Вопрос доверия

Сеймей стоял в подворотне. Тут было тихо и тепло – ветер разгуливал по широким улицам, не заворачивая в пространство между домами. По стене вились резко сиявшие в ночи новогодние лампочки. Из-за них не было видно звезд, и навязчивое гудение забиралось в уши. Как белый шум между радиостанциями – сначала кажется резким и раздражает, но потом успокаивает и даже убаюкивает, становится ласкающе-привычным. Пальцы ног в промокших ботинках сводило от холода, и Сеймей покачался с носка на пятку, чтобы размять их. Кончики ушек тоже прихватывало морозом, приходилось все чаще дергать ими, проверяя чувствительность. Дверь в явно теплое помещение находилась всего в паре метров, но заходить не хотелось. Напротив, он бы не отказался растянуть мгновение, навсегда замереть и стоять неприступным истуканом. Тело сковывало страхом. Стоило Сеймею некоторое время назад вслух отметить нехватку денег, как Нисей стал пропадать по вечерам. На это пришлось закрыть глаза и не задавать лишних вопросов. Лишь молча брать мятые купюры, тратить их осторожно, снисходительно улыбаться. Не быть зависимым, не давать окружающим уверенности в собственной незаменимости – простая цель достигалась маленькими шагами. Вот и сейчас Сеймею хотелось знать все, держать ситуацию под контролем. Увязавшись за Нисеем, он долго плутал по городу и добрался до самой окраины. Темнота, холод и тишина окутывали тело и завладевали разумом, приходилось делать над собой усилие, чтобы двигаться и думать. Сеймей стоял у входа, куда долгие десять минут назад нырнул Боец, и был не в силах зайти внутрь. Наконец он тряхнул головой и взялся за ручку двери. Та после теплого кармана обожгла холодом. Сердце ухнуло в живот, и Сеймей шагнул в коридор. В конце темноты красным переливался выход. Гулкий бит отдавался будто с другого конца земли и разлетался по коридору. Там шумели, смеялись и танцевали – Сеймей видел рваные движения силуэтов, слышал голоса. Снова на мгновение стало страшно. Что, если в свете ламп он будет заметен? Если будет вести себя неправильно, не сумеет мимикрировать? Если шаг окажется глупым и слишком спонтанным? Спокойно. Капля пота стекла по спине, и Сеймей по привычке вытер ладони о джинсы. В зале, скорее всего, либо потребители секса с толстыми кошельками, либо клубные парни и девчонки любого сорта. У первых разнообразные запросы и ощущение своего права на все, поэтому их поведение не осуждают, а отмечают только в очень тихих сплетнях. Среди вторых легко затеряться, если оказаться в наиболее людной части помещения – у стойки или на площадке для танцев. Не хотелось подпускать мысли о работе Нисея и правда называть вещи своими именами, но мозг, защищаясь от бездействия, препарировал жестоко и заставлял глядеть в глаза действительности. Стоило шагнуть вперед, как перед носом распахнулась дверь. Сеймей отступил, прижался к стене за входом. По животу скользнуло что-то колкое, и тени направились к красному свету. Тонкий, полный внутреннего благоговения голосок пронесся следом: – Сеньоно-сан, постойте, ваши бусы! – Давай скорее, – в раздраженном голосе Сеймей узнал Нисея. Фигуры скрылись в двери у самого зала, и Сеймей сполз на пол – подгибались колени. Снова почувствовать стук сердца и вспомнить, как дышать, было волшебно. Эх, он посчитал ту минуту лучшей в своей жизни, если бы не вновь подступивший к горлу страх. Что же, в самом деле, такое? Почему ему, признанной сильнейшей Жертве, которую не по силам изловить и Семи Лунам, так неловко и странно следить за своим Бойцом? Он уже чувствовал, что увидит, и всячески настраивал себя лишь убедиться в этом, но неведомое поднималось внутри, убеждая вернуться домой и дождаться Нисея там. Держать себя в руках становилось сложнее. Терять концентрацию было нельзя. Сеймей вдохнул медленно, на три счета, и разом выдохнул. Встал. Расправил плечи. Поднял подбородок. Шаги разнеслись по всему коридору, их ритм – поступь царя – помог сосредоточиться. В зал Сеймей вошёл другим человеком: уверенным, сильным, несокрушимым. Вокруг разливался густой дым. Танцевальные биты сменились заунывной игрой тайских инструментов, музыка более не подогревала кровь, а погружала в транс. Сеймей огляделся и, обнаружив в полутемной глубине свободный диван, опустился на него. Неприятно скрипнула кожаная обивка. Силуэты людей едва можно было различить. Они расположились по сторонам помещения сидя и полулежа на диванах, застыв на стульях-насестах у бара. Бокалы оказались сдвинуты в сторону, бармен отступил и принялся протирать посуду, будто более уже не ждал ничьих заказов. Все, замерев в напряжении, смотрели в сторону сценических помостов. Из дыма выступила девушка. В легком халате китаянки, с закрытыми глазами, окруженная рабынями с папоротниковыми опахалами. Она взмахнула руками, и широкие рукава скатились к локтям. Пальцы напоминали изломанные ветки, лицо застыло маской – она замерла. Зрители окинули оценивающими взглядами складки одежды, перемигнулись со своими соседями и снова обратились к ней. Бедра и плечи медленно двинулись из стороны в сторону в легком покачивании, спина плавно отклонилась назад. Шея беззащитно открылась на мгновение. После момента статики в движение пришло все тело. Девушка будто плыла в потоках шелка – он то слегка раздувался, то плотно прилегал. Неопределенный ритм противостоял неподвижности смотрящих и казался странным ритуалом. Как ворожея, она играла в воздухе невидимыми предметами, перебирала в руках воображаемые четки, делала едва узнаваемые пассы. Внимание рассыпалось по деталям, и само тело переставало быть желанным. Оно не было сексуальным, но превращалось в знак детской чистоты. Им хотелось обладать, его хотелось нежить в руках. Его хотелось защитить от боли. Изгибы тела казались разломами и трещинами. В их глубине была пустота, и она влекла к себе, засасывала внутрь. Зрители подавались вперед, желая заполнить её собой, довершить целостность, сделать тело гладким. Слиться и получить хоть часть запертой внутри души, боли, страсти – жизни. Но танцующая фигура отступала и становилась недостижимой – предметом роскоши для страждущих. Девушка двинулась вперед, к залу. Шелк легко соскользнул с тела и лег на ступени. Нисей. Лишь в такой близи Сеймей вдруг понял, что это был его Боец. Красные всполохи перекатывались по лицу и мышцам, точно внутри горело пламя. На шее билась жилка. Теперь уже в глазах смотрящих отражался страх. Поворот головы, и волосы рассыпались по плечам. Две шпильки, державшие небрежную шишку, перестуком упали на пол. Публика бессовестно подглядывала. Люди подавались назад, но не сводили глаз, будто взгляд был спасительной соломинкой. Почти касание чьих-то губ ладонью, легкий толчок в лоб – наложение табу. Запрет хотеть, потакать желаниям, трогать. Как пять пальцев, каждому становились очевидны новые законы. Сеймей почувствовал в воздухе звон Силы. Появившаяся было уверенность рассеялась, как дым. Дальше наступила темнота. *** Когда Сеймей очнулся, вокруг было темно. Без шума скользили официанты, собирая последний мусор и поднимая стулья на столы. Посетители уже разошлись, танцовщиц не было и подавно. Ближайшие часы показывали четыре. Подняться оказалось тяжело – тело затекло в неудобной позе, но выбраться на улицу вскоре удалось. Звонок, и через десять минут Сеймей устроился в салоне такси. Он ждал худшего. Боялся самого грязного, низкого, боялся быть причастным к чужому падению. Но Нисей... Он был иным в том зале. Сильным. Трезвым. Верным себе и своему партнеру. Как ни странно было это признавать, Сеймей верил – только ради него все складывалось именно так. Не проституция, а тонкий соблазн, шаги по грани, усыпление внимания. Немного Силы, и можно взять по паре бумажек из каждого кошелька. Они дали бы больше, эти хищники страсти, только Нисей уже знал – «больше» не стоит раздражения Сеймея. Дома царила обычная ночь. Свет в окнах не горел, не плескалась вода в душе, не слышалось кухонной суеты. Словно не было переменившегося мнения, благодарности и гордости, переполняющих сердце. Сеймей долго сидел в кресле, глядя в темноту, потому что еще тянулась в голове музыка, еще плыло перед глазами красное пламя. Мысли переполняли голову, и сон представлялся невозможным. По пути в свою комнату он заглянул к Нисею. Открытое плечо, волосы ссыпались на подушку, тихое дыхание. Живой, искренний и преданный, он всегда был рядом. Как же нелепо казалось сейчас не учитывать этого, не верить, не доверять. Понимание осенило, и Сеймей не знал, как раньше мог не замечать очевидного. Конечно, Нисей мог увидеть его, мог обижаться или, напротив, гордиться. Но говорить они об этом не станут – что бы ни произошло в алом зале, оно уже в прошлом. Значение имеет только будущее. Будущее, в котором Сеймей – он знал это наверняка – позволит Нисею остаться собой настоящим и открыться, позволит высказываться и не работать так. В котором он будет предан своему Бойцу, насколько вообще сможет быть преданным.