружу, сдерживать порывы нежности и собственничества, порывы чувств, что необходимо притуплять изо дня в день, стараясь казаться другим, казаться чуждым. Так ведь… надо. И против этого не пойти. Не найти обходной путь, не перебежать на красный, разрезав воздушный кодекс правильности пополам, а потом на десятки, сотни противных мелких кусочков. А Севену просто так сильно хочется любви. И это «просто» так по-глупому недостижимо. Три. «Не ревновать к Юсону, не ревновать к Юсону, не ревновать…». Когда мантры перестают помогать, а заводной блондин все разговаривает и разговаривает, делясь своими переживаниями, Севен понимает, что скучает по МС, и отрицать это больше не в силах. Косые взгляды за спину и надутые губы не помогают ситуации, а лишь вонзают множество маленьких иголочек в кожу, вынуждая ежиться и часто дышать. Севену кажется, что МС перестала уделять ему внимание, и ему хочется любыми силами вернуть ее взгляд на себя. И пусть потом он ее оттолкнет по своему обыкновению… Ему хочется быть центром вселенной этой девушки, быть ее солнцем, светить для каждой ее планеты. Севену хочется забрать МС в космос, но иногда он думает о том, что МС сама по себе – целый космос. Странный, необъятный, но до безумия чарующий и увлекающий за собой. Но Севен изо всех сил старается противиться ее притяжению, нарушая всякие законы гравитации. Четыре. «Что Джумину Хану нужно от моей МС… Зачем он звонит постоянно…». И Севена вовсе не волновало, что это "постоянно" было одним разом в два-три дня, ровно так же, как и тот факт, что Джумин – взрослый образованный и интеллигентный человек, на чужое никогда не посягающий. Эмоции свои мистер Хан усердно продолжал запечатывать под толстой коркой льда, но Севен отчаянно чуял подвох в его звонках МС. «Зачем он переживает о ее самочувствии? В смысле, это, конечно, естественно, и ей должно быть очень приятно, но все же мне неловко от того, что какой-то другой парень делает ей приятно… А в принципе, я ведь к ней так холоден и равнодушен, что у меня нет прав судить о том, кому можно заботиться о ней, а кому нет». И Севен глубоко вздыхает, протирая глаза сухими подушечками пальцев и туманно смотря в монитор компьютера, ничего на нем не видя. Буквы, цифры… Все это расплывается перед взглядом ярких глаз, и в голове эхом отчетливо звучит лишь медленный счет по секундам. Пять. А наследник компании настойчив. Говорит длинными речами, рассказывая о своих планах и делясь богатым опытом и обширными знаниями. «Ну когда вы уже закончите свой дурацкий разговор?..». Севен откидывается на спинку стула, смотрит в потолок, а после закрывает глаза, стараясь сфокусировать ощущения на голосе МС. Вслушивается в ее интонации и чувствует мурашки на коже каждый раз, когда спиной ощущает ее взгляд на себе. Улыбается. Улыбается, пока никто не видит. Ему так легче, а если сильно поднапрячься, то можно представить даже, что МС говорит именно с ним. Севену хочется этого, но он сторонится подобных желаний вновь и вновь, ведь от подобных навязчивых мыслей исчезает упрямая вера в то, что надевать на себя маску отчужденности и безразличия – самое правильное решение. Шесть. Когда МС разговаривала с Джумином, Севен недоумевал, почему ей не могла позвонить Джехи – тогда бы он более-менее успокоился. Но и звонок от ассистентки Джумина не заставил себя долго ждать. Теперь Севен просто хочет тишины. Сладкой, обволакивающей каждую клеточку всего тела тишины. Не потому, что ему шумно и он не может сосредоточиться на элементарных задачах, а потому, что он, к своему стыду, ревнует МС даже к другой девушке. Ну, а что… Все живут в двадцать первом веке… «Они так мило общаются друг с другом. Полнейшее взаимопонимание… Совсем не то, что у меня с ней. Из-за моих же поступков и из-за возведенных мною же преград между нами». Девушки продолжают ласково общаться друг с другом, и перед закрытыми глазами Севена вырастают лилии. Белые лилии, и он почти что ощущает их запах с каждым новым вздохом. Севену кажется, что он немножко сходит с ума. Семь. Наконец-то все прекращается. Телефон больше не разрывается от популярной на радио мелодии, и никто больше не говорит в трубку задорное «привет-привет». Севен выдыхает вновь, вытягивает руки вверх и разминает шею. Ему хочется обернуться, посмотреть на девушку, более того, он знает, что она тоже хочет, чтобы на нее посмотрели, но… Севен просто не может. Не может пересилить себя и, теряя любые эмоции, устремляет взгляд на экран. «К черту, к черту, к черту…». Севену просто хочется забыться. Восемь. Но не тут-то было. На этот раз Севен слышит гудки – МС сама набрала чей-то номер. «Если уж собралась кому-то звонить опять, то зачем ставить громкую связь?» – от мыслей и вопросов в своей голове Севен не сдерживается и нервно цокает, чувствуя себя слишком паршиво для того, чтобы существовать в этом мире. Хочется с силой развернуться, подлететь к МС и, выхватив телефон из ее рук, прижать ее к стенке, одним лишь взглядом выражая все свое недовольство, а потом притянуть к себе за талию, свободной рукой зарываясь в ее волосы и вдыхая их запах… Севен с силой вертит головой из стороны в сторону, выметая слишком пленительные мысли прочь. Девять. Вибрация в кармане брюк возвращает хакера в реальность, и Севен неохотно достает свой телефон, даже не заботясь о том, кто ему звонит. Однако высветившееся имя на дисплее заставляет его на секунду в удивлении распахнуть глаза и нервно выдохнуть. Но только на секунду. Дальше, как только рука приближается к уху, выражение лица Севена возвращает себе прежнее непоколебимое состояние, а голос лишается каких-либо признаков заинтересованности, радости или волнения. – Ты звонишь мне тогда, когда я сижу прямо перед тобой? Опять? – Я просто… соскучилась. – Я сотни раз говорил тебе о ненужности твоих никчемных чувств ко мне. Они меня не касаются. Если ты не можешь подавлять их, ты самый настоящий ребенок. – Сколько бы ты меня ни отталкивал, я не перестану тянуться к тебе, Севен. – … – Ты голоден? Я могу что-нибудь приготовить. – У нас нет продуктов. – Тогда я схожу в магазин. – Все, что я говорил тебе про твою безопасность, прошло мимо твоих ушей тоже? Ты слишком халатно относишься к сложившейся ситуации. – Я волнуюсь о тебе, Севен. – … Не произноси это таким голосом. Просто молчи. – Я волнуюсь, правда. – Ты что, издеваешься? Я сейчас отключусь. – Поэтому, пожалуйста, береги себя. Ради меня. Ладно? – Ты… Черт. – Да, я знаю, можешь не повторять это вновь. Я не буду тебе мешать. Десять. – Ты можешь подойти поближе, сесть рядом со мной. Только тихо. Я скоро закончу, и мы вместе поужинаем. Севен кладет трубку и резко жмурится, стараясь подавить огонь в глазах. Ему кажется, что эта боль в груди от собственных сказанных слов вскоре задушит его окончательно.