В Петербурге городе, на Пяти углах

После горьких слов Анна хотела броситься за Яковом, остановить его, уговорить остаться. Но в дверь вошли родители, и Мария Тимофеевна ухватила ее за рукав. - Анюта, куда ты? На улице совсем темно, и негоже девушке одной по улицам бегать, - мать потянула ее в комнату, передала подарки от знакомой, заболтала досужими пересудами о встреченных на званом ужине аристократах. Когда Мария Тимофеевна исчерпала все темы, искать Якова на мрачных улицах стало уже бессмысленно. Она долго не могла заснуть этой ночью. Перебирала сердитые слова их размолвки, спорила сама с собой, но возвращалась к одному и тому же – не желала она, чтобы Яков воздавал убийством за ее якобы поруганную честь. Несколько раз просыпалась среди ночи – то побаливал живот, то хотелось пить. А то увидела в обрывочном сне Нежинскую в бархатном платье с откровенным декольте, кидающуюся на грудь Якову. И опять проснулась в холодном поту. … Якову снилась Анна. Она мягко гладила его по щеке, шепча: - Любимый мой, как же я соскучилась… Он проснулся, не понимая, где находится. По лицу щекотала усами белая длинношерстая кошка. Увидев, что человек открыл глаза, кошка вежливо сошла с груди и устроилась под боком, утробно мурча. - Яков Платонович, вы ей понравились! – весело прокричал Коробейников в приоткрытую дверь. – Доброе утро! Штольман сел на кровати, протер лицо ладонями. Правое запястье было перевязано, и он с удивлением уставился на грязноватый бинт. В сознании всплыла картина Анны, ласково врачующей его боль, и он вспомнил остальное – призрак Скороходова, слова о грехе, заплаканное ее лицо. Он спал в рубашке и брюках, ботинки валялись тут же под ногами. Голова раскалывалась, будто гнилой арбуз, вкус во рту был подходящий. - И вам доброе утро, Коробейников, – он вышел в крохотную кухню, в которой Антон Андреич сооружал бутерброды. На табуретке пыхтел тусклый самовар. - Скажите, как я у вас очутился? Я что, выпил? Коробейников ругнулся, уронив хлеб маслом вниз. – Выпили, Яков Платонович, это мягко сказано. Я вас вчера привез сюда в очень… разобранном состоянии, - он подобрал хлеб с пола, срезал пыльное масло, выбросил в открытое окно. - Брыська, уйди, - Антон, отодвинув ногой кошку, домазал бутерброды и художественно сложил их на тарелке. Явно гордясь натюрмортом, он добавил: - Мы с вами еще к Нине Аркадьевне заезжали. Штольман сжал голову в ладонях. – А зачем? Она что, в Петербурге? Мы долго у нее были? - Вы, Яков Платоныч, сказали, что живете там. Яков на мгновение с ужасом представил, как будет объяснять это Анне. Но здравая мысль пробилась через дикую боль в висках - не мог он поехать к Нежинской за утешением, даже сильно выпивши. - Совсем недолго, мы даже в дверь не вошли, сразу уехали. Мне показалось, Нина Аркадьевна обиделась, - Коробейников выставил на стол пузатые чашки. - Угощайтесь, Яков Платоныч, сейчас я чаю налью Штольман выдохнул. Обида Нежинской волновала его меньше всего. – Антон Андреич, а кофе у вас нет? - К сожалению, только чай. … Поблагодарив Коробейникова за ночлег, Яков вышел из доходного дома во двор, затем через подворотню на набережную. Пешком вдоль Екатерининского канала, проветривая многострадальную голову, добрался до Невского. В ресторане «Палкинъ» твердо прошел к метрдотелю и заказал ужин. Как бы Анна не сердилась, он не позволит ей отменить помолвку. … В Уголовном отделении Штольмана ждал очередной рапорт. Вчера вечером около Малой Кушелевки было совершено еще одно ограбление ломового извозчика. С подводы грабители забрали все мешки с крупой, на вопрос о приметах перепуганный до смерти извозчик твердил только «Черти, черти огненные». Яков подозвал агентов к столу с расстеленной на нем картой Петербурга: - Лазарев, Викентьев, подойдите. Для вас есть задание. Молодые полицейские склонились над картой. - Обойдите сегодня все околотки Выборгской полицейской части, разделите между собой. У околоточных интересуйтесь одним и тем же, - Яков глотнул минеральной воды, пытаясь унять боль в висках. - Мы ищем четырех мужиков, возраст от двадцати пяти до тридцати. Скорее всего, сверстники, возможно, друзья детства. Клички двоих – Серый и Гнедой. У третьего светло-русые волосы. Все кроме Гнедого - здоровые, крепкие, вот как вы, Александр Петрович, – Штольман кивнул рослому Викентьеву. - А четвертый? – спросил Лазарев. - Ничего не известно, только рост и сложение. Гнедой – кличка не от волос, они у него черные и вьются. Среднего роста, худой. Возможно, цыган, или просто хорошо знает лошадей, умеет найти к ним подход. Серый - главный, остальные его слушаются … - Яков пересказал полицейским приметы главаря. … На душе было муторно, и Анна, переодевшись в скромное платье и накинув на голову платок, пришла ко Владимирской церкви к утренней службе. Перекрестясь и трижды поклонившись, она вошла в храм. Через прозрачные витражи на строгие изображения святых падали цветные отблески, отчего неземные лики становились ближе и понятнее. На балконе клироса певчие, славя Господа высокими голосами, вторили священнику. Их торжественные величественные песнопения постепенно смывали тяжесть с сердца. Анна отвлеклась от читаемого вслух Евангелия, засмотревшись на прекрасные росписи на сводах. Вдруг напевные слова осанистого диакона в парчовом стихаре объемно и громко прозвучали под сводами храма, вернув ее к литургии. - Не судите, да не судимы будете, ибо каким судом судите, таким будете судимы. Она замерла. Слезы уже не горечи, но раскаяния пролились из глаз. Строки из Евангелия были ответом на ее метания. - Прости мя, Боже, по велицей милости твоей, и по множеству щедрот Твоих очисти беззаконие мое, - зашептала она за священником. Постепенно покой, тишина и особое чувство благоговения, снисходившее на нее во время искренней молитвы, заполнили Анну целиком. Дождавшись окончания литургии, она помолилась благоутробному Владимиру о сохранении их малыша и о спасении души Якова пред иконой Владимирской божьей матери. С улыбкой она вышла на площадь перед храмом. Ветер с Балтики растрепал углы ее платка и принес запах весны. … - Яков Платонович, вас там дама спрашивает, - дежурный унтер-офицер нашел возвращающегося из архива Штольмана в дальнем коридоре департамента. Яков вышел к парадному входу и увидел Анну, которая с любопытством рассматривала развешенные на стене портреты министров внутренних дел и обер-полицмейстеров. - Анна Викторовна! Что-то случилось? – он искал и не находил следы размолвки на ее лице. Анна смотрела на него так, будто тотчас же хотела поцеловать. Он сглотнул. Боль в висках чудесным образом исчезла. Она дотронулась до пуговицы его пиджака. – Яков Платонович, у вас найдется несколько минут? Перейдя Пантелеймоновский мост и свернув направо, они очутились в Летнем саду, где деревья уже робко раскрывали почки. Штольман держал руку Анны на своем локте, наслаждаясь единственно возможным на публике прикосновением. - Яков, прости, я не должна была так сердиться на тебя, - она скользнула ладонью в кружевной перчатке в его ладонь, остановилась прямо перед ним и подняла взгляд. – Я люблю тебя, и хочу быть вместе с тобой, а не против. Штольман сделал полшага вперед. – Анна Викторовна, если вы будете продолжать так на меня смотреть, я вас поцелую прямо здесь, - он чуть наклонился вперед, не касаясь, но уже ощущая тепло ее губ. Обошедшая их старуха в темной хламиде и древнем чепце громко закашлялась, и волшебный момент был испорчен. Анна потянула его на ближайшую скамейку и села на изогнутое деревянное сиденье. Штольман устроился рядом, и она спрятала обе ладони в кольце его рук. - Яков, меня опять позвал полковник Варфоломеев. Я хотела бы, чтобы ты помог мне. Полковник пригласил меня завтра к гробу почившего князя Николая Николаевича. Он засердился было снова, но, увидев теплую ее улыбку, опомнился. Ему совсем не хотелось повторения вчерашнего вечера. – Милая, а без гроба никак нельзя обойтись? Мне кажется, даже для тебя это слишком… экстравагантно. - Ты поможешь мне? – Анна коснулась коленкой его бедра, сжала его пальцы. Широко улыбаясь, он кивнул головой. – Анна Викторовна, вы всегда можете на меня рассчитывать. Он встал со скамьи, помог ей подняться. - Кстати, Аня, передай пожалуйста родителям, что я жду вас сегодня в восемь вечера в ресторане, - он церемонно склонился над ее рукой, поцеловал в обнажившееся под перчаткой запястье. Анна вздохнула. Яков мог целовать ее так жарко, внешне оставаясь совершенно невозмутимым, в то время как ей хотелось прижаться к его горячей коже. - Яков Платонович… - Да, Анечка? – он держал ее руку с еле заметной улыбкой и казалось, знал все ее тайные мысли. - Смените пожалуйста костюм перед ужином, иначе моя маменька вас не поймет.