***
Драко Малфой не помнил, когда он начал рисовать, зато точно мог сказать — почему. Причина эта легким угольным наброском легла на чистый холст. Несколько тонких, уверенных линий, и в верхней части будущей картины появился абрис прически. По ней легко было узнать обладательницу — Гермиону Грейнджер. Теперь уже миссис Уизли. За окном двадцать шестое декабря. С улицы доносился веселый визг детворы и густой басок взрослых людей. У многих продолжались рождественские каникулы. А у Драко своя традиция: именно в этот день начинать Ее портрет. Почему? Мы узнаем несколько позже. С большой осторожностью он намечал силуэт женщины, усаживая его на тонконогий деревянный стул, ведь Драко знал, что будет рисовать Ее весь год, до следующего Сочельника. Он будет доводить до совершенства каждую черточку, каждую веснушку, разыскивая для любой из них верные координаты на карте тела Гермионы. И он не позволит ей стоять целый год, в тоске взирая на него с поверхности холста. Он усадит ее, удобно сложив руки на коленях, оставит в них книгу, чтобы Гермиона могла читать так, как она привыкла, а ее стройные ножки он укроет пушистым платком. Вот так… как сейчас. Мужчина отступил на пару шагов и посмотрел на работу издалека. Драко самый строгий критик для себя — одна из линий показалась ему неверной. Волшебник стер ее собственным мизинцем и нарисовал новую, не замечая, как мелкая угольная крошка осыпалась на белоснежную манжету свежей рубашки. Он провел за работой целый день, захватив также изрядную часть вечера. На улице уже совсем темно, когда он оторвался от рисунка, заметив за стеклом семейную сову. Впустив птицу, Драко отцепил от лапки пергамент и, развернув его, сразу узнал почерк своей жены. «Драгоценный мой супруг», — манерничали завитки аккуратных букв. Почерк элегантный, как и его хозяйка, — «Вынуждена сообщить Вам, что мне придется задержаться у родителей, потому как maman чувствует себя по-прежнему не столь хорошо, чтобы отпустить меня к Вам. Милый мой друг, Draco, я очень надеюсь, что мы встретимся на этой неделе, и сообщаю, что очень соскучилась по Вам. Астория Малфой». Кисть безразлично смяла пергамент и закинула его на шкаф, где скопилось несколько десятков подобных писем. Ничего, будет время, и он наведет здесь порядок. А пока у него слишком много работы. Он будет рисовать всю ночь, раз уж можно не возвращаться домой.***
На следующий день Драко с досадой заметил, что закончился уголь, которым он делал подмалевок для картины. Казалось, что может быть проще, чем пойти в лавку для колдохудожников и купить новый, но он использовал особенный, из камина, что отапливал кабинет Гермионы. Попасть к ней не составляло труда. Уже который год они трудились в одном отделе Министерства Магии. Бывшим врагам Малфою и Грейнджер теперь часто приходилось иметь дело друг с другом, и если первое время эти рабочие моменты сопровождались бурными ссорами, как в школьные времена, то теперь Гермиона, стиснув зубы, старалась, по возможности, игнорировать существование Драко. Положение обязывало, ведь она стала непосредственным руководителем гордого аристократа. В то утро Малфой собрал нужные документы и направился в комнату, которую занимала Гермиона. Дверь, с украшавшей ее табличкой, на которой не к месту красовалась слишком простая для позолоты фамилия Уизли, была широко распахнута. Начальница не имела секретаря, и открытый кабинет означал, что она была готова принимать посетителей. Драко ударил в дубовую филенку и уверенно шагнул в кабинет. Гермиона скользнула взглядом по его ботинкам, и по ним узнав владельца, не удосужилась даже посмотреть ему в глаза: — Здравствуйте, мистер Малфой, — послышалось недружелюбно, — с чем пожаловали? — Доброе утро, миссис Уизли. Я принес проект на подпись. Оставить на столе? Желаете просмотреть позже? Щеки женщины ярко вспыхнули: — Присядьте, если у Вас есть несколько минут, и я ознакомлюсь с документами в Вашем присутствии. В этом вся суть Гермионы. Она никогда не позволит Драко сделать так, как считал нужным он. Вот и сейчас, вместо того, чтобы спокойно проверить работу мужчины в одиночестве, она рывком раскрыла папку и погрузилась в чтение, сердито раздувая ноздри. Она никогда не позволит ему командовать, даже в таких мелочах. — Я могу присесть? — мягко поинтересовался мужчина. — Да, можете. На столике у камина чайник с не остывающим какао. Рядом печенье. Будьте любезны, угощайтесь. Весь ее облик говорил о нежелании приветить гостя. Тоном, которым Гермиона пригласила его, обычно проклинают. Драко откашлялся и сел в предложенное кресло, взяв из корзинки печенье. Гермиона уже погрузилась в чтение. Ее взгляд быстро скользил от строки к строке, а перо, которое она взяла для правки застыло в воздухе, точно копье. Вот он, самый удобный момент, женщина полностью сосредоточена на работе. Молниеносным движением Драко запустил руку в камин. По счастью он оказался остывшим и нечищеным. Набрав пригоршню углей, он торопливо засунул их в карман серой мантии, потом еще раз и еще, пока тот не наполнился до краев. Драко видел, что на серой шелковой ткани остаются черные разводы. Но это не имело значения. Гермиона тем временем свирепствовала над проектом. Перо под ее рукой танцевало, оставляя красных птиц поправок на страницах. Закончив, женщина со злостью захлопнула папку и протянула ее подчиненному: — Доработайте, мистер Малфой, и в следующий раз, будьте любезны, проверьте, перед тем, как отдавать на подпись. С этими словами Гермиона вернулась к пергаментам, разложенным у нее на столе, и всем своим видом демонстрировала Драко, что его присутствие тяготило ее. Впрочем, он уже сделал все, что планировал, незаметно для женщины. Надо сказать, что уголь был не единственной вещью, которой бы обрадовался мужчина. Драко собирал все, к чему она прикасалась, и что он мог достать: будь то сломанные перья, которыми она работала, чашки с остатками ее напитков. Все это хорошо было мешать с красками, чтобы придать готовому полотну еще больше натуральности. Драко отдавал работе день за днем. По нескольку часов он стоял возле холста, старательно выверяя рисунок, используя, как шпаргалку, свежую колдографию Гермионы из ежедневного «Пророка». Сходство должно было быть идеальным, в противном случае вся операция обречена на провал. Хотя он знал, что все получится, как год назад, как пятилетие до сего момента. Так проходили день за днем, неделя за неделей, и все оставалось неизменным, кроме пейзажа за окном. Да и тот лишь менял серые лики. Жизнь Драко продолжалась, в ней министерские дела, отчаянные попытки наладить отношения в семье. Со стороны жены. Ибо Астория чувствовала холод со стороны Драко и не знала, что с этим можно сделать. А он закрывался в своей мастерской каждый день и доводил портрет Гермионы до совершенства.***
— Почему ты в который раз отказываешься пойти в гости к Поттерам? — спрашивал Рон Уизли у своей жены, — Гермиона, ведь это становится неприличным, сказываться больной каждый раз, когда Гарри и Джинни приглашают нас на чашку чая! — Ах, Рон, понимаю, что в это сложно поверить, но я просто не могу оторвать голову от подушки, так сильно болит, что от этого ломит все тело. — Тебе срочно нужно показаться целителю, — взгляд зеленых глаз мужчины сменил гнев на беспокойство. Рональд присел на край кровати и коротко провел ладонью по волосам жены. — Я была в госпитале Святого Мунго и у маггловских докторов, но все они разводят руками. Это не похоже на проклятье, но болит так, что сил нет, особенно по вечерам. — Что я могу для тебя сделать, милая? — Ничего, дорогой, просто ступай к своей сестре и передай от меня большой привет, будем надеяться, что эта напасть исчезнет сама собой. Рон лишь, молча, кивнул, поднимаясь на ноги. Он еще раз печально вздохнул и вышел из комнаты. Женщина посмотрела ему вслед и с облегчением закрыла глаза. Вот только лучше от этого не стало. Ее кружило, как на карусели, даже в полной темноте, даже под действием мощных обезболивающих таблеток и зелий она чувствовала тупую боль в затылке. Слабым утешением в этом кошмаре могло служить только то, что боль всегда длилась лишь несколько часов и, уходя, дарила ощущение легкости, будто и не было ее совсем. Но Гермиона знала, что каждый новый день она будет приходить и терзать ее снова и снова. Опять и опять, заставляя извиваться в собственном ложе. Женщина думала, что причиной этим мукам может быть переутомление на работе, но боли не отступали и по выходным, и в отпуске. С разной степенью интенсивности они терзали ее, не оставляя ни на день. Она почти привыкла. Вот только муж… ей так не хотелось тревожить его, потому, когда ее можно было терпеть, Гермиона отважно переносила этот ад на ногах. Но это оставалось не единственной странностью. Она стала видеть сны. Нет, конечно, Гермиона посещала мир грез, как все люди и волшебники, но изредка ей снилось что-то такое, от чего она с криком садилась в кровати прямо посреди ночи, прерывая очередной кошмар. Своими частыми пробуждениями и визгом она будила Рона, и тот, в конце концов, устав спрашивать, в чем дело и успокаивать ее посреди ночи, перебрался в спальню на первом этаже их дома, лишь изредка оставаясь у жены. И она не уговаривала его вернуться в супружеское ложе, потому что боялась, как в очередном ночном крике произнесет имя своего ночного кошмара, она боялась закричать в ночную тишину: «Да, Драко, да!». Да. Он приходил к ней в ее сновидениях, селя в душе сомнения в собственной нормальности. Ведь Драко из мира Морфея отличался от того Малфоя, которого она столь яро презирала в жизни. Или уже нет? Она не знала ответа на этот вопрос, потому что во снах Драко разговаривал с ней об искусстве, ведя ее под руку по самой обычной маггловской улице, и прикрывая ее голову зонтом, чтобы огромные мягкие хлопья снега не касались ее плеч. Драко говорил что-то об ошибках юности и о том, что если бы вдруг все вернулось в прошлое, он ни за что бы не стал обзывать ее, дразнить, поддевать. А вместо того он старался бы добиться ее благосклонности, без напора и нечестных приемов. Голос Драко из снов был мягким, таким же, как и его взгляд. В сером тумане глаз она все отчаяннее заблуждалась, с каждым разом все больше теряя надежду найти дорогу обратно. Мужчина затягивал ее в странный омут все глубже…. А потом они начали целоваться. В первый раз просто потому, что заходя в кафе, чтобы согреться, нечаянно оказались под веткой омелы. Не давая опомниться и возразить, сильные руки легко притянули ее тонкий стан к себе, и в следующую минуту губы одного из самых жестоких людей, которых она когда-либо знала, коснулись ее уст, растворяя в смелом поцелуе все ценности и убеждения, которым она следовала. Дальше снова рука Драко, ведущая ее сквозь тесноту неизвестных кварталов, и только странное, удивительное желание, положить голову на его плечо. Да. И просился сорваться с губ вопрос: «Почему здесь вечный Сочельник?». Тогда он останавливался и, стряхнув с ее пальто несколько снежинок, все же пробравшихся под зонтик, точно шпионов, которые могут услышать самый страшный секрет, шептал в ее губы: — Потому что я люблю тебя, Гермиона Грейнджер.***
Он завершил картину, наложив последний мазок на изумрудно-зеленое платье. В волнении мужчина отступил от мольберта на несколько шагов. Смотрел на холст, где Гермиона читала книгу, пока еще не замечая Драко, затем его взгляд в нетерпении упал на стенные часы. До наступления Сочельника оставалось всего лишь несколько минут, и нервы мужчины на пределе. В голове проносились события последнего дня: вот очередная ссора с женой за завтраком, и заглушил ее звон разбитой о стену чашки. За последний год многое изменилось, и на лице Астории все реже появлялась маска учтивости. Заполучив Драко в мужья, а так же подарив роду Малфоев очередного чистокровного наследника, женщина не видела более причин притворяться и стремительно превращалась из леди в скандальную, слезливую истеричку. Вот и сегодня за завтраком Драко равнодушно наблюдал, как по светлым обоям в столовой растекается темное пятно выплеснувшегося из чашки кофе. Затем, подождав, когда гнев жены немного поутихнет, мужчина громко и уверено повторил: — Сегодня меня не ждите, я останусь на работе и вернусь только завтра в обед. — Друг мой, неужели Вашей начальнице безразлично, что у нас семья, ребенок, что мы хотим хотя бы раз вместе встретить Рождество? — Астория, — устало молвил Драко, — я работаю в секретном отделе, и график моих дежурств не нормирован. Никто не виноват, что они совпадают с Сочельником. Астория неровно и часто дышала, но снова взяла себя в руки: — Хорошо, тогда сегодня же мы вместе со Скорпиусом отбываем к моим родителям, ведь Ваша занятость, милый мой, не может стать причиной испорченного праздника для ребенка. Когда закончите работу, мы будем ждать вас там! Встав из-за стола, Драко подошел к жене и почувствовал, что та, все еще очень злится. Он погасил пожар, пылающий в холодном сердце, легким щелчком застегнув на шее женщины тяжелое колье, сверкающее изумрудами, которые она так любила. Невесомый поцелуй в висок, и острота ее пальцев на воротнике. Пронзала взглядом недоверия, и мужчина понял, что с каждым разом ему будет все труднее водить ее за нос. Но он готов. Готов был даже ударить эту куклу по фарфоровой щеке, чтобы уйти сегодня. Только на один вечер, на единственную ночь… Большего ему не нужно. Да это и невозможно. … С первым ударом часов, известившим о наступлении Сочельника, Драко прикрыл глаза. Да, он боялся. Как и в первый раз, его не оставляли сомнения в успехе. Но лишь бой утих, он бросился к картине. С холста на него смотрела она. Улыбалась. Узнала. Ждала. Аккуратная во всем, Гермиона отложила книгу на столик и на минуту замерла. Теплая улыбка не сходила с губ. Она встала со своего места, шурша нарисованным платьем, и шагнула вперед, к границе холста. Ни секунды не сомневаясь она… протянула ему руку, и пальцы прошли сквозь полотно. И больше Драко не мог медлить ни секунды, ведь им отмерено так мало времени. Мужчина коснулся ее руки, и она с готовностью вплела в его пальцы свои собственные. Немного потянула, а Драко тихо шепнул заклятье, и вот в мастерской художника не осталось уже никого, кроме легкого сквозняка, проникавшего в приоткрытое окно. А на холсте теперь двое: они шли, держась за руки, и скоро их силуэты исчезли за дверью, изображенной на картине. … Каждый Сочельник, когда Драко оказывался рядом с Гермионой, улицы Лондона по которым они шли, заваливало снегом. Белые хлопья ложились под ноги, точно ковер для особо важных гостей. И этот мир, нарисованный фантазией Драко, к ним был благосклонен и даже равнодушен. Ему не было дела до того, что мужчина аристократ, а у его спутницы грязная кровь. Драко повел свою драгоценную женщину, лавируя в празднующей толпе. Окружающим тоже безразлично, что на душе у этой пары, они и не смотрели на них, пытающихся найти себе место у елки на площади. Изредка в пальто мужчины попадал снежок, запущенный рукой какого-нибудь хулигана, или на растрепавшиеся от быстрой ходьбы кудри женщины ложилось несколько хлопьев конфетти, выпущенных из близко взорванной хлопушки. — Хочешь, вообще уйдем отсюда? — предложил Драко. — Куда? — пожала плечами она, — нам некуда пойти. — Можно, как всегда, просто гулять по городу, заходить в кафе, чтобы согреться, разговаривать. Гермиона кивнула головой и позволила увести себя из пестрой смеющейся толпы. Они покинули площадь, чтобы город показал им картину одиноких улиц в тусклом свете фонарей. Пройдя пару кварталов в молчании, мужчина чуть притормозил и потянул ее за плечо, прося и ее остановиться. Гермиона развернулась к нему, и лицо ее оказалось близко-близко, так, что он не мог не спросить: — Я могу? — Что? — Гермиона, я могу поцеловать тебя? И тогда их губы столкнулись. В желании согреть, он тесно прижался к ней, чтобы почувствовать, как Гермиона задрожала в его руках. — Почему ты дрожишь? — От страха… — Чего же ты боишься? — Ведь почти сразу, как наступит Рождество, ты опять покинешь меня на целый год. И он поцеловал ее, увлекая за собой, шепча еле слышно: — Глупая, сумасшедшая, я, конечно, останусь, ведь я не мог этого сделать раньше, без приглашения.***
И это хорошо, глубокие медленные толчки внутри. Гермиона едва сдержала крик, до того ей теперь хорошо. Она толкнула мужчину, чтобы оказаться сверху. Поднималась, почти покидая его, и тут же насаживалась до упора. Она откидывала голову назад, чувствуя, как по собственной спине ударяли мокрые плети ее же волос. И она зажмуривалась, не в силах больше выдержать абсурда видения. В своей собственной спальне она занималась любовью с Драко Малфоем. Нет, этого просто не могло быть, ведь минуту назад ее ласкали сильные веснушчатые руки мужа, а теперь. Стоило приоткрыть глаза, она видела бледную кожу Драко, его пальцы, обхватившие ее талию, и смотрела в безумные серые глаза, наполненные чем-то незнакомым… горячим. Гермиона встряхнула головой, но видение лишь обрело большую резкость. Она понимала, что это не похоже на мужа. Ощущения совсем другие, иной ритм, черт возьми, безумно приятный. С бессильным рычанием, она пыталась взять себя в руки, и попытаться оттолкнуть Малфоя, но как только собственные ладони ложились на его грудь, чтобы отвергнуть мужчину, он, ухватив ее за плечи, притягивал к себе и целовал. Это не Рон. Рон не целовал ее уже несколько лет, да и вообще никогда не делал это столь чувственно, отдаваясь простым касаниям губ без остатка. Драко беззащитен перед ней, и его руки безвольно упали на простыню, а Гермиона, сама того не желая, со всей страстью, на которую только способна, возвратила ему поцелуй. — Скажи мне, как это возможно? — прошептала она. Драко отрицательно качает головой: — Не знаю, милая, не знаю. Милая. Его руки исследовали каждый сантиметр тела женщины, лаская там, где ей хотелось. Он хотел, чтобы ей было хорошо, он желал командовать сам, ибо теперь она чувствовала восхитительную тяжесть его тела на себе. Он замедлялся, а потом вновь двигался быстро, и ей стало так хорошо, что уже наплевать, что она кричала, когда кончала. … — Гермиона, — Рон встревожено потряс ее за плечо. На мужчине красно-черная клетчатая рубашка и чашка горячего шоколада в руках, — милая, почему ты кричишь? — Не знаю, — с трудом ответила она, — наверное, кошмар приснился. — О чем? — в глазах супруга участие и сострадание. — Не помню, — дрожащим голосом соврала женщина, ибо видение не только не забыто, но ярким пульсирующим пятном стояло перед глазами. — Дорогая, я не знаю как тебе помочь. — Ничего не нужно. Просто обними и поцелуй меня. Просто побудь со мною рядом. И она видела добрые глаза мужа близко, она чувствовала его дыхание, теплое, надежное, согревающее кольцо рук. Но вкус поцелуя совсем другой. Добрый, пресный, не такой, как несколько минут назад… — Ты сегодня в порядке? — спросил Рон, — ну, настолько, чтобы пойти к родителям в гости? — Да, конечно, — ответила Гермиона, — иди вниз, я переоденусь и догоню тебя. Когда Рон покинул ее спальню, Гермиона не спеша встала с кровати и, подойдя к гардеробу, долго выбирала платье. Зеленое. Хотя муж не любил его, справедливо считая слишком откровенным. Но платье будто просилось на плечи, таинственно мерцая гораздо ярче остальных нарядов. Пока Гермиона раздевалась и прихорашивалась у зеркала, взгляду предстала странная вещь. В глубоком декольте, у основания шеи, женщина увидела свежий бордовый кровоподтек. Такие синяки, бывает, остаются после особо страстных ласк.***
Гермиона Уизли с трудом дождалась окончания праздников, чтобы вернуться на службу и там задать Драко Малфою несколько очень волнующих ее вопросов, потому как теперь она не сомневалась, что во всех ее кошмарах, в головной боли и прочих гадостях был виноват этот мужчина. Она спешила по коридору, чувствуя, как тяжелые складки мантии хлопали по голеням. Она, как корабль с растерзанными в шторм парусами, и… нервы на пределе. Без стука она отворила дверь в кабинет. Лишь приоткрытое окно и одинокий цветок на подоконнике, погибший от проникшего в комнату мороза: «Эта сволочь еще и опаздывает!!!». Гермиона вышла из кабинета, громко хлопнув дверью. Проходя мимо секретаря Драко, женщина процедила сквозь зубы: «Как только мистер Малфой соизволит явиться на службу, пусть тотчас же зайдет ко мне». Но Драко не появился в этот день. Он не пришел и на следующий, и через неделю пустовал его кабинет. Гнев Гермионы потихоньку уступил место тревоге — она увидела в ежедневной газете статью; корреспондент освещал таинственное исчезновение наследника древнего рода. С черно-белых колдографий в заметке на нее смотрели опухшие от слез и бессонных ночей глаза жены Малфоя, а крупный шрифт в конце статьи обещал огромную сумму за ценные сведения о пропавшем. Все, что происходило дальше — стандартная процедура. Его кабинет в сопровождении Гермионы обследовали представители разных служб. Отпускавшие неуместные шуточки блюстители магического правопорядка уступили место угрюмого вида Мракоборцам, но ни те, ни другие не нашли ничего подозрительного. И лишь Гермиона видела одну странную деталь. Когда закатные лучи, проникавшие с улицы, ложились на книжную полку, стоявшую у противоположной стены, один из корешков будто поблескивал в этом свете. Ей нужно проверить. На следующий день, улучив момент, она пробралась в кабинет Малфоя незамеченной. Его секретарь, как и все остальные, ушел на обед. Гермиона тихонько, стараясь произвести как можно меньше шума, открыла дверь кабинета Драко и скользнула туда. Осталось проверить догадку. Вот только как? Книг на полке стояло множество — все одинаковые, с темно-коричневыми корешками. Она подошла к стеллажу вплотную, чтобы рассмотреть его поближе. Ровные ряды пыльных книг. Пыльных… и вот одна, которую явно не так давно брали с полки. Пальцы Гермионы впились в корешок, но тот не поддался. Тогда чародейка использовала палочку и Манящие Чары. Результат един. С выражением злости на лице она ударила по фолианту кулаком. Тихий срежет, будто маленькие колесики заскользили по деревянному полу. И вдруг она поняла, что книжная полка действительно сдвинулась с места, открыв взору узкое пространство, из которого пробивалась узкая полоса дневного света. Чувствуя, что она близка к разгадке, женщина уверенно шагнула в пространство. Потайная дверь закрылась следом за ней. И изумленному взору женщины предстала странная комната: небольшая, раза в три меньше, чем кабинет Малфоя, каморка с пола до потолка была увешана холстами, с которых смотрела она — Гермиона Грейнджер. Ей стало страшно не столько от увиденного, сколько от количества изображений, выполненных столь искусно, будто она попала в комнату со множеством зеркал, вот только одежда на портретах менялась, как и позы, выражения лица. И она с ужасом поняла, что узнает все эти наряды. В них она разгуливала с Драко Малфоем под руку по заснеженным улицам Лондона. Первое желание — убежать, уйти, закричать, но чем больше она смотрела на холсты, тем сильнее они завораживали ее, напоминая о том, как было приятно идти по холодному городу, держась за сильную руку Драко. И вместо того, чтобы искать путь к спасению, Гермиона брела вдоль стен, находя за холстами еще огромное количество полок, буквально заваленных работами художника. Женщина видела, что рисовать он начал еще в школе: «Да неужели это сам Малфой рисовал ее?»… Вот она, за столом в библиотеке, покусывает кончик пера, на картинке ей двенадцать, не больше, и она вспомнила, что тогда готовила сложный доклад по Трансфигурации, а кроме нее в библиотеке находились только миссис Пинс и Драко Малфой, сидевший на максимально-возможном расстоянии от нее. Оказывается, юноша не читал — этот карандашный набросок был выполнен рукой заносчивого мальчишки, который с восхищением передал каждую черточку ее лица, а потом, уходя, обозвал грязокровкой. Она помнит. Гермиона потеряла счет времени, пока рассматривала картины. Они были разными: выполненными углем, сангиной, маслом, их все объединяло только то, каким восхищением были пропитаны эти работы. Любованием ее красотой тем, кто никогда не мог признать этого вслух. Она продвигалась по мастерской и не сразу увидела мольберт, прикрытый серой форменной мантией работника Министерства. Гермиона подошла к нему и сорвала ненужную драпировку. Ее взгляду предстала удивительная картина. Обычная комната. Незнакомая. И посреди нее тосковал одинокий тонконогий стул и книга. Гермиона могла поклясться, что она знала, о чем в ней написано, но только проверить не могла. Вдруг дверь, ведущая из этой загадочной комнаты, отворилась, и к самому краю холста подошел… Драко Малфой. Он долго-долго смотрел в ее глаза с такой нежностью, что она была не в силах отвести взора. Гермиона услышала тихое заклинание: и его рука протянута ей прямо из холста. Она колебалась всего секунду и сделала шаг. Новый мир пах масляной краской и немного парфюмом Драко Малфоя.