Телохранители или "Боже, зачем я связалась с ними?!"

«Меня зовут Юхи Куренай. Доктор Юхи Куренай. Психолог. Я вела эти записи ровно месяц. Довольно короткий срок, но здесь описывается жизнь одного человека ребенка. За это время он стал мне очень близок. Да, во время обучения профессора неоднократно говорили нам, что пациент не может стать другом, товарищем или любимым человеком. Это этика врача. Да и пациенты наши в каком-то смысле уже не люди... Но я нарушила это правило. И очень сильно поплатилась. Как именно? Что ж... Мой пациент умер практически у меня на глазах. Не физически, морально. Но это почти то же самое. Как это случилось? Быстро, внезапно, без моего ведома. Когда я пришла в больницу, передо мной оказался уже другой человек. Сидя на стуле, нервно дергал ногами и теребил в руках кусок веревки уже другой ребенок. И огромными глазами на меня смотрел уже другой Учиха Саске. День 1. Веду записи, чтобы после проанализировать и сделать выводы. Немного волнуюсь (это мой первый день работы :) Знаю о пациенте мало. Имя: Саске. Возраст: 7 лет. Он из семьи, которую недавно убили. Ужасная трагедия. Даже представить не могу, что чувствует этот малыш. Медсестры шепчутся и косятся на меня. От них я услышала, что ребенок уже неделю, как ни с кем не разговаривает. Неудивительно, блин! Посмотрела бы я на них, если бы они оказались в подобной ситуации. Хотя... такого и врагу не пожелаешь. Я сижу тут 15 минут, а их нет О, Боже... Теперь понятно, почему персонал больницы так странно смотрел на меня. Мне достался, наверно, самый тяжелый случай. Саске не то, чтобы говорить не хотел, он вообще никак не реагировал на мое присутствие. Я подумала, что перед моим появлением ему дали успокоительное, но... Меня всю колотит, когда я вспоминаю этот взгляд. Глаза не просто стеклянные, они мертвые. Как у куклы. Даже хуже. Будет тяжело. Но я должна справиться. День 2. Никаких изменений. Принесла тесты, но он не ответил ни на один из моих вопросов. Думаю, что делать. День 3. Ребенка ко мне не вывели. Сказали, что у него случился приступ. Врач заявил, что это случается не в первый раз. Черт! Я бы могла помочь, если бы узнала причину этих приступов. Что-то провоцирует его. Надо выяснить. День 9. Больше недели сюда не писала. Сил порой не хватает, чтобы до кровати доползти. Я выжата, как лимон. Асума сказал, что уезжает в командировку. Еще одна головная боль. Жизнь становится только хуже. День 12. Я не знаю, как это объяснить. У меня до сих пор ноги дрожат, хотя прошло уже часов 12. В сумке лежит рисунок. Я даже доставать его боюсь. 03:45 Не могу уснуть. Решила описать произошедшие ранее события, пока ничего не забыла. Сижу я, как обычно, в маленькой комнатенке, где серые стены, холодный пол, воняет сыростью и лекарствами. Посередине стоит стол, два стула и лампочка над головой, как в комнате для допросов. А еще что-то гудит. Сначала меня это раздражало, а теперь привыкла. Прихожу я туда минут за 15 до появления врачей, чтобы подготовиться (морально). Сижу, жду. Как обычно, открывается дверь и в ярком солнечном свете появляются две знакомые фигуры. Врач уже ничего не говорит – просто усаживает ребенка напротив меня и уходит. Дверь закрывается на замок – странность, которая здесь так же обыденна, как и запах гниющих листьев, стоящий в комнатах. Я здороваюсь с Саске и, не получив ответа, собираюсь приступить к очередным бессмысленным вопросам, на которые так же не получу ответа. Но ребенок приподнимает край своей маленькой кофточки и достает оттуда лист, сложенный вдвое, аккуратно кладет на стол и пальчиком проталкивает вперед, мол «это тебе». У меня пропал дар речи. Я, как дура, стояла и хлопала глазами. Минуты две, точно. Потом опомнилась и решила посмотреть на этот лист. И снова потеряла дар речи... Это был разворот тетрадки. Порванная по краям бумага, желтая и грязная. Противно прикасаться. Но внутри было нечто красивое и удивительное. Мой портрет. Мое лицо, каким я его вижу каждое утро в зеркале. Задумчивое, немного напряженное, а в глазах тоска, да такая, что плакать хочется. Неужели я так выгляжу? Что ж, наверно, это из-за отъезда Асумы. Я переживаю. Он не звонит, а должен был. Сначала подумала, что это нарисовал кто-то из персонала, но чуть ниже, под рисунком, я заметила подпись, сделанную корявым почерком. Ребенок, это точно. «Юхи Куренай» Отойдя от шока, я начала расспрашивать Саске. Откуда? Кто? И зачем? Он поднял голову и уставился на меня. Не знаю, что на меня тогда нашло, но я стала нести такую чушь, что теперь и вспоминать стыдно... Что у него талант, что не все взрослые так могут рисовать, а он, семилетний ребенок, смог, что ему нужно и дальше развиваться в этом русле, что нужно учиться на художника, и так далее. Я говорила и говорила, а он просто сидел и смотрел. А потом... Вот дернул же меня черт! Я спросила его о мечте и попросила нарисовать ее. Достала блокнот с ручкой и положила напротив него. Честно, не думала, что он как-то отреагирует, но нет. Он так неумело держал эту ручку, она постоянно выскальзывала, несколько раз с оглушительным грохотом падала на стол и даже на пол пару раз. Я терпеливо стояла и ждала, когда он закончит. Ожидала увидеть много чего. Например, ракету, которая летит к далеким звездам, или человека со сверхъестественными способностями. А чего еще хотят мальчишки в таком возрасте? Стать космонавтами и супергероями. Ну, еще пожарниками... Но никак не четырех людей, стоящих возле дома и держащихся за руки. Улыбающихся, счастливых и... живых. Какая твоя мечта? «Хочу, чтобы вернулись мама, папа и брат» Он знает, что они мертвы, но мечтает, чтобы они вернулись. После этого я ничего не помню и не знаю, как оказалась дома. Меня трясет от одной только мысли об этом ребенке. Но я обязана ему помочь. Иначе... даже думать не хочу. Я обязана. Должна! День 17. Для удобства купила диктофон. Записываю теперь все на него. Кассеты хранятся в верхнем ящике стола на замке. Ключ ношу с собой. За эти несколько дней произошел колоссальный сдвиг! Саске все еще молчит, но он общается со мной через рисунки. Я купила ему самую большую коробку карандашей, которая только была в магазине, и пару альбомов. Так он мне рассказал что любит, что не любит. Нарисовал вид из окна своей палаты и почти всех медсестер с врачами, которых периодически встречал. Теперь я стараюсь не приходить в больницу с пустыми руками – всегда покупаю что-нибудь вкусное. В знак благодарности он рисует мне забавных зверушек. Они висят у меня в кабинете. Вчера ездила к профессору, за консультацией. Время идет, а ребенок все еще молчит. Но профессор сказал, что это нормально (если само по себе такое состояние может считаться нормой). Некоторые люди годами молчат. Похвалил меня за такой неординарный способ общения. Возможно, таким образом я и смогу разговорить Саске. День 18. У Саске случился приступ. От его криков у меня кровь в жилах стыла. Даже после укола успокоительного он что-то невнятно хрипел. «Он не видел, как погибли родители, он нашел их уже мертвыми» - это сказал мне следователь. На него напал брат – это я поняла из криков Саске. Брат жив? Его тело так и не нашли. Следователь ничего мне не говорит. Брат = убийца? День 19. Приступ. День 20. Приступ. День 24. Эти ублюдки хотят поставить эксперимент на Саске! Я НЕ ПОЗВОЛЮ! Нельзя стирать память! Это противоестественно! Они даже не знают, какой будет результат. День 25. 06:54 Я всю ночь искала информацию об этих блокаторах. Ничего не нашла. Они сказали, что у Саске случился приступ, и не привели его ко мне. ВРУТ! Я знала, где приблизительно находилась его палата, обошла больницу и стала искать глазами нужное окно. На меня будто вылили ведро ледяной воды, когда я увидела его личико. Второй этаж, третье окно слева. Я знаю, что ему страшно. И мне тоже. День 26. Кажется, я схожу с ума. Врачи уже в открытую говорят мне, чтобы я больше туда не приходила. А я буду. И буду тайком бегать на задний двор. Знаю, веду себя, как дура. Мне всего 23. И это мой первый пациент. Я не брошу Саске. День 27. На улице стояла дикая жара, а я приперлась туда в осеннем пальто. Выглядела глупо, но мне плевать. Вышла на задний двор и достала из-под пальто кусок ватмана, на котором утром написала «все будет хорошо». Попыталась нарисовать какую-нибудь веселую рожицу, но руки у меня явно не из того места растут. Саске, похоже, тоже понял, что теперь мы так встречаемся. Я только подошла к своему месту, а он уже сидел у окна и ждал. Прочитал надпись и... Черт возьми, я готова чем угодно поклясться, но это точно была улыбка! Он улыбнулся! Я не выдержала и разревелась. Домой шла с опухшим лицом и размазанной тушью. День 28. В саму больниц уже не захожу – сразу иду к окну Саске. Сегодня там меня никто не ждал. В траве возле стены нашла альбомный лист. На нем нарисован мальчик, держащий плакат, как и я вчера, с надписью «мне страшно». Хотела поговорить с врачом, но передумала. Наверно, это моя ошибка. День 29. Утром позвонил врач и сказал, что мальчику стало совсем плохо, и они вынуждены были принять крайние меры. Начал нести какую-то чушь про то, что так ему будет лучше... Я бросила трубку и выключила телефон. Чувствую себя ужасно. В квартире не могу находиться. В кабинет вообще не захожу – там его рисунки... Я предала его. Я предала себя. Была так уверена в своей победе, что переоценила собственные силы. Но я смогла бы вывести его из этого состояния. Время – вот, чего мне не хватило. Врачи не захотели ждать и решили прибегнуть к «крайним мерам». Правильно ли это? Я не знаю. Все так... двояко. Зря я вообще ввязалась в это. Правильно Асума говорил, что мне такой случай не под силу. У меня мало опыта. Это ужасно. Хочу забыться. День 30. Не могу описать то, что я сегодня увидела. Да, не выдержала и поехала в больницу. Лучше бы дома осталась. Больно осознавать то, что человек, к которому ты привязался, тебя не помнит и видит впервые. Ты-то все помнишь, а вот он... Даже имени собственного не знает. Врачи попросили меня заняться восстановлением утраченной информации – рассказать Саске то, чего он не знает о себе. Я удивилась, откуда они знают про то, что мне известна эта информация. И все оказалось до омерзения просто – они снимали на камеру каждый мой приход туда. Все записано на пленку. С одной стороны, я понимаю их, но... Они могли бы предупредить. Все то время, что мы с врачами провели в спорах, Саске с беззаботным видом сидел на стуле и вертел в руках кусок веревки. От того напуганного и растерянного мальчика не осталось и следа. Мне сразу стало так тошно, так противно и мерзко. Ничего не объясняя, я выбежала из больницы и уехала прочь. Дома собрала все кассеты и записи, сняла все рисунки и сложила эту стопку в небольшую коробку. Этот дневник я тоже положу туда. Не хочу, чтобы что-то напоминало о моем провале. Врач сказал, что Саске планировали отправить в какую-то элитную школу. Что ж... Надеюсь, он будет счастлив. Может быть, эти лекарства были, действительно, его спасением? От Асумы узнала, что Саске учится в элитной школе, про которую когда-то говорил врач психиатрической больницы. У него жизнь обычного подростка, но, похоже, он лицом к лицу столкнулся со своим кошмаром... Саске хочет отомстить своему брату. Да, следствие сделало вывод, что именно Учиха Итачи убил всех членов семьи. Мотив неизвестен. Хотелось бы мне увидеть повзрослевшего Саске, поговорить с ним и узнать, что же произошло за этот год. Но... это уже не мое дело» Хината перевернула последний лист тетради, задумчиво прошлась глазами по пустым строчкам, закрыла ее и отложила в сторону. К горлу подступил ком, а грудь сдавила неведомая сила. Теперь, прочитав этот дневник, она хоть что-то узнала о прошлом Саске. Вот только легче от этого не становилось, а наоборот. Такое состояние, как будто на тебя упала каменная глыба. И ты лежишь с переломанными руками и ногами, с раздавленной грудной клеткой, истекаешь кровью, но не умираешь. Терзаемый этой предсмертной агонией, ты уже начинаешь молить об освобождении. Но спасительная тьма никак не хочет подступать. И у тебя нет никакого выхода, кроме как смириться. Хината начала жалеть о том, что вообще решилась сунуться в этот архив и начала копошиться в прошлом чужого человека. Как она теперь будет смотреть в глаза Саске? Как будет разговаривать с ним? Как будет вести себя в его присутствии? Самое ужасное то, что она, зная правду, должна будет скрывать этот факт. И не пожалеть, и не посочувствовать она не может, но хочет... Даже извиниться. Рука так и тянется к телефону, чтобы набрать знакомый номер и попросить прощения за все эти выходки и неудобства, которые она доставила Саске. Это желание исчезло почти так же внезапно, как и появилось, когда тишину, царившую вокруг, нарушила мелодия звонка. Хината, находясь в каком-то трансе, ответила на вызов. — Наконец-то! Ты соизволила ответить... — Прости меня, — дрожащими губами прошептала она, едва сдерживая всхлипы. На другом конце повисло молчание, длившееся несколько секунд. — Что с голосом? Ты плачешь? Где ты? Что случилось? — начал заваливать вопросами обеспокоенный Саске. — Все хорошо, — девушка вытерла рукавом слезы и глубоко вздохнула. — Говори адрес, немедленно. — Я сама доберусь до дома... — Адрес! — рявкнул Учиха, утратив остатки спокойствия и уравновешенности. — Куда ты опять влезла? Я же просил... Мне что, тебя вообще из дома не выпускать? Очень мне было весело бегать по всему городу и спрашивать у прохожих «не видели ли Вы девушку? Такую невысокую, с длинными темными волосами. Она еще любит ввязываться в какие-нибудь истории!» — Прости... — Назови ты этот чертов адрес! Саске глубоко вздохнул, пытаясь перевести дух. Да, зря он начал кричать на Хинату, она может обидеться и из принципа ничего не сказать. Но его тоже можно понять... Он минут 30 метался от одного прохожего к другому, попутно названия на телефон Хинаты. Мало того, что никто не мог ничего сказать о ее местонахождении, так еще и она сама упорно не брала трубку. Он уже успел надумать такого... даже версия с инопланетянами промелькнула в его голове. От криков его голос стал хриплым и тихим. — Извини, что накричал. Просто... я устал от всего этого. Мы и дня не можем провести в тишине и спокойствии. А постоянная беготня за тобой меня выматывает. Давай, я приеду, заберу тебя и отвезу домой, и ты мне расскажешь о том, где была и что случилось? Я тебя выслушаю, дам совет... пожалею. Мне совсем не нравится наше нынешнее положение. Я же чувствую, что ты боишься меня. Ведь так? — Н-нет... — пролепетала Хината и, почувствовав неприятный холод, стала застегивать куртку. Прохладой явно тянуло от окна, но оно же было закрыто. Для убедительности, девушка обернулась и... увидела настежь раскрытое окно. По телу пробежался табун мурашек. — Ты там успокоилась? — Да, — шепотом ответила она, а сама с ужасом уставилась на окно. Ватные ноги плохо слушались, но она медленно приближалась к цели. Пальцы мертвой хваткой вцепились в оконную раму и попытались опустить ее вниз, но механизм, кажется, заклинило. — Можешь не пытаться, — раздалось где-то позади. — Странно, что он отпустил тебя, или ты как-то обманула его? Этот голос... Хината застыла на месте, потому что ее тело сковал страх. Животный, неконтролируемый. Она узнала этот голос. Конечно, ведь именно его всего пару дней назад она услышала в трубке телефона. — Хината? Что случилось? — спросил Саске, но девушка уже его не слышала. Дрожа, как лист, она с трудом отодрала пальцы от оконной рамы и стала медленно поворачиваться лицом к своему новому собеседнику. Вот только в темноте разглядеть его не было никакой возможности. Девушка собралась было попросить его выйти на свет, но внезапно что-то липкое и холодное легло на нос и губы, перекрывая тем самым доступ кислороду. В панике она начала брыкаться и пытаться высвободиться, но ничего не выходило. Постепенно мир вокруг начал темнеть и сужаться, а в теле появилась слабость. Ей жутко захотелось спать, и противиться этому желанию она не смогла. — Хината, ответь мне! Что происходит?! — вопил Учиха, как лев в клетке, расхаживая по улице от одного фонарного столба до другого. Шум в трубке был очень похож на звуки борьбы, но как-то быстро он прекратился. — Черт, где ты находишься?! — Нехорошо было с твоей стороны отпускать ее одну неизвестно куда и неизвестно зачем, — спокойным тоном проговорил мужской голос. — А ты еще кто такой? — недоуменно спросил парень. — О, Саске, не разбивай мне сердце. Неужели ты не узнал?.. Мой маленький глупый братец...