Луна

- И здесь его тоже нет! А тут? А если... Пропал! - руки судорожно обхватывают голову, словно это как-то сгладит осознание пропажи. Сбившись с ног, Ханатаро обессилено грохнется на пол, полсантиметра отделяют его макушку от острого, до боли знакомого угла невысокой табуретки. Даже ударившись об нее он не ощутил бы ничего, кроме усиливавшегося разочарования и отрешенности. Ни один удар, будь то занпакто или шальной подзатыльник от солдат другого отряда, не принесет того же эффекта, смятения, запутавшего незадачливого медика в плотный и удушливый кокон. Предмет, со стороны показавшийся бы ничтожным и пустым, мог быть с легкостью потерян где и когда угодно: ночной обход раненых, рутинная уборка в комнатах, за обеденным столом - он искал всюду, где мог оставить его, но тщетно. Тоненький блокнот с погрызенной обложкой, на торце которого выведены инициалы "Я. Х." и с тремя слипшимися от пота первыми страницами и был тем утерянным сокровищем, с утратой которого он никогда бы не смог смириться. Сейчас, сидя на полу и не думая ни о чем, кроме постигшей его неудачи, Ханатаро лишний раз попытается вспомнить, где, когда и для чего он пользовался сокровищем в последний раз. Прошлый вечер? Но тогда любой из вечеров попадает в подозрительные, ровно как и ни в один из них он не мог потерять его. Сегодня, где он еще не искал? Как бы хотелось выдумать место, где вещь терпеливо ждет своего обладателя, но обостренное чувство реальности отметало подобную мысль. Значит, остается смириться и уповать на лучшее. Но и этого не приходится ожидать - любой нашедший его, без труда определив владельца по инициалам, тут же поднимет медика на смех. И виной тому станет всего одна страница в самый аккурат в середине записной книжки. Именно повода для насмешек, не утраты, он и боялся больше всего. Множество раз он мысленно оправдывался перед тем, кто раскрыл бы его секрет, но прими дело настоящий оборот, и он промолчит, раскрасневшись и не в силах вымолвить ни слова в свою защиту. Страница, содержавшая компрометирующий факт, оказалась не первой, сумевшей выполнить свое назначение - как минимум десяток ее предшественниц были безжалостно вырваны и уничтожены. Ни одной из них не довелось стать свидетельницей страшной и щекотливой тайны. Последняя же счастливица оказалась истертой грубым ластиком, если присмотреться тщательнее, то можно увидеть размытые контуры прежнего изображения, зачастую грубоватые и неуверенные. Наконец, после месяца страданий и лишений, она приняла на себя окончательную версию портрета - к чести неумелого художника, тот оказался выполненным аккуратно, практически без лишних мазков и передававшим оригинал так близко, как возможно. Ханатаро с радостью бы попросил совета более опытного художника, ему было бы интересно узнать его мнение, может, портрет можно улучшить и дополнить чем-то еще. Если бы не смущение, не страх показать собственное произведение, непременно пролившее бы свет на тайну, которую и некому рассказать-то. Целый месяц, то уничтожая прошлый вариант, то перерисовывая настоящее, он терпеливо корпел над своей работой, сторонясь любого, кто мог бы заглянуть в блокнот и увидеть портрет. И вот, добившись своего, ему не остается ничего иного, как смотреть на него самому. Не говоря уже о том, как сильно желание показать его человеку, ставшего тем вдохновением, приносящим и радость и страх одновременно. Но и этого он сделать не в состоянии - блокнот пропал безвозвратно, а вместе с ним и исчез тот запал, заставлявший мучиться, но не оставлять попытки и рисовать дальше. Конечно, он навсегда запомнил то лицо, при желании воспроизведет его в мыслях не один раз, но сможет ли он восстановить его на бумаге? Допустим, да, сможет. И он готов сделать это, но лишь тогда, когда точно уверится в том, что никто не нашел первоисточник, а значит и не раскроет щекотливую тайну. Подобного он не выдержит, раскрытие если не переломит его, то оставит неприятный осадок внутри. Свыкшись и намереваясь вернуться к работе, оставив неприятные мысли до вечера, он торопливо покинет казарму, когда неподалеку послышится голос: - Стой! Подожди! - и легкий топот чьих-то быстро приближающихся ног. - Ага, - рассеяно отозвался он, даже не зная, кому адресован приказ. После чего торопливо обернется на звук и остолбенеет: в протянутой к нему руке он увидит то сокровище, с потерей которого почти смирился. - Это... - Ханатаро спешно дотронулся до корочки, точно опасаясь, что оно растворится в воздухе. - Не так быстро! - чуть капризно отвечает нашедшая блокнот Кионе, Ханатаро спешно старается угадать причину задержки. - Но... это мое, - неуверенно начал он, - могу я... где вы нашли? - Нет! - сухо парирует она, - Пока не объяснишь, что это. Мир втягивает в себя застывшего медика, медленно прокручивает его внутри, после чего яростно и с силой выплевывает обратно. Перед глазами возникает тот самый портрет, удерживаемый белой перчаткой, нашедшей и несомненно узнавшей его, изображение двоится, затем расстраивается, а потом и вовсе учащенно мелькающее перед ним. По лицу стекают крупные капельки пота, а внутренний голос трубит лишь одно слово "Пропал!!". А внешний задает один и тот же вопрос: - Что ты ей, интересно, ответишь?! - но он не принадлежит ни ему, ни требующей ответа Кионе. С портрета на него с легкой, мнимой впечатлительным Ханатаро, улыбкой и спокойно-растерянным взглядом взирает офицер его же отряда Исане Котетсу. Сейчас он готов буквально провалиться сквозь землю, только бы ничего не объяснять. Только бы этот рисунок навсегда исчез бы из бытия, а он никогда-никогда не захотел бы восстановить его снова. Или хотя бы то, чтобы его нашел кто угодно другой, пусть даже сама Исане, тогда ему будет проще объясниться. Стальной звон в ушах, словно где-то рядом сражаются сотни капитанов, раскрасневшееся от стыда лицо и примерзший к гортани язык - он знает, что молчание ему не поможет, но и начать говорить так же не в силах. - Очень похожа, - слетевшие слова Кионе словно ошпарили его, казалось, она не заметила реакцию, - она обязательно должна это увидеть! Проходит не менее пяти минут, прежде чем он осознает всю тяжесть собственного положения: блокнот ему так и не вернули, более того, тот находится на полпути к первому лейтенанту четвертого отряда, а уж она непременно потребует объяснений, и будет хорошо, если он выдержит последствия своего "творчества". Что еще хуже, теперь о его сокрытом чувстве узнает весь Готей без исключения, меньше всего его волнуют насмешки над собой, гораздо больше он боится навлечь беду на нее. Для чего он вообще рисовал ее? Чтобы каждый раз, глядя на портрет, сознавать, что невозможно достать Луну с неба, а тем более признаться... Признаться в чем? Что он... исключено, этого никогда не произойдет, разве что во сне? Да и кто он вообще такой, чтобы... Он знал, что портрет, та мимолетная слабость, может сыграть с ним шутку, но никак не ожидал, что такую. Тревожным мыслям расстроенного медика, впрочем, не суждено сбыться. Напротив, этой ночью он заснет счастливым, пусть и недолгим сном - блокнот вернется этим же вечером, на первой странице там окажется сразу три резолюции. "Сдать дубликат в Архив четвертого Отряда в течение месяца. Срочный порядок. У. Р." /почерк более мягкий и чуть менее уверенный/ " И еще копию мне для Ассоциации Шинигами. К. К.". /похожий на предыдущий, но более строгий и сжатый/ " Пожалуйста, и мне такой же рисунок И.К. К.И." И едва различимое, стертое дополнение, не заметное даже для самого наблюдательного: "Это очень мило". Достать Луну с неба невозможно, но можно ограничиться ее отражением на водной глади.