Мне нравится, что вы больны не мной, Мне нравится, что я больна не вами, Что никогда тяжелый шар земной Не уплывет под нашими ногами. Мне нравится, что можно быть смешной — Распущенной — и не играть словами, И не краснеть удушливой волной, Слегка соприкоснувшись рукавами.
***
Тебе кажется, что все так просто? Напиться виски, обжигающего горло как огонь, забыться среди оглушительной музыки клуба, людей, совсем не задумывающихся о словах «ответственность», «последствия» и «завтра» и отдаться среде, выпуская наружу вновь вторую сущность? Хочется кричать, но вместо звука вырываются пьяные возгласы, комплименты всем без разбору, летят деньги. Все для веселья, для кайфа, для свободы. Три-четыре порции коктейля, и ты — человек без комплексов и боли, но наружу вырываются демоны, до этого прятавшиеся где-то глубоко. И общество сливается с тобой, крутит-вертит в разные стороны, все больше завладевая разумом. В этот момент существует лишь толпа, движущаяся в такт простым наборам нот, так раскрепощающим всех вокруг, заглатывающая тонны алкоголя, думая, что от этого станет легче, веселее — лучше. Только для кого? Для тех, кто будет всю ночь набирать твой номер, совершенно не заботясь о собственных принципах? Для родственников, перезванивающих все морги и больницы, надеясь не услышать, что пациент с таким именем поступил к ним? Для девушки, которая, проснувшись утром, увидит пустую мятую постель, но вспомнит о вашей бурной ночке? Или для тебя, поглощающего еще один стакан с аспирином, заглушая адскую головную боль, пытающегося забыть об ошибках, произошедших ранее? Может, алкоголь и помогает забыться, но только не мне. Я в этом убедилась. Только что. Я допиваю второй стакан виски и дивлюсь, какая же это гадость. На душе все так же паршиво от сказанных в гневе и ярости слов, которые ты мне бросил, выплюнул, в лицо в тот момент, когда мне нужна была твоя поддержка. Видимо, таков удел человека — сказать все самое гадкое именно тогда, когда человек нуждается в поддержке и понимании… Какой же***
Мне нравится еще, что вы при мне Спокойно обнимаете другую, Не прочите мне в адовом огне Гореть за то, что я не вас целую. Что имя нежное мое, мой нежный, не Упоминаете ни днем, ни ночью — всуе… Что никогда в церковной тишине Не пропоют над нами: аллилуйя!
Залпом выпив очередной стакан, я погружаюсь в опьяненную фантазию. В голове — лишь ты, но не один, а с очередной красоткой, которой суждено в этот день скрасить твой вечер. Тебе все равно на мои чувства, на проблемы отеля — такую боль причинило все произошедшее в ресторане, что не хочется и думать, единственное желание — получить удовольствие этой ночью от очередной незнакомки и выкинуть с ее помощью из головы мысли о боли, хозяйствующей в сердце. А девушка и не против — ей льстит, что очередной пятничный вечер она проведет не одна, а с кем-то. Возможно, она уже строит воздушные замки о вашей счастливой жизни, о доме, детях. Откуда ей знать, что в твоем сердце нет для нее места? Ворвавшись в люкс, вы отвлекаете друг друга от повседневных проблем — таких знакомых и скучных. И совершенно не задумываетесь о других, которым сейчас нужны именно вы. В комнате слишком громко для меня, но тихо для двоих, вас обоих. Вокруг духота, темнота, но это никого не волнует. Слишком больно, слишком тяжело жить на этом свете, а в такой момент вроде и проблем нет. Но я ничего не знаю о твоих чувствах, совсем ничего. Тебе может быть плохо оттого, что я вновь отвергла тебя, а может ты впервые влюбился по-настоящему. По крайней мере, как же в это хочется верить! Но мне это не узнать никогда. Ведь мы — никто, чтобы открывать друг другу такие тайны, самые сокровенные из всех. Или все же? Страсть, с которой вы отдаетесь друг другу — такая фальшивая и ненастоящая, что я хочу закричать, лишь бы прекратился этот спектакль. Но это не в моей власти, ведь я заперлась в комнате с бутылкой, в старенькой хрущевке, а вы — в люксе одного из самых лучших отелей Москвы пытаетесь разогнать скуку. И моя возможность — лишь представлять все это в голове, яростно закрывая глаза ладонями, не в силах признать, не в силах прекратить. Между вами нет ни любви, ни чувств — лишь мимолетное желание и встречные интересы. Как малого может быть достаточно, чтобы вступить с человеком в связь, связать незримыми нитями, которые уже на следующий день будут разорваны обоими! Тобой — потому что ты и не собирался ими связываться, ею — из-за ярости при виде разбитых надежд. Утром боль вернется, и, возможно, ты поймешь, что зря натворил это. Но это завтра. А сейчас вы вместе, одно целое. От ярости и обиды я сжимаю стакан так, что он с треском разбивается. Маленькие кусочки стекла царапают кожу до крови, падают вниз, оставляя на руках огромные порезы. Но мне плевать на кровь, на боль, когда из глаз текут слезы лишь при мысли о том, как ты забываешься. С помощью девушек, имен которых ты никогда не запоминаешь, или с помощью алкоголя, как и я. И хотя второй вариант мне нравится больше, но я понимаю, что боль не уйдет. И от этого не становится легче. — Дашуль, ну, поговори хотя бы со мной! Не молчи, прошу тебя, — слезно умоляет подруга, наконец перестав стучать. Нет никакого желания открывать, показывать весь бардак в комнате, который я устроила, устремлять свой пьяный взгляд на нее и пытаться объяснить все произошедшее. Однако, я не хочу делать еще одному человеку больно, поэтому из последних сил выдавливаю: — Что тебе сказать? Я пью. Виски. Извини, тебя не приглашаю. Не волнуйся за меня, все будет в порядке. Просто нужно побыть одной, — но в порядке ничего не будет. Я люблю ее, но сейчас нет сил, ни разговаривать, ни изливать душу. Хочется лишь лежать и плакать, представляя в голове все те ужасы и страхи, что ожидают меня завтра, что происходят со мной сейчас. Подняв глаза, я вижу, что Юля больше не стоит у двери. Слышу, как набирает чей-то номер, как обеспокоенно шепчет. Но мне неинтересно, даже если бы она кричала, я не стала бы слушать. Сейчас я далеко, за километры отсюда… — Даша, я звонила Софии Яновне, — прохрипела Юля, вновь замаячив у двери. — Я все знаю об операции, об Алехине и всем остальном. С Михаилом Джековичем все в порядке, он жив, и его жизни ничего не угрожает. Ты не виновата, Дашунь! Ты не могла ничего сделать! Ложь. Могла. Но не сделала. — Пойми, никто не пострадал. То есть, пострадали, конечно, но все остались живы. Все в порядке, ты это понимаешь? А София вообще тебе выходной дала, чтобы ты пришла в себя. Дальше идет какой-то лепет про вину Павла Аркадьевича и детективов, которые не сделали все возможное, чтобы обезопасить работников отеля, но какое мне до этого дело? Разве все хорошо? Если бы так было, я бы не стала выпивать всю бутылку виски, которая сейчас тоже лежала разбитой где-то в углу комнаты. Сил вставать с пола не было. Так и лежу на нем, с кровоточащими ранами на запястьях и ладонях, с потекшей тушью, разметавши волосы по ковру, боясь представить завтрашний день, ведь мне не нужен выходной. Как я вхожу, совершенно без улыбки, не имея на нее права, не смотрю ни на кого, боясь поднять глаза и увидеть ненависть, и совершенно не замечаю взглядов, брошенных украдкой вслед. Я не буду ничего объяснять, хоть и надо бы, Павлу Аркадьевичу, ведь могу сорваться и высказать все, что думала сегодня, могу увидеть ту самую девушку, тайком выходящую из люкса. Уволится я не могу, придется терпеть, но это малейшее наказание, которое я могу понести за произошедшее. О моей сегодняшней слабости никто не должен знать. Потому что так нужно. Иначе я не вынесу.