Вересковые пустоши

Поверь, что жизнь — не снов игра, Не сказок темный лес. Как часто мелкий дождь с утра Сулит нам день чудес! Пускай у неба хмурый вид — Промчатся облака; А ливень розы оживит, Увядшие слегка. Шальные, невозвратные, Уходят жизни дни; Веселые, приятные, Покинут нас они. Ну что с того, что смерть всегда Идет за жизнью вслед? Ведь страшной кажется беда, Когда надежды нет. Надежда трудностям назло Нас держит каждый миг; Она — спокойствия крыло И свежих сил родник. Пусть многие и трудные Преграды встретим тут, Но славные и чудные Нас годы жизни ждут! Шарлотта Бронте

Сквозь распахнутое настежь окно в душную приёмную единственного в городе адвоката то и дело влетал прохладный летний ветер. Этот долгожданный гость весьма деликатно тревожил занавески, заставляя их подрагивать при каждом его прикосновении, но совершенно бесцеремонно сметал со стола важные документы, которые приходилось придавливать тяжелыми сшивателями или дыроколами. Разморенная жарой Тина была готова простить этому проказнику все на свете, пока он приятно обдувал изящный изгиб ее шеи, покрывшейся капельками пота. По словам радиоведущих, чьи голоса всегда приветствовали её по утрам на кухне в доме Ковальски вместе с ароматом индийского чая и сдобных булочек, тот июльский день должен был выдаться одним из самых жарких за все время. Благо к вечеру обещало привычно похолодать, поэтому Тина с замиранием сердца следила за каждым движением стрелок на часах. Однако жажда вечерней прохлады была не единственной причиной отсчитывать минуты до конца рабочего дня. Проснувшись от ласкового прикосновения теплых рук Куинни и ее тихого голоса, Тина на ватных ногах поплелась в ванную. Взглянув в зеркало, она чуть было не вскрикнула, потому что события прошлого не просто не канули в Лету, но отразились на ее лице гаммой не самых приятных взгляду красок: кожа бледная, глаза красные, а под ними багровые синяки. Тина провела пальцами по пораженным местам и покачала головой, и только потом заметила на плечах мужской пиджак. Его пиджак на ее плечах. Поддавшись секундной слабости, она провела руками от гудящих висков вдоль линии шеи к ключицам, прикрытым отогнутыми лацканами. В голове сразу зазвучал его уверенный спокойный голос, по коже побежали мурашки от его эфемерных прикосновений. Тина мечтательно прикрыла глаза и позволила себе невероятную дерзость — она вдохнула его запах, что до сих пор хранил пиджак. Теперь он был мягче, смешавшись с ароматом сладких дамских духов, но ее чуткий нюх мог уловить тяжелые ноты мужского одеколона. На мгновение ей показалось, что он ее обнимает… Из кухни до слуха Тины долетел звонкий смех Куинни, разбивший ее грезы на мелкие кусочки и вернув ее в реальность весьма вовремя. Переступая через себя, она сняла с плеч пиджак и повесила его на крючок для полотенец, а сама принялась проводить утренний марафет, который обязан был вернуть ее к жизни. Когда лицо было умыто и смазано кремом, а зубы вычищены, Тина увидела в зеркале весьма приличного вида молодую женщину с печальным взглядом уставших глаз. Все же даже видимая ухоженность не может скрыть истинных чувств и переживаний, если они слишком сильны. Вернувшись в спальню, Тина выудила из шкафа заготовленные блузу и юбку и принялась одеваться. Она почувствовала себя крайне неуютно, надевая приталенный синий пиджак, купленный у Селфриджа* с год назад. Оправив последние складки, она уже была готова покинуть комнату и отправиться завтракать, но очень вовремя ее взгляд скользнул по письменным принадлежностям на столе. Сжав круглую ручку двери, Тина топнула ногой от нерешительности. В конечном итоге она наплевала на все и бросилась к столу. Перо ручки легко скользило по шероховатой бумаге, выводя аккуратные линии букв, которые складывались в не самые приятные для Тины слова. Ей было крайне тяжело писать это письмо, но она понимала, что если не сделает этого, если не станет молить его о помощи, то все, чем она дорожит, рухнет в один миг как Вавилонская башня, и последствия этого крушения будут губительны не только для нее. Нет, она никак не могла этого допустить. Покончив с письмом, она вложила его в один из конвертов, что прихватила из Лондона, и прямо так запечатала. У нее не было времени проверять написанное и размениваться на черновики. Время убегало сквозь пальцы как сухой песок, и чем быстрее письмо дойдет до адресата, тем лучше будет для всех. Положив конверт в сумочку, Тина покинула спальню и прошла в кухню. Куинни уже начала приготовления к обеду. Она, облачившись в домашнее платье и серый фартук, пристально следила за подпрыгивающими на кастрюлях крышками, кипящим в сковородах маслом и поднимающимся в духовке пирогом. Сестра заботливо поставила перед Тиной тарелку с поджаристым беконом и глазуньей из двух яиц, а сама удалилась, попросив приглядеть за всем своим царством кулинарии. Тина периодически убавляла огонь и помешивала бульон, на ходу уплетая завтрак. Она наклонилась проверить духовку, когда услышала за собой вежливый кашель. Обернувшись, Тина дернулась, будто коснулась оголенного провода. Куинни стояла перед ней, держа деревянную вешалку, на плечах которой висел отпаренный пиджак мистера Грейвса.  — Вешалку может оставить себе, — сказала она, вручая сестре ее трофей.  — Спасибо, Куинни, — промямлила Тина, стыдливо потупив взгляд.  — Это ему спасибо, — отозвалась Куинни. — Настоящий джентльмен, не дал леди замерзнуть. Тина натянуто улыбнулась, но миссис Ковальски притворилась, что не случилось ничего вон выходящего и вообще гладить пиджаки начальникам своей сестры для неё вполне обычное дело. За это Тина могла только мысленно её поблагодарить. Попрощавшись с Куинни и обещав вернуться к пяти и никуда больше не убегать, она отправилась на работу. К счастью, по пути ей не встретился никто из соседей, кто мог бы заметить ее с мужским пиджаком на вешалке. Она не хотела доставлять сестре и деверю проблем, а такой маленькой деревне как Торнтон не нужно многого для того, чтобы запустить карусель слухов. Достаточно просто быть молодой хорошенькой женщиной, которая несет по главной улице мужской пиджак, направляясь на работу в контору к свободному мужчине средних лет. Тина проскочила в приемную и облегченно выдохнула. По крайней мере, она избежала осуждения целой деревни. Теперь же ей предстояло еще одно, не менее сложное испытание.  — Войдите, — послышался приглушенный голос мистера Грейвса, когда она постучала в дверь кабинета. Тина неуверенно переступила порог, держа впереди себя пиджак как самый настоящий щит.  — Доброе утро, мистер Грейвс, — пролепетала она. — Я хотела бы… Хотела бы вернуть вам ваш пиджак, сэр. Да. Спасибо большое, сэр. Мистер Грейвс смерил ее ссутулившуюся фигуру недоуменным взглядом. Он мастерски делал вид человека, который понятия не имеет, что же заставляет ее так дрожать от смущения, но в его глазах — в этой глубокой черноте! — горели задорные искры. Похоже, они с Куинни сегодня поймали одну волну. Тина же в свою очередь сгорала от стыда. События прошлого вечера будоражили в ней воды того моря, которое должно оставаться спокойным. Его взгляд, его голос, одно его присутствие пробуждали в ней такую бурю разнообразных чувств, что могли стереть за один щелчок пальцев не одну флотилию. Тина чувствовала себя сопливой девчонкой, которой «и хочется, и колется, и мама не велит». По существу, ее, конечно, ничего не сдерживало. Она свободная, приятная молодая женщина, очарованная чертовски привлекательным мужчиной, который ясно дал ей понять, какое волнение он испытывает рядом с ней. Однако Тина была слишком совестлива, слишком выдержана, чтобы вот так просто взять и прыгнуть со скалы эгоизма в бушующее моря страстных чувств. Она бы не простила себе до конца своих дней, если бы даже попробовала — позволила себе такие наглость и бесчестье — показать ему свою благосклонность. Тина уже медленно умирала внутри, позволяя себе думать о нем, что уж говорить о каких-то действиях или словах. Она бы покончила с собой, если бы разрешила себе большее, чем-то, что у нее было на тот момент. Она уже навлекла на себя достаточно позора перед лицом женской добродетели и чисто человеческой нравственности. Еще чуть-чуть, и она просто надломится как хрупкий пшеничный злак.  — Благодарю, Тина, — отозвался мистер Грейвс, всем своим видом показывая, как льстит ему ее неловкость в данной ситуации. — Можете повесить его на крючок для пальто. Тина смотрела в его черные глаза, блестящие задором, и не могла оторваться. Что сделал с ней этот чародей? Неужели он заколдовал ее? Но когда…  — Тина, — чуть громче сказал он, заставив ее встрепенуться. — Вы можете повесить пиджак на крючок. Слова он отделял внушительными по продолжительности паузами, а она только лишь и могла слушать его голос и хлопать глазами. Все мышцы в теле занемели, а мозг отключился окончательно. Тина была готова расплакаться от собственной беспомощности. Она понимала, что положение требует решительных действий с ее стороны, хоть бы того, чтобы она уже повесила чертов пиджак на крючок, но она не придумала ничего лучше, как позорно сбежать.  — Тина! — воскликнул мистер Грейвс, когда она уже развернулась, чтобы уйти и закрыть за собой дверь, только бы не видеть его, не слышать, не знать того, что он дышит с ней одним и тем же воздухом. Тина вздрогнула и повиновалась. Она только позже поймает себя на мысли, как быстро и беспрекословно она исполняет все его приказания.  — Да, мистер Грейвс? — спросила Тина, продолжая держать затекшей рукой вешалку со злосчастным пиджаком.  — Замрите, — сказал он, выставив руку вперед, будто накладывая на нее заклинание, и встал с кресла. Подойдя к ней, мистер Грейвс осторожно взял у нее вешалку, не преминув как заведено невесомо коснуться ее пальцев, и повесил пиджак на крючок для одежды слева от нее. Тогда к Тине и вернулась частичка рассудка, которая заставила ее осмыслить весь идиотизм ее поведения и покраснеть как спелый помидор.  — Вот теперь вы можете быть свободны, — мягко сказал он, глядя на нее сверху вниз и нагло улыбаясь черными глазами.  — Спасибо, сэр, — невпопад отозвалась она и проскользнула на свое место. Когда дверь кабинета захлопнулась, Тина уткнулась лицом в столешницу и беззвучно всхлипнула от обиды. Теперь он определенно подумает, что она беспросветная идиотка, чего ей никак не хотелось. Не потому, что тогда он точно разочаруется в ней и поймёт, сколько времени и чувств потратил на неё совершенно зря. Она боялась, что после этого он уволит её, решив, что она не способна справиться со своей работой. А чего еще может бояться секретарша, которая выставила себя перед начальником круглой дурой? Только увольнения. Ничего больше. Абсолютно ничего. Тяжело вздохнув и проглотив комок в горле, Тина выпрямила спину и попыталась собраться с мыслями, чтобы взяться за те дела, которые не закончила вчера. Казалось, что события того тяжелого дня будут преследовать ее вечно во всех сферах жизни. Покончив наконец с каталогом, Тина принялась разбираться с текущими бумагами. Позже начали приходить клиенты по записи, так что ни у нее, ни у мистера Грейвса не было ни минуты свободной. Если бы утро выдалось не таким суматошным, то она определенно бы сошла с ума, разъев себе разум навязчивыми идеями того, что же он решил о ней думать после этого ее оглушительного провала. Однако завал с бумагами не мешал ей нервно поглядывать на часы в ожидании конца рабочего дня или хотя бы обеденного перерыва, чтобы хоть полчаса провести вне его общества, и неважно, что фактически мистер Грейвс провел все утро за стенкой и никак не докучал ей своим присутствием в приемной. Когда же наконец стрелки сошлись наверху циферблата, Тина принялась собираться. Она давно заприметила то чудесное кафе через дорогу, где подавали трубочки с заварным кремом и отличный какао с корицей. Все это, должно быть, было не так вкусно, как у Якоба, но она ожидала, что это будет хотя бы сносно. В конце концов, одной только уютной атмосферы будет достаточно для успокоения нервов, которые с самого утра натянуты как гитарная струна. Закрепив на голове шляпку и взяв сумочку, Тина встала из-за стола и уже дошла до середины приёмной, как вдруг резко остановилась, бросив взгляд на закрытую дверь кабинета, из-за которой доносились громкие мужские голоса. Вот уже второй час мистер Грейвс не на жизнь, а на смерть бился с доктором Бингли по поводу отказа ему в наследстве его покойного тетушки, которая решила, что сиротскому приюту Шепшеда** её деньги будут нужнее. Внутри Тины шевельнулось колючее беспокойство. Оно заявило о себе так внезапно, что она даже не успела полностью осмыслить его причину, которая оказалась ясной как день: обеденный перерыв уже начался, а мистер Бингли, судя по всему, даже не собирался уходить, и мистер Грейвс рисковал остаться без обеда и заработать себе таким образом гастрит. Она прекрасно знала, что он никогда не остановит этого престарелого эскулапа и скорее умрёт с голоду, чем пренебрежет своими обязанностями единственного в городе адвоката. Тина же в свою очередь могла пренебречь его долгом без всякого сожаления. Это чувство, заставившее её позабыть треволнения последних часов, которые вызвал в ней этот невозможный в своём к ней отношении человек, охватило её в одно неуловимое мгновение, перевернувшее все вокруг с ног на голову, в том числе и её настрой корить себя за все совершенные грехи. Позабыв стыд, страх и робость, она уверенно направилась к кабинету начальника, чтобы прекратить узурпирование бесценного обеденного времени мистера Грейвса, но её установил скрип открывающейся входной двери. Тина повернулась, чтобы спровадить названного гостя, однако, к счастью, не успела произнести ни слова. — Добрый день, мисс Тина, — заикаясь поприветствовал её Криденс, нервно одергивая манжеты. — Я вас не отвлекаю? На губах Тины расцвела лучезарная улыбка. Все её внимание было обращено к нему. Мальчик явно подготовился к этому визиту. На нем был темно-серый дорогой костюм и начищенные до блеска ботинки, а волосы зачесаны назад, совсем как у отца. Лицо его утратило нездоровую бледность, его красил здоровый румянец. Правда, глаза все ещё имели выражение затравленного зверька. Руки он завёл за спину, слегка сгорбив плечи, но в целом держался очень достойно и относительно расслабленно. — Нет, конечно, дорогой, — сказала она, делая шаг ему навстречу. — Я пришёл поблагодарить вас, — отозвался он, всячески избегая смотреть ей прямо в глаза. — Мне очень хотелось сказать вам, как много для меня значит то, что… что вы вчера сделали, мисс Тина, — он глубоко вздохнул и кивнул. — Мистер Грейвс сказал, что в таком случае я должен сказать вам то, что чувствую, и посоветовал встретиться с вами, чтобы выразить свою благодарность лично. Мальчик явно долго готовился, чтобы произнести эту милую речь, и Тина не могла не отметить его стараний. Она сдерживала слезы радости за Криденса, для которого этот поступок значил очень и очень многое. Тине очень хотелось обнять его и сказать, как она гордится его смелостью, но она сдерживала свои восторги, так как знала, что любое резкое движение может спугнуть этого прелестного дикого волчонка. — Спасибо, дорогой, — радушно отозвалась Тина. — Ты настоящий джентльмен, Криденс. — Если вы позволите, — нараспев сказал он, будто и не услышав её, — то я бы хотел пригласить вас на ланч. Криденс облегчённо выдохнул и выудил из-за спины огромный букет розовых пионов, обронив несколько воздушных лепестков к ее ногам. — Это мне? — воскликнула приятно удивленная Тина. — Мистер Грейвс сказал, что женщинам принято дарить красивые цветы, чтобы так показать им, как они сами прекрасны, — ответил Криденс. — Эти пионы расцвели в нашем саду совсем недавно и показались мне… достойными, так что я выбрал их. Тина приняла букет из холодных рук мальчика и вздохнула сладкий аромат дивных розовых бутонов, который наполнил её неописуемым восторгом. Ей уже целую вечность не дарили цветов, а получить их от такого застенчивого и милого поклонника было вдвойне приятно. — Спасибо, Криденс, — улыбнулась Тина. — Они просто прелестны. А что насчёт ланча, то я с удовольствием с тобой пообедаю, правда, времени у нас осталось не так уж и много. — Мистер Грейвс сказал, что мы можем не торопиться, — поспешил ответить Криденс. — Он разрешил мне также погулять с вами по городу и немного рассказать о главных… о главных достопримечательностях. Я подготовился. Изящный ход. Ловкий и опасный, но эти определения не сразу пришли ей на ум. Однако другого от такого человека, как Персиваль Грейвс, было ожидать просто глупо, и хотя Тина была выбита из колеи и мыслила не всегда здраво в последнее время, она все же не лишилась рассудка окончательно. — В таком случае, — ответила Тина, бросив взгляд на закрытую дверь, — давай-ка побалуем себя славной прогулкой и чем-нибудь вкусненьким. В глубине души ей хотелось, чтобы он пошел с ними. Ей очень хотелось, чтобы он держал ее под руку, а розовые лепестки ласкали их кожу, пока Криденс взахлеб рассказывал им историю церкви Сент-Джеймс и Бронте Белл Чепел***. Желание это было в ней так сильно, что она даже иногда позволяла себе представлять, как бы он улыбнулся сыну или сощурился на солнце, как бы задал вопрос их талантливому экскурсоводу или мимолетно очертил бы пальцами ее запястье, как он обычно делал. Тина шла подле Криденса и внимательно слушала его четкую грамотную речь, иногда лишь забываясь прекрасными грезами. Мальчик действительно много знал о городе, в котором жил, и был явно увлечен его историей. Когда он говорил, то совершенно забывал о страхе, о стеснении, о вине, преследовавших его везде и всегда. Он был прекрасным рассказчиком, а также невероятно интересным человеком. Тине было с ним легко и приятно, как с близким другом. Она была готова вечность бродить с ним по городу и окрестностям, лишь бы им не завладело его обычное удрученное настроение.  — Вам нравится у нас в Торнтоне, мэм? — спросил Криденс, когда они сделали заказ в пабе у бойкой девушки в веснушках.  — Тут прелестно, — отозвалась Тина. — Думаю, это то, что мне нужно. Криденс кивнул, поглаживая шляпу. Он снова начинал нервничать. Тина ласково улыбнулась ему.  — Чем думаешь заняться остаток лета? — спросила она, пытаясь отвлечь его от гнетущих мыслей. — В школу всего через месяц. Криденс вздрогнул и исподлобья взглянул на нее. Тина поежилась под оскорбленным взглядом его темных глаз.  — Я не хожу в школу, мисс Тина, — сказал он так горько, что у нее защемило сердце. — Папа не разрешает мне. Старый профессор Локвуд учит меня математике и физике, а письму, закону и литературе — мистер Грейвс. Тине было тяжело перебороть свое любопытство, но она справилась блестяще с этой тяжелой задачей. Мальчик не должен страдать из-за ее эгоизма. Определенно на такой уклад жизни мальчика была весомая причина.  — Отлично, тогда я могу помочь твоему отцу, — сказала она, сложив руки в замок. — Знаешь, я очень люблю английскую и мировую литературу. В юные годы я читала все подряд — от беллетристики до энциклопедий. Понадобилось немало лет, чтобы сформировать хороший вкус. Думаю, что я могла бы многое тебе рассказать, Криденс. Как и ты мне.  — Что я могу? — брезгливо отозвался он, покачав головой.  — Как же? — вздернула брови Тина. — Ты сегодня провел невероятно познавательную экскурсию. Когда бы еще я узнала столько о месте, где родились одни из величайших писательниц Англии? Нет, сэр, вы глубоко ошибаетесь на свой счет, и мне печально слышать от тебя такое пренебрежение к собственному гению. Думаю, что я все же переговорю с твоим отцом о наших занятиях. Поверь, я не из тех занудных теток, что заставляют читать вслух по тридцать страниц подряд. Мы будем с тобой обсуждать главы и учить отрывки наизусть, декламировать стихи и писать их анализы. Уверена, что ты даже найдешь в этом определенное удовольствие. Познавать другого человека всегда интересно, а узнавать того, кто жил задолго до тебя еще и захватывающе. Ты будто бросаешь вызов времени. Как настоящий волшебник — для тебя нет никаких преград! Тина улыбнулась и даже хихикнула, пытаясь подбодрить мальчика, и Криденс ответил ей лучезарной улыбкой.  — Это действительно занятно, — сказал он смущенно. Как раз в этот момент резвая официантка подала им обед из отбивных котлет с салатом для Криденса и бифштекс с луком и жаренной картошкой для Тины. В качестве напитка им принесли облепиховый лимонад. От пива она решила воздержаться. Все-таки, несмотря на отсутствие у нее прав лидера группы, она в их компании оставалась старшей и должна была блестяще играть свою роль. Именно в этот момент молниеносного осознания, которое пришло к ней почти на уровне ощущений, она вспомнила кое-что чертовски важное.  — Прошу прощения, мисс, — окликнула Тина официантку.  — Да, мэм? — отозвалась девушка, растягивая гласные.  — Могу я заказать еду с собой? — спросила она.  — Конечно, мэм, — воскликнула официантка даже слишком громко.  — Тогда будьте добры то же самое, что и мне, только с собой, — попросила Тина. Девушка чиркнула в блокноте карандашом и удалилась.  — Это было бы нечестно лишать твоего отца обеда, — улыбнулась Тина. Криденс часто закивал, вовсю расправляя с котлетами. Все-таки голод мужчины — страшная вещь. *** Если, покидая рабочее место, Тина считала возвращение в душную контору сомнительным счастьем, то теперь она, прижимая к груди теплый сверток с сочным бифштексом и румяной картошкой, уверяла себя в обратном. Они расстались с Криденсом очень тепло. Он ужасно мило смущался, а она ободряюще ему улыбалась, пытаясь развеять его смятение. Тина сердечно поблагодарила его за чудесную экскурсию и с чувством безмерной радости направилась обратно на работу. На каждом шаге она подпрыгивала, ловя на себе удивленные взгляды прохожих. На удивление, она не поймала ни одного осуждающего. Пакет приятно грел сердце, как и мысль о том, что мистер Грейвс не будет голоден, а соответственно сердит, стоит ей возвратиться. В приемной было тихо и прохладно. Окно так и осталось открытым, и ветерок нежно ласкал розовые бутоны пионов своим дыханием. На столе остались брошенными несколько договоров, а в печатной машинке наполовину застрял пустой листок, который должен был стать полотном для письма мистеру Фицуильяму из Лидса****. Этот рабочий натюрморт она нашла таким красиво бытовым, что имей она хоть малейшую склонность к рисованию, то обязательно набросала бы в своем блокноте для заметок несколько его штрихов, но увы, ей оставалось лишь ловить момент неуловимого изящества обыденности. Тина тяжело вздохнула и поставила пакет на стол, разрушив композицию. Шляпка слетала на стул, сумочка повисла на спинке стула, и она, затаив дыхание, постучала в дверь.  — Давайте уже сюда свое безобразие, Тина, — отозвался уставший голос Персиваля Грейвса. Не скрывая улыбки, Тина вошла в кабинет и увидела помятого и серого адвоката, который смотрел на нее с выражением глубокой признательности и родительской снисходительности.  — Бифштекс с жареной картошкой, — доложила она, разрывая пакет и устраивая для него все с удобством. — Оставьте потом приборы, я занесу их в паб. Персиваль Грейвс, прищурившись, смерил ее туманным взглядом и лукаво улыбнулся. Тина искренне не понимала причин его недоумения и явного веселья, пока в одну секунду просветления не осознала, что внутри неё копошится знакомое чувство беспокойства за него, которое поглотило её настолько, что она нарушила все свои заветы. Не поддавайся греховным чувствам, не давай ложных надежд, не черни честное имя и светлую душу благородного человека — все было перечеркнуто с особым цинизмом и откровенной глупостью её безмерного желания сделать ему приятное. Охваченная теплым чувством беззаботности в компании Криденса, Тина разомлела под напором всего того счастья, что свалилось на нее с приходом мужчин семейства Грейвс в ее жизнь, и она теперь пребывала в хлопотливом состоянии заботы о них обоих. Только если одному это могло пойти на пользу и принести только яркие впечатления и добрые воспоминания, то другому могло сослужить дурной службу и ввести в заблуждение, что с её стороны было бы просто жестоким поступком. Тина зажмурилась до пестрых звезд на черном фоне перед глазами и принялась усиленно соображать, пытаясь игнорировать тот факт, что Персиваль Грейвс выжидающе смотрел на нее. Тот опрометчивый шаг, что она совершила, уже только подумав об обеде для него, заставил ее все же провалиться в то бушующее море чувств, в котором она не хотела (и самое главное не должна была) даже мочить ноги. Пусть для нее самой, для ее сильной натуры, которая всегда отличалась отменным самообладанием, задний ход еще был возможен, пусть он и повлек бы за собой череду бессонных ночей и галлоны слез, пролитых в одиночестве, то для Персиваля Грейвса, который явно ждал ответа на заданный прошлым вечером вопрос, обратного пути не было. Он ей просто его не даст. Он же, черт возьми, адвокат. Они никогда не дают ни вторых шансов, ни возможности объясниться. Ей оставалось лишь надеяться на его профессиональную порядочность, которая не позволит ему переврать ее дальнейшие слова.  — Подумала, что будет нечестно оставлять вас без секретарши и без обеда в один и тот же день, — сказала она деловито, одернув пиджак.  — Конечно, я так и понял, — насмешливо отозвался мистер Грейвс, качнув головой. Тина поджала губы и четко кивнула. Она заслужила этот саркастичный укол его остроумия.  — Приятного аппетита, мистер Грейвс, — церемонно сказала она, направляясь к выходу. — Письмо к мистеру Фицульяму будет готово через полчаса, нужна будет ваша подпись и…  — Тина, — оборвал он ее тихим и вкрадчивым звуком ее имени. Как он это делал? Как он умудрялся произносить ее имя так чувственно, но в то же время так целомудренно? Тина остановилась, теряясь в догадках по этому вопросу.  — Да, сэр? — сказала она, делая вид, что ничего особенного и не случилось. Кажется, сегодня крайне удачный день для использования этого дешевого, но безусловно действенного приёма. Когда тебя загоняют в угол, сдаваться — не выход. Надо просто бочком, по стенке, обойти противника, мило ему улыбаясь. Однако Тина забыла один очень важный и даже решающий факт этого забавного для взрослых людей противостояния — Персиваль Грейвс ей не враг.  — Пообедайте со мной, — сказал он так просто, будто попросил ее с одной стороны переплыть Английский канал*****, а с другой — передать соль с другого края стола. Тина застыла на месте, пытаясь сдержать крик, рвавшийся наружу, дравший горло, терзавший грудную клетку. Она прекрасно отдавала себе отчёт в том, что винить кого бы то ни было, кроме себя, в сложившейся для них обоих щекотливой ситуации глупо и просто бессовестно, а его самого и вовсе бесчеловечно. Персиваль Грейвс схватил её за руку вовремя трусливого побега, заставляя ответить за все свои проступки, и был абсолютно прав. Тина понимала, что отказ будет выглядеть не просто глупо или невежливо. Это будет пошло. Поэтому ей не оставалось ничего, кроме как играть по правилам, которые она заставила его создать. — Если вам так будет угодно, сэр, — сказала она, подчеркнув официальное обращение к нему, — однако я уже обедала и… — К счастью, ваша сестра, — мягко перебил её мистер Грейвс. — позаботилась о вашем чаепитие после обеда. Её забота была так же трогательна, как забавно её любопытство. Она принесла вам пакет рогаликов с вишней и, конечно, же свои наилучшие пожелания. Тина почувствовала, как лицо покрывается красными пятнами, а сердце заходится в аритмии, когда он достал из ящика пакет со сластями. Стыд разного рода — за беспардонное поведение сестры, за собственные недальновидность и несдержанность, за изощренную, но ненамеренную и никак её не оправдывающую форму издевательства над нежными чувствами сильного мужчины — захлестнул её с головой и заставлял задыхаться. Тина ничего не могла с этим сделать, только с достоинством идти на дно под этим чёрным насмешливым взглядом, который она безусловно заслужила. Она бы даже хотела, чтобы он смотрел на неё с презрением, но он был слишком благородным и хорошо воспитанным человеком, чтобы испытывать подобные низкие чувства. — Куинни иногда любит поиграть в заботливую маму и любопытную соседку одновременно, — процедила Тина, натянуто улыбаясь. Мистер Грейвс кивнул, поджав губы в довольной усмешке. Он поднялся, чтобы налить ей холодного чая из хрустального графина на столике возле книжных шкафов, где обычно должен стоять элитный виски или дорогой джин, но алкоголь во время рабочих часов для адвоката был под запретом даже для налаживания деловых контактов. Это было то немногое, что она успела узнать о нем. Тина сама не замечала, как жадно впитывала эти мелочи его поведения: он держал при себе только лимонные леденцы и никаких мятных, боже упаси; он всегда прикрывал глаза, когда размышлял над чем-то, придавая себе скорее мечтательный, чем задумчивый вид; он никогда не пил кофе, предпочитая чай и только чай, в том числе и холодный, с лимоном и мятой. Тина действительно не обращала внимания, как пополнялся её список этими и другими деталями личной жизни мистера Грейвса. Однако сейчас она была слишком напряжена, чтобы замечать и уж тем более запоминать что-нибудь ещё. Например, его привычный жест, когда он проверял время по карманный часам, хотя прямо напротив его стола стояли дорогие напольные часы, оглушавшие их обоих каждый час. Тина просто завороженно наблюдала за каждым его тягучим верным движением, будучи все же настороже. — Что ж, Тина, расскажете пару слов о вашей прогулке с Криденсом? — спросил он насмешливо, ставя перед ней бокал холодного чая и пододвигая ближе к её замершей как перед расстрелом фигуре пакет рогаликов. — У вас просто чудесный сын, сэр — натянуто улыбнулась Тина, пытаясь сдержать себя и не потеряться в дебрях восторга, в который приводило её общение с мальчиком. Она уже допустила такую оплошность, за которую теперь вынуждена расплачиваться. Ещё одна будет ей не по карману. — Это да, — кивнул мистер Грейвс, принимаясь за обед. — Он, должно быть, рассказал вам много интересного о Торнтоне. Тина настороженно прищурилась. Тревожное чувство в груди забилось раненой птицей. Ни один задушевный разговор подобного рода не заканчивается в пользу того, с кем его заводят. — Да, сэр, — осторожно отозвалась она. — Криденс невероятно интересный рассказчик. Уголки губ мистера Грейвса дернулись, когда он проглотил кусок бифштекса. Тина нутром чуяла, что проснувшаяся в нем шкодливая мужская натура замышляет против неё злодейский план. — Он обожает читать викторианские романы, — фыркнул он, — и знает об этих местах практически все. Думаю, что Криденс знает даже больше, чем любой, кто прожил здесь всю свою жизнь. Он, кажется, принадлежит этим вересковыми пустошам. Мы часто ездим туда, когда выдаётся свободный денёк. Вы когда-нибудь бывали среди этих необъятных просторов, Тина? Она явственно услышала, как сработал механизм этого искусного капкана, но Тина и бровью не повела, выказывая не дюжее самообладание, чем изрядно его позабавила, судя по задорному блеску в чёрных глазах. Она ожидала подвоха. — Нет, сэр, но я восполню этот пробел сразу же, как только предоставится такая возможность, — ответила она, надламывая рогалик. — Ваш выходной всего через два дня, — сказал он, пожав плечами. — Обидно будет провести его в пустую. — Совершенно с вам согласна, сэр, — отозвалась Тина, проглотив кусочек сдобы и запив его чаем. — В таком случае не хотите составить нам компанию? — спросил мистер Грейвс словно бы между делом. — Криденс скоро обзаведется чудным воздушным змеем из Лондона, так что мы будем просто обязаны его опробовать. Его глаза по-хулигански заблестели, но Тина держалась, как пуговица — насмерть. — Вы очень добры, сэр, — кивнула она, гордясь тем, как ловко она обошла изящный маневр начальника, однако она снова просчиталась. В общении с таким человеком, как Персиваль Грейвс, ничто не бывает так просто. — Нет, я отнюдь не добр, я просто искушаю вас, — сказал он, доедая последнюю картофелину, — и считаю, что у вас нет никаких видимых причин не поддаться искушению. — Суть как раз в том, что у меня нет видимых причин, сэр, но огромный список невидимых, — с достоинством отозвалась Тина, не растерявшись на этот раз. Она определённо вошла во вкус. — Тем более, что я крайне далека от советов Оскара Уайльда и считаю, что поддаться искушению — не лучший способ его побороть. — Вы уверены? — спросил мистер Грейвс, вздернув брови и взглянув на нее с вызовом. Тина недовольно поджала губы и отвернулась, ощущая на себе его искрящийся взгляд, полный азарта. Как ему удавалось с такой лёгкостью ставить её в неловкое положение? Может, все потому, что она ему усиленно в этом помогала? Ей было нечего ему ответить. Она знала, что проиграла ещё до начала этой дуэли, поддавшись своим чувствам, которые были сильнее её духа, разума и даже тела. Этот мужчина делал с ней невозможные вещи — он полностью завладел её мыслями, он настроил на только ему известную волну все её переживания и волнения, он управлял всеми процессами в её организме. Тина, кажется, зависела от него во всем, что крайней понижало её способность мыслить здраво и контролировать свои желания и порывы. Казалось, она больше себе не принадлежит, и он этим неосознанно пользовался. Да, незнание закона не освобождало его от ответственности, но Тина не злилась на него. Она вообще не могла испытывать к нему никаких отрицательных чувств. Даже сейчас она была охвачена раздражением или злостью исключительно в отношении самой себя. Тина винила себя за безволие и распущенность, но мистер Грейвс смотрел на неё таким проникновенным взглядом, что она решила отложить самобичевание на вечер. Сейчас ситуация требовала сосредоточенности и ожесточенной борьбы за остатки контроля над собственным естеством. Да, она проиграла битву, но война ещё не окончена. — Давайте сделаем так, Тина, — сказал он, сложив руки на столе. — Мы втроем — вы, я и Криденс — отправимся на этих выходных на пикник в вересковые пустоши, а вы пообещаете мне не волноваться по этому поводу и наслаждаться временем, что проведете в нашей компании. Или же вам не по нраву наше общество? Если нет, то так и скажите, и я сниму это в таком случае бестактное и просто оскорбительное для вас предложение и извинюсь перед вами, пообещав больше никогда не говорить с вами на темы, отвлеченные от работы. Тина смотрела в его лицо, черты которого резко ужесточились и теперь выражали неподдельную серьезность. Ее ответ был для него действительно важен, так как по его виду было определенно ясно, что его терзают сомнения. Он и правда предполагал, что она может сказать ему твердое и решительное «нет», утверждавшее ее неприятия к нему как к человеку, и это в некоторой степени ей льстило. Значит, он действительно не нарочно руководит ею и предоставляет ей право выбора. Тина внимательно изучала его, пребывая в растерянности — ей было сложно поверить в столь искреннюю обходительность и учтивость со стороны мужчины. Мистер Грейвс с первого дня их знакомства сумел ее приятно удивить, теперь же он ее сразил тем, как глубоко он умеет чувствовать, а самое главное понимать чужую натуру, учитывая ее возможные потребности и желания, которые ему не дано в силу определенных обстоятельств предугадать. — Нет, сэр, — ответила она, прочищая пересохшее горло. — Ваше общество не может быть мне неприятно. Вы и ваш сын сумели скрасить адаптацию в этой чужой для меня среде… Вы… Вы действительно много сделали для меня, сэр, и я до глубины души польщена вашим предложение. Я с удовольствием приму его, однако позвольте мне одну дерзость, сэр. — Я позволяю вам все, Тина, — сказал он вкрадчивым тоном, полным предвкушения. — Почему вы это делаете, сэр? — храбро спросила она, выдохнув. — Почему вы так ко мне… благосклонны, если можно так выразиться? Отчего я заслужила ваше расположение как человек? Мистер Грейвс не сводил с нее заинтересованного взгляда. В черноте его глаз она читала удивление и восхищение, которые были ей непонятны. Почему именно эти чувства отразились в темной бездне его души? Неужели она заставляет его испытывать именно это? Тина смутилась и даже покраснела, но не отвела взгляда, продолжая требовать от него ответа. Храбрая лань, которая боится каждого шороха, она не сводила с него больших влажных глаз, пока он явно наслаждался ее вниманием, ее присутствием. — Для того, чтобы человек нравился, причин не нужно, — сказал он просто и прямо. — Скажу без утайки: когда я увидел вас, то сразу понял, что в вас есть искра, которой никак не дают разгореться жарким пламенем. Мне захотелось уничтожить то, что не дает очагу в вашей душе согреть ее, но как нельзя вылечить больного, который этого не хочет, так и я не могу заставить вас силой отбросить то, что мешает вашей искре, — мистер Грейвс сглотнул и мимолетно улыбнулся. — Только если бы вы позволили мне, Тина, помочь вам, как я уже говорил, то я бы с большой радостью… сделал для вас это. Да, это нелегко, но я готов попробовать. Я готов положить на это бесценные дни, недели, годы той жизни, что мне осталась, чтобы помочь вам, потому что… потому что вы мне нравитесь. Тина понимала, что это не признание в любви, так как в том возрасте, в котором они оба пребывали, и с тем жизненны багажом, что они успели приобрести, полюбить так быстро уже невозможно да и не нужно. Это было куда больше, куда прекраснее и волшебнее, чем какое-то ребяческое и глупое признание в том, что совершенно не осязаемо. Это было признание в готовности отдать всего себя другому, в посвящении всей своей преданности тому, кто дорог, в попытке построить зыбкие, но абсолютно красивые отношения, в полном самоотречении. Такого Тине не предлагал еще никто, и ей было трудно поверить, что кто-то на этом свете способен на такое для нее. Казалось, даже Куинни, которая любила ее всем сердцем, которая была с ней одной плоти и крови и разделяла ее дух, не смогла бы подарить ей того, что сейчас предлагал Персиваль Грейвс. Он смотрел на нее без особой надежды на ответ, но Тина чувствовала, как бешено колотится его тяжелое сильное сердце в ожидании звука ее голоса. Но что ей сказать? Как и обычно, в такие моменты слова казались ей сухими и бессодержательными, и она корила себя за трусость, которая удерживала ее от того, чтобы обойти стол и заключить его в объятия. — Надеюсь, что на выходных будет достаточно ветрено, — прошептала она, глядя ему прямо в глаза. — Я очень медленно бегаю, мистер Грейвс, поэтому всегда полагаюсь на помощь ветра, когда запуская воздушного змея. — В вересковых пустошах ветер никогда не утихает, — сказал он, и уголки его губ дрогнули. Этот шаткий момент счастливого единения не был нарушен случайным посетителем или телефонным звонком. Они просидели так совсем немного, решив, что у них еще будет время все обсудить и все почувствовать, и это дало Тине надежду, что жизнь может быть не таким страшным и тяжелым бременем, как ей казалось. *** На ужин было овощное рагу с вяленым мясом, пирог с тыквой и пудинг из хлебных крошек, и все три блюда особенно удались Куинни в этот раз. Якоб довольно причмокивал и даже Тина позабыла о событиях сегодняшнего дня, поддавшись удовольствию, что настигло ее, когда она откусила пирог. — Булочка моя, это просто божественно, — сказал Якоб, уплетая свою порцию за обе щеки. — В честь чего же такой пир? Куинни лукаво улыбнулась, отделяя морковку от лука в тарелке. — Просто захотелось побаловать своих домашних, — отозвалась она, не отрывая взгляда от блестящих зубцов вилки. — Тина уже здесь больше трех недель, а мы даже не устроили праздничного обеда да и вообще… Не показали ей города, не приняли как полагается. Все дела, дела, а жить-то и некогда, поэтому я решила вас немного порадовать, пусть даже и простым ужином. Она подняла глаза, лучившиеся светом, и Тина была ослеплена ее добротой. Все же, ей невероятно повезло с сестрой. Она нащупала ее руку и благодарна сжала ее. — Спасибо, Куинни, — сказала Тина, пытаясь отплатить ей пусть простыми, но все же важными словами. — Поверь, я вполне освоилась и не чувствую себя здесь чужой. Прошло всего ничего, но мне кажется, что я живу здесь если не всю жизнь, то точно значительную ее часть. — Тогда, может, продолжим наше веселье, раз оно так вкусно началось? — предложил Якоб. — Как насчет того, чтобы съездить в Китли на этих выходных? Походите по магазинам, зайдем в ресторан? — Это было бы чудесно! — воскликнула Куинни, захлопав в ладоши. — Как ты на это смотришь, Тина? У Тины перехватило дыхание. — Это было бы… было бы чудесно, — отозвалась она, — но у меня были немного другие планы на эти выходные. Чета Ковальски впилась в нее удивленным взглядом. — В таком случае… — протянул Якоб. — Что ж… Мы можем съездить на следующих выходных. Верно, тыковка? Надеюсь, что Китли будет там стоять и через неделю. — Верно, — подхватила Куинни, кивая. — В таком случае, съездим через неделю. Тина натянуто улыбнулась и до конца ужина не проронила ни слова, а супруги не пытались развести ее на откровения. Закрывшись в спальне, она упала на кровать и возвела глаза к белому потолку, размышляя над тем, что сегодня открылось ей. Она и правда долго думала, когда покинула кабинет Персиваля Грейвса, согласившись составить ему и Криденсу компанию в эти выходные. Ее мысли были посвящены всему и сразу, но, на удивление, не образовали клейкой бессмысленной каши, как это обычно бывает в таком случае. Тина думала о том, что ее приезд в Торнтон был продиктован желанием не просто обрести покой, но начать новую жизнь, полную его. Все было для нее чуждым и действительно новым: дом, работа, окружение, эмоции. Она окунулась в другой мир, где все так спокойно на первый взгляд и так захватывающе при ближайшем рассмотрении. В начале все это казалось ей сложным, каждый день виделся ей препятствием, которое нужно преодолеть, возможность, которую нужно заслужить, но теперь, направляясь на почту и поглаживая в сумочке приятный на ощупь конверт, она понимала, что все не так уж и сложно. Тине была предоставлена уникальный шанс построить свой собственный, новый мир, в которым может не быть места страданиям, горю, вине. Так зачем же намерено вносить все это в дивный новый мир, которому она — строитель? Если этого можно не делать, то за эту возможность нужно ухватиться, как за хвост кометы. Это было подвластно Тине во всех смыслах. Однако ей требовалась помощь, и Персиваль Грейвс заверил ее, что эту помощь не просто реально получить, но и не стыдно попросить. С этой мыслью Тина и заказывала срочную доставку письма в Лондон Тесею Скамандеру. В ней жила не надежда, но сильная уверенность, что он сумеет помочь ей не пустить в новую жизнь то горе, которое она познала в прошлой. Он всегда был добр к ней как родной брат, несмотря на весьма тяжелый характер, но чтил ее как невестку и воспринимал как часть семьи, а для Тесея Скамандера, верного мужа и отца троих детей, семья была всем. — Не спишь? — прошептала Куинни, скрипнув дверью. На ее губах играла ясная полуулыбка. Тина села на кровати и сложила ноги в позу лотоса. — Пока нет, — сказала она, сладко потягиваясь. — Заходи. Куинни прошмыгнула внутрь и осторожно прикрыла за собой дверь. Тина знала, что любопытство раздирает ее изнутри, поэтому не стала долго мучить сестру. Она одарила ее довольной улыбкой счастливой женщины. — Не может быть! — громко прошептала Куинни, прикрыв рот рукой. — Не верю! — Сама не верю, что совершаю такую глупость, — отозвалась Тина, понимая, что и правда совершают несусветную глупость, самую прекрасную на свете. — И как же так? — спросила Куинни, заключив в этом простом вопросе, который, казалось, не имел никакого смысла, все возможные. — Мы едем в вересковые пустоши на пикник, — отозвалась Тина, сложив руки на груди в надежде унять радостно бьющееся в груди сердце. — Мистер Грейвс, Криденс и я. И воздушный змей из Лондона, конечно же. Куинни удивленно округлила глаза и уставилась на сестру с выражением полнейшего шока на лице. Ее злотокудрая голова качнулась в сторону. — Это невероятно, Тина, — прошептала она, беря ее руки в свои. — Я так рада за тебя! Я так рада за… вас. — О нас еще рано говорить, Куинни, — отозвалась женщина с тенью сомнения. — Пока еще ничего нельзя сказать о нас. По мнению Тины делать какие-либо выводы было еще действительно рано. Когда она выходила замуж за Ньюта, то была готова хоть в старом платье и с занавесками на голове вместо фаты обвенчаться с ним в любой церкви, но здесь ей не хотелось спешить. Если бы их брак был неудачным, то она могла бы спокойно признать, что после того, как обожглась на молоке, дует на воду, однако это был не тот случай. Их союз с Ньютом был удачен и счастлив во всех смыслах. С мистером Грейвсом же ей не хотелось спешить, так как их отношения требовали уверенной почвы под ногами. Это утверждали многие факты их личной биографии, и отрицать это было бессмысленно. В противном случае все могло закончиться, не успев толком начаться. Пока же Тина сама стояла на палубе корабля в покойных водах, тревожимых колючим ветром, в то время как мистер Грейвс ждал ее на земле, прогретой летним солнцем. В скором будущем она надеялась сойти по трапу прямо к нему в объятия. Для этого ей требовалось время. Им обоим требовалось время. Это было пока единственным, что она могла с уверенностью сказать о них — им требовалось время. — Как ты сама? — спросила Куинни, выдержав дипломатичную паузу. — Еще не определилась до конца, — пожала плечами Тина, поджав губы в смущенной улыбке, — но честно скажу, что пока мне все нравится. — Это самое главное, — отозвалась Куинни, сияя как новенький пенни. — Надеюсь, что у вас все сложится, Тина. Я искренне на это надеюсь и буду молиться за вас. — Молись, Куинни, я не против, — сказала Тина, — но прошу, только не надейся. Надежды имеют свойство обманывать. Лучше мечтай о нас, потому что мечты все же имеют свойство сбываться. — Иногда ты говоришь как поэт, Тина, — тихо засмеялась Куинни. — И откуда это в тебе? — От тебя, — ответила она, обнимая сестру. На сердце Тины было спокойно, и только тот самый ветер колол ее сердце тревожной прохладой, но факт того, что ее письмо мчалось к Тесею на всех порах, согревало её, давая ей долгожданный и заслуженный спокойный сон. *** Ярко-красный воздушный змей с золотистыми всполохами на боках разрывал ясное синее небо в окрестностях Торнтона благодаря слаженной работе Тины и мужчин Грейвс. Их громкие голоса и заливистый смех разливались в воздухе над каменистыми пустошами с сиреневыми вкраплениями цветов вереска и клочками пожухлой болотистого цвета травы. На белом покрывале их ждала плетеная полная снеди корзина, однако все их внимание поглотила туго натянутая веревка и красное пятно в небе. Только совладав наконец с норовистой стихией английских ветров, все трое, разгоряченные и довольные, стянули к земле змея, решив, что тому пора отдохнуть. Упав на покрывало, Тина звонко рассмеялась. — Я чувствую себя десятилетней, — сказала она, задыхаясь. — А я не дал бы вам больше пяти, — отозвался Персиваль Грейвс, садясь рядом с ней. Криденс, широко улыбаясь, присел на край покрывала и придавил змея небольшим камнем. Тина украдкой наблюдала за мальчиком, который явно позабыл о своих печалях, поддавшись всеобщему веселью. Ей хотелось бы видеть его улыбку чаще, потому что очаровательнее него не улыбался никто из тех, кого она знала. — Что ты будешь, Криденс? — спросила она, разбирая корзину. — У нас есть сандвичи с ветчиной, тунцом и копченой куриной грудкой. Еще Якоб дал нам булочек с маком, слойки с яблоком и коричные сдобы. — А что у нас за лимонад? — спросил мистер Грейвс с такой интонацией, будто ответ на этот вопрос определял весь его дальнейший день. — Имбирный, — улыбнулась Тина, выуживая из корзины полную бутылку. — Тогда это все меняет, — отозвался мистер Грейвс печально. — Что же именно? — спросила она. — Как можно есть сандвич с тунцом или ветчиной, или уж тем более куриной грудкой и запивать его имбирным лимонадом? — спроси он, нахмурившись. — А что в этом такого? — воскликнула Тина. — Действительно, мисс Тина, так совершенно не годится, — отозвался Криденс, явно сдерживая смех. — Все же знают, что так дела не делаются. Тина перевела недоуменный взгляд на начальника. — Вот именно, — подхватил Персиваль Грейвс, намного лучше справляясь с тем, чтобы сохранять серьезное лицо. — Знаете, что я вам скажу, благородные господа, — отозвалась Тина, разворачивая сандвич с тунцом. — Я сломаю вашу систему. — Я даже не знаю, сумеем ли мы это пережить, — покачал головой мистер Грейвс. — Что думаешь, Криденс? Мы справимся? Тут Криденс не выдержал и звонко рассмеялась, упав на спину. Персиваль Грейвс в притворном разочаровании покачал головой, но затем все же широко улыбнулся, совсем по-хулигански. — Вы оба просто невозможные, — отозвалась Тина, наливая всем лимонад. Смотреть на них — улыбающихся и беззаботных — было для нее немыслимым счастьем. Когда Криденс бежал по вересковым просторам, крепко сжимая деревянную ручку воздушного змея, она понимала, что мечтала всю жизнь о том, чтобы этот мальчик улыбался. Когда Персиваль Грейвс лежал рядом с ней на белом покрывале и поглядывал украдкой на сына с блеском в темных глазах, она чувствовала, что все в ее судьбе было прописано для того, чтобы она могла насладиться этим мгновением. Все ее тревоги и печали унес суровый летний ветер йоркширских пустошей. Он развеял и все ее сомнения, дав понять одну важную вещь — она хочет быть рядом с этими мужчинами и никто, даже сам дьявол, не посмеет ей помешать. — Вы счастливы? — спросил Персиваль Грейвс хриплым голосом, переведя на нее лучистый взгляд. До того, как он задал этот вопрос, она даже не задумывалась о собственном счастье. Ей хватало уже того, чтобы видеть их радостные лица, слышать их смех. О себе она не подумала даже в последнюю очередь. — Да, определенно я счастлива, — отозвалась она со смешинкой. — Мне кажется, что по-другому и быть не могло. Мистер Грейвс прищурился, и губы у него растянулись в ребяческой улыбке. Именно тогда она уловила момент, чтобы рассмотреть его и открыть для себя заново. Во время их первой встречи она увидела человека делового, не склонного к сантиментам, определенно хваткого и уверенного в себе, однако все это не отменялось тем, что она узнала в нем в тот чудесный летний день. Его темные глаза сверкали как две черные жемчужины, а взгляд их был хоть и настороженным и внимательным, но добрым, мягким, заботливым. Черты лица были не идеальными, но не лишенными привлекательности как в сумме, так и по отдельности: ровный нос, высокий лоб, резные скулы. Персиваль Грейвс был примером той суровой, но благородной мужской красоты, какая ценится женщинами, однако увидела она ее только сейчас. На подсознательном уровне она естественно воспринимала его как привлекательного мужчину, но именно тогда она увидела, что он невероятно красив. Единственным забавным изъяном, который она считала чертовски занятным и милым, это кустистые брови домиком, которые в определенные моменты делали его похожим на шкодливого мальчишку, особенно когда на него нападало смешливое настроение, как сейчас. Ветер растормошил его не уложенные волосы, уронив смольную прядь прямо ему на глаза. Тина протянула руку, чтобы оправить прическу, и мистер Грейвс прикрыл глаза, позволив ей поухаживать за собой. Когда она закончила, то с неохотой хотела убрать руку, однако он ловко обхватил ее запястье длинными пальцами и прильнул к нему губами, глядя на неё из-под полуопущенных ресниц. Тина задохнулась на вдохе. — Смотрите, смотрите! — крикнул Криденс, поворачиваясь к ним. Мистер Грейвс выпустил ее руку и дал ей возможность прийти в себя. — Мы смотрим, родной, — крикнула Тина, восстанавливая сбившееся дыхание. — Что ты хочешь нам показать?  — Сейчас будет трюк! — отозвался он, смеясь. — Давай, Криденс, — подхватил мистер Грейвс. — Мы все внимание! Мальчик отступил на несколько шагов назад и круто развернулся, меняя курс змея, отчего тот сделал крутое сальто под облаками. Улыбка на лице Криденса могла бы осветить весь Лондон, она могла в этом поклясться. — Вы видели? Видели? — воскликнул он, подпрыгивая на месте. — Отлично вышло, — крикнул мистер Грейвс. — Молодец, Криденс! Тина же захлопала в ладоши. Криденс помахал им рукой и помчался дальше покорять горизонты. Мистер Грейвс резко сел и тут же скривился, схватившись за шею. — Вступило? — встревоженно спросила Тина. — Есть такое дело, — отозвался он. — Все-таки старость не радость. — Глупости, — улыбнулась она, кладя руки ему на плечи и принявшись разминать затекшие мышцы. — Радость к возрасту не привязана. К возрасту, я вам скажу, ничего не привязано. Мистер Грейвс усмехнулся и выпрямил спину, а Тина продолжала снимать напряжение волшебными прикосновениями. Вдали как довольный лабрадор гонял Криденс, то и дело выкрикивая змею указания, будто тот прекрасно понимал хозяина и был способен на маневр в независимости от его воли. Тина мягко очерчивала линию плеч, крадучись продвигалась кончиками пальцев по шее, забираясь в волосы и перебирая пряди, а Персиваль Грейвс чуть ли не мурлыкал от ее прикосновений. Она задыхалась от восторга, тонула в дурманящем тумане блаженства, наплевав на все вокруг — на время, в особенности. Ощутив тепло его тела, Тина сразу поняла — она хочет делать это постоянно. Она хочет касаться его, хочет засыпать и просыпаться рядом с ним, вдыхая его запах, хочет целовать его по утрам, хочет гладить для него рубашки, хочет убирать его дом и наводить порядок в его бумагах, если то ему нужно, хочет готовить для него, стирать для него, все для него. Ей было недостаточно урывками кутаться в его пиджак, недостаточно помогать в конторе, недостаточно стряпать сандвичи. Она хотела делать для него все, что только может делать женщина для своего мужчины. Тина не сразу опомнилась, когда он нежно провел ладонями по ее рукам до сгиба локтя и притянул к себе. Она практически лежала на его спине, касаясь носом загривка. Поза была странной, неудобной и со стороны, возможно, абсолютно нелепой, но им было так хорошо. Они дарили друг другу тепло своих тел, перекликались мерными ударами сердца, дышали в такт, наслаждаясь единением. — Не уходи от меня, Тина, — прошептал он будто бы в пустоту. — Я никуда не уйду от тебя, — сказала она тишине. Ветер тревожил сиреневые кусты вереска, склоняя их мелкие цветы к земле, а они вот так и были в дурацком положении абсолютно счастливые. *** Во сне Криденс забавно посапывал, и Тина позволяла себе немного женской нежности к нему, пока он был так похож на маленького мальчика, который в ней нуждался. Она погладила его по волосам и прижалась к острому плечу. От него пахло ветром и лимонадом, как и положено ребенку его возраста. В его спальне все было так просто и по-взрослому, что невозможно было сказать, сколько лет было ее хозяину, поэтому ей было так приятно видеть его мальчиком хоть немного, а не забитым жизнью человеком. Тина накрыла его одеялом и выключила светильник. Криденс спал так крепко, что его вряд ли разбудил бы грохот пушки, и именно поэтому она поцеловала его во впалую обветренную щеку. В ином случае она бы не решилась, но сегодняшний день был щедр на благоприятные стечения обстоятельств. Они вернулись в деревню с наступлением темноты. Все лавочки и магазинчики уже закрылись, а в окнах только начинали зажигать свет. Мистер Грейвс предложил ей зайти, и она не могла ему отказать, да и Криденс буквально сгорал от желания показать ей их библиотеку. Однако сон сморил его как только он сел на диван в малой гостиной. Глаза у него закрылись, мышцы лица расслабились, и он уснул как младенец. Тина накрыла его покрывалом из кресла возле камина в ожидании мистер Грейвса, который ушел на кухню, чтобы распорядиться о легком ужине. Когда он вернулся, то тихо засмеялся, увидев сморенного бурным днем сына. Они честно пытались разбудить его, чтобы отправить наверх, но Криденс провалился в сон так глубоко, что мистеру Грейвсу и пожилому дворецкому пришлось тащить его на второй этаж на себе. Тина шла следом, переживая, как бы они его не уронили. Когда главного укротителя воздушных змеев уложили на постель, она вызвалась раздеть его и подготовить ко сну, как полагается. Мистер Грейвс возражать не стал, а она отказалась от его помощи. В этом моционе было что-то объединяющее ее с этим чудесным мальчиком, которому ей хотелось отдать все нерастраченное материнское, что хранилось в ней с особым трепетом и ждало своего часа, чтобы проявить себя. Теперь Тина чувствовала, что с Криденсом это время пришло. Она снимала с него ботинки, стягивала пиджак и отщипывала подтяжки, ощущая при этом приятное тепло внутри, будто всю жизнь она прожила в холоде и только теперь согрелась. Тина прикрыла за собой дверь и спустилась вниз. Внутри дом являл собой образец викторианского стиля, отличительной чертой которого можно было назвать сдержанную роскошь. Антикварная мебель, богатая отделка, тысячи дорогих статуэток и прочих безделушек — это вполне подходило по духу такому человеку сотен деталей и нюансов, как мистер Грейвс, поэтому она очень удивилась, обнаружив его в простой кухне, где для них уже сготовили легкий обед на скорую руку из холодных закусок и бутылки вина. Среди сковородок и кастрюль он выглядел крайне забавно, но не менее благородно. — Даже не проснулся, — улыбнулась Тина, садясь рядом с ним за стол. — Умаялся, — мягко сказал мистер Грейвс, наливая ей немного вина. — Для него день выдался полным событий. — Верно, — кивнула она, принимая бокал. — А он так хотел показать мне библиотеку! — Он чуть ли с ума меня не свел рассказами о том, как она вам понравится! — усмехнулся мистер Грейвс. — Сказал также, что вы предлагали ему уроки литературы. — Поймали, — призналась Тина. — Предлагала, но, если вы против, то… — Нет, нет, я очень даже за, — улыбнулся мистер Грейвс, делая глоток сухого красного. — Думаю, что для него женское влияние будет благотворным, а то он никогда не привыкнет… В их беседе резко надломилась одна из подпорок, что поддерживала видимость дистанции. Он осекся и поморщился, низко опустив голову. Тина украдкой взглянула на него и поймала мельком проскользнувшую боль в его взгляде. Казалось, что мистер Грейвс старательно корил себя за то, что сболтнул лишнего. Однако Тина была так поражена его откровением, что позабыла все приличия. — К чему не привыкнет? — выпалила она. Слова слетели с языка быстрее, чем она успела запретить себе продолжать эту тему. Персиваль Грейвс ухмыльнулся и поставил бокал на стол. В его тягучих движениях чувствовалось полное безразличие к тому, что страшная тайна его жизни рискует вот-вот открыться. Тина выжидающе наблюдала за ним не с любопытством, но с участием. Когда дело касалось Криденса, все внутри нее будто бы переворачивалось с ног на голову. Она мыслила, чувствовала, ощущала мир совершенно иначе, потому когда мистер Грейвс упомянул такой странный факт о нем, она просто не могла пропустить это мимо ушей. С чего Криденсу не привыкнуть к женскому вниманию и заботе? Он ведь так любил свою мать, а она так любила его. Почему ему не привыкнуть к женскому присутствию, если он был рад видеть ее в своей жизни? Они прекрасно ладили… — К тому, что женщина может любить, — сказал он тихо как на исповеди. Тина замерла, пристально глядя на собеседника, чье лицо закрыла темная туча тяжелых дум или, возможно, мрачных воспоминаний. Эта мысль отказывалась укладываться у нее в голове. — Простите, сэр, но я не совсем понимаю, что вы имеете в виду, — сказала она честно. — Ведь мать Криденса, она ведь его… — Никогда не любила, — закончил мистер Грейвс за нее, старательно избегая смотреть ей в глаза, — иначе бы никогда не сдала его в общину Мэри Лу Бэрбоун, где я его нашел. Тина всхлипнула и неосознанно схватилась за горло, словно его сковали железные цепи. — Как же так, мистер Грейвс? — прохрипела она. — Получается, что… Мистер Грейвс облизнул губы и повернулся к ней всем телом, пронзая ее колючим взглядом черных глаз. Тина уже пожалела о своей эмоциональности, о своем любопытстве, но весь вид его был таким несчастным, что она поняла: если он сейчас ей все не расскажет, то никогда больше они не смогут доверять друг другу. — Вы все равно узнали бы когда-нибудь, так что, может, просто пришло время? — сказал он вымученно. — Криденс Грейвс, а на самом деле Криденс Бэрбоун, мне не сын. Я взял этого мальчика на попечение два года назад, когда решил круто изменить свою жизнь и переехать из Чикаго в Нью-Йорк. Тогда я уже год как овдовел и вот уже как пять лет был лучшим сотрудником адвокатской фирмы «Джейсон и Корпс». Меня уже приметили нью-йоркские конкуренты, одна очень крупная контора, и я решил, что в Чикаго меня больше ничто не держит. Я направил свои документы в Нью-Йорк и стал ждать ответа, который все никак не приходил. Я писал туда, направлял телефонные запросы, но никто не желал мне отвечать, что было довольно странно: они так желали меня заполучить, а теперь вот так просто отказываются! Знаю, это кажется глупостью, так как это вполне распространенная практика в наших кругах, но я, как человек гордый, просто не мог стерпеть такого оскорбления. Собрав свои жалкие пожитки и продав квартиру, я отправился в Нью-Йорк, чтобы разобраться со всем на месте, и каково же было мое удивление и негодование, когда я узнал, что в той конторе уже работает некий Персиваль Грейвс! Оказалось, что под моим именем скрывался очень влиятельный преступник в Большом Яблоке по имени Геллерт Гриндевальд. Конечно, с моим приездом обман рисковал раскрыться, поэтому меня ловко перехватили на вокзале и закрыли в подвале старого дома в каком-то забытом богом районе. Как потом выяснилось, это здание принадлежало отъявленной религиозной фанатичке Мэри Лу Бэрбоун, которая сотрудничала с Гриндевальдом на условиях обмена: она сдает ему подвалы под своим домом для хранения контрабандного алкоголя, а он помогает распространению ее сектантских взглядов. Меня продержали в заточении несколько месяцев, пока однажды… Мистер Грейвс замолчал и закусил губу. Тина не сводила с него внимательного взгляда. Казалось, будто все эти воспоминания разъедают его изнутри, причем больно и обидно ему отнюдь не за себя. — Обычно Мэри Лу приносила мне похлебки вечером или каши, чтобы я не умер с голоду, — продолжал он, собравшись с духом, — но в тот вечер ко мне пришел мальчик. Бледный и заплаканный, он был чертовски напуган, а в дрожащих руках держал связку ключей, один из которых отпирал замок моей тюрьмы. Это был Криденс, средний из трех детей, что эта страшная женщина взяла на воспитание, и его отчего-то она ненавидела больше остальных. Боже, Тина!.. Видели бы вы его тогда! На его руках не было живого места. Она искромсала их его же ремнем до костей! Как тут можно было не помутиться рассудком? Криденс смотрел на меня огромными черными глазами, и я сразу понял, что в тот момент он находился не в себе и уже успел в таком состоянии сотворить что-то страшное. Вместе мы выпустили меня и прошли наверх. В коридоре лежало бездыханное тело Мэри Лу Бэрбоун, а вокруг шеи у нее был обернут ремень Криденса. В гостиной около окровавленного угла с проломленной головой лежала Честити, старшая сестра Криденса и ярая последовательница матери. В кухне я нашел обезумевшую от страха Модести, младшую его сестру. Она так испугалось, что ее даже стошнило. Как бы я не пытался добиться от Криденса правды, он не мог вымолвить ни слова — он просто не помнил, как это сделал! Он не помнил, как убил их! К тому же его колотило как при горячке… Мистер Грейвс застонал и закрыл лицо руками. Тина, затаив дыхание, ловила каждый его вдох. Он сделал добрый глоток вина и продолжал: — Я просто не мог его бросить. Этот мальчик, несчастный и абсолютно одинокий, так полюбился мне, что я не мог его оставить. Я не видел в нем убийцы, а уж поверьте, я знаю в них толк, повидал на своем веку довольно. Он был весь такой… брошенный и забитый, что назвать его головорезом у меня язык не поворачивался. Я снял ремень с шеи Мэри Лу и сжег его на заднем дворе, в собачьей будке, закопав золу. С Модести я долго и методично обсуждал то, что случилось и в конец концов мне удалось уговорить ее сказать полицейским, что она спала на втором этаже в дальних комнатах в тот момент, когда в дом ворвались бандиты шайки Гриндевальда и убили ее мать и сестру. С Криденсом все было сложнее — он рыдал и рвал на себе волосы, но я все же сумел заставить его сказать, что он искал место для следующего митинга, когда произошло убийство, тем более, что отчасти это действительно было правдой. Время было уже позднее, так что вряд ли кто-то мог видеть, как он возвращался домой. Именно так мы все и рассказали полицейским. Конечно, Гриндевальда нашли, мое честное имя восстановили, но я был так потрепан и измотан, что уже не хотел ничего кроме покоя. Я хотел уехать раз и навсегда, далеко-далеко, чтобы никто и никогда из этого грязного прошлого не смог найти меня. Возвращаясь с работы домой, в свою крохотную квартирку в Бруклине, я увидел, как девушка в метро читала «Джейн Эйр» и припомнил, как любила этот роман моя покойная жена. «Когда читаешь такие книги, то погружаешься в теплые воды спокойствия и безмятежности», — говорила она. Тогда я и решил переехать в Уэст-Йоркшир, а точнее решил уехать с теми, кто также заслуживал покоя. К тому моменту Модести уже удочерили, так как она была совсем еще малюткой, к тому же весьма милой девочкой, а вот Криденса вряд ли бы уже кто-то усыновил, поэтому я забрал этого бедного мальчика с собой в Торнтон, представив всем как своего сына. Сперва все шло хорошо, и он будто бы освоился, но затем… Мы как-то повздорили, как раз из-за школы, так как я не хотел пока отпускать его от себя надолго, и он метнул в меня канделябр. Все обошлось, и я не пострадал, но Криденс себе этого не простил. С тех пор во время припадков, которые охватывают его периодически, он сбегает в страхе навредить мне или кому-то еще, но он даже не думают, что может навредить и себе, а я боюсь этого, Тина! Я боюсь, что когда-нибудь в приступе ярости он припомнит то, что сделал и захочет наказать себя, и тогда… Мистер Грейвс замолчал и закрыл лицо руками. — Вы боитесь, что он убьет себя, — сказала Тина тихо, испугавших той правды, что она озвучила. — Больше всего на свете боюсь, — отозвался он дрожащим голосом. — Я этого не переживу. Я так мечтал о сыне… Мне страшно представить, что его не будет рядом со мной, Тина! Он перевел на нее взгляд отчаявшегося путника, который всю жизнь провел в поисках неизвестного, и Тина увидела блестящие слезы в его темных глазах. Мужчины никогда при ней не плакали, поэтому увидеть это было для нее сравни чуду, печальному и прекрасному. Считается, что для мужчины плакать зазорно, но она думала, что это как раз-таки наоборот — проявление великой силы и небывалого мужества. Его слова многое прояснили, но ничего не изменили. Тина не ощутила кардинальной перемены чувств к бедному мальчику, напротив — она еще острее ощутила то, как совпадают их потребности в том, чтобы она любовь дарила, а он ее принимал. Как удивительно случилось, что все они втроем сошлись!.. Одинокий никогда нелюбимый мальчик, полная чувств и страстей женщина, которая этого стыдится, и потрепанный жизнью мужчина. Мистер Грейвс также не изменился для нее, только образ его приобрел больше точных черт. Теперь его портрет стал яснее для нее, а от этого еще краше и благороднее выходил его облик. Ей хотелось так много сказать ему, а самое главное — отплатить откровением на откровение, ибо он заслужил это как никто другой. На языке крутилась правда о письме к Тесею, об отъезде из Лондона и… Боже, как много правды она носит на сердце и так много лжи в глазах! Однако Тина прикусила язык и крепко обняла его, чувствуя, что он не оттолкнет, что он не испугается, а заключит ее в крепкие объятия, чтобы она смогла подарить ему все свое понимание, всю нежность и признательность, что так давно испытывает к нему. Она уткнулась ему в плечо и вдохнула запах его тела, такой теперь уже знакомый. Это сдержало непрошеные слезы.  — Все плохое теперь позади, — шептала Тина, гладя его по волосам как маленького мальчика. Как Криденса в первый день их встречи. — Все дурное прошло… И больше никогда не вернется. Теперь все будет хорошо. Персиваль Грейвс тяжело вздохнул и мягко отстранил ее, чтобы взглянуть ей в глаза, что несказанно ее напугало. Вдруг он прочтет всю ту ложь, что они скрывают.  — Пусть многие и трудные преграды встретим тут, — прошептал он, даря ей печальную улыбку. Казалось, что все пережитое теперь не имеет значения, когда он держит ее за руку.  — Но славные и чудные нас годы жизни ждут! — закончила Тина, обводя его скулы легкими прикосновениями кончиков пальцев. Этот важный интимный момент настиг их так же неожиданно, как снег в ноябре. Несомненно, было еще очень рано. Определенно, еще многое не было сказано или сделано, но вино было слишком коварным напитком, день — суматошным, а признания — пылкими, поэтому винить Персиваля Грейвса за его несдержанность было сравни преступлению. Тина и не думала этого, так как явственно понимала, что всеми своими действиями и словами подталкивала его к этой несдержанности, сама проявляя таковую. Его поцелуй не был упрямым или требовательным. Он был подлинным выражением того, ради чего создавался Вселенной — воплощением нежной и чувственной любви, которую никогда до конца не способен понять ни один из людей. В касании его сухих губ было все, и Тине хотелось разрыдаться от того, как прекрасно было чувствовать прикосновение самого сущего, самой вечности. Никто и никогда не целовал ее так трепетно. На то сладостное мгновение когтистая лапа тревоги ослабила железную хватку на ее сердце и подарила прекрасное ощущение покоя, которое она так долго искала. *** Если бы Тину тогда спросили, как протекала ее жизнь, то она ответила бы дежурной улыбкой и известным клише «Все просто прекрасно!» и ни в чем бы из этого не слукавила. С того вечера она стала частой гостьей в доме Грейвсов, но большей дерзости глава семейства себе в ее отношении не позволял, в отличие от его сына. Пока Персиваль кидал на нее нежные взгляды и позволял себе неловкие объятия за плечи или мимолетные прикосновения к ее аккуратным запястьям, Криденс захлебывался восторгом и забывался от счастья. Он хватал ее за руку и тащил в библиотеку или зимний сад, чтобы показать то самую старую книгу в коллекции, то распустившийся цветок, а она была только рада видеть его улыбку, слышать его полный щенячьего восторга голос. После рассказа Персиваля о судьбе бедного мальчика, ее отношение к нему не могло не измениться, но даже осмыслив все услышанное, она поняла, что не ощутила перемен к в своих чувствах к нему. Безусловно Тина стала осмотрительнее и внимательнее к нему, чем прежде, будучи теперь всегда настороже, но страха или уж отвращения он не мог вызвать у нее ни под каким предлогом. Как и раньше она питала к нему глубокое чувство сострадания. Теперь же к нему добавилось необузданное, почти животное желание подарить ему ту материнскую заботу, которой он был лишен, и Криденс учился быстрее, чем она даже могла вообразить, ведь теперь он сам брал ее за руку, сам обнимал ее при встрече. От этого у Тины радостно заходилось сердце.  — Ты чуть ли не порхаешь! — воскликнула Куинни, приветствуя ее после работы в коридоре. — Видимо, секретарская рутина тебе в радость? Она уже облачилась в нарядное платье цвета жемчужной пыли и прелестные туфли с пряжкой, выложенной цветком из маленьких камушек, по случаю празднования — ровно два года назад Куинни Голдстейн сменила фамилию и семейное положение, выйдя замуж за Якоба Ковальски.  — Очень смешно, миссис Ковальски! — отозвалась Тина, снимая пиджак. — А вам, кажется, по вкусу стряпать в маскарадных костюмах.  — Ты невозможный человек, Тина, — захохотала Куинни, — и как только мистер Грейвс, такой обходительный и приятный мужчина, тебя терпит?  — Ты слишком часто делаешь ему комплименты, сестрица, — крикнула удалившейся в кухню Куинни женщина и, проследовав за ней, прислонилась к дверному косяку. — Смотри, я могу приревновать и все рассказать Якобу!  — Только попробуй, — улыбнулась Куинни, помешивая вустерширский соус. — Кстати, он придет?  — Только если ты не против, — отозвалась Тина.  — Я никогда не против, — кокетливо сказала она.  — А Якоб? — прищурилась старшая сестра.  — А что Якоб? — воскликнула Куинни. — Его никто не спрашивает! Сегодня мой праздник. Тина заливисто рассмеялась, а затем, поцеловав сестру и получив от нее нагоняй за неспешность, отправилась одеваться к ужину. Старенькое коктейльное платье, возможно, слишком нарядное для празднования годовщины свадьбы сестры в тесном семейном кругу, лежало перед ней на кровати и упрямо мозолило ей глаза. Именно в нем она знакомилась с Тесеем на благотворительном вечере, что устраивала его жена. У нее подкашивались колени от предстоящей встречи с великим и ужасным старшим братом Ньюта, но на деле это оказался весьма приятный человек. Жаль, что Куинни так и не изменила о нем своего мнения, до сих пор считая его заносчивым и жадным. Нет, Тесей Скамандер был совсем не такой, совсем. Он был очень понимающим и чутким. Казалось, единственным, кто понимал Тину… Воспоминания захлестнули ее девятым валом, поэтому настойчивый стук в дверь заставил ее вздрогнуть. Куинни сообщала, что мистер Грейвс уже пришел. Сколько же она так простояла в прострации? Однако времени рассуждать у нее не было. От неожиданности она схватила платье и бросила его в шкаф, а сама появилась перед мужчиной мечты в своем будничном брючном костюме, что, казалось, его никак не смутило.  — Вы ослепительны, — проговорил Персиваль Грейвс в адрес Куинни, но его взгляд был поглощен Тиной. Миссис Ковальски недовольно хмыкнула вначале, но затем смягчилась и лукаво заулыбалась. Якоб, уже, видимо, давно вернувшийся из пекарни и переодевшийся в выходной костюм, заметно помрачнел.  — Может, пройдем к столу? — предложила Тина смущенно, дабы отвести внимание от себя. — Куинни так старалась. Мистер Грейвс кивнул и проследовал за хозяевами, показывавшими дорогу в гостиную. Ужин удался на славу. Куинни показала все свои таланты, воплотив в жизнь все свои лучшие рецепты. Говядина Велингтона****** в центре стола так и манила аппетитным ароматом. Пастуший пирог******* не уступал ей в притягательности для голодных гостей. Отдельного внимания заслуживали запеченные овощи и другие закуски в разноцветных пиалах, которые испарились в мгновение ока. Напряжение за столом быстро сошло на нет после первого бокала шампанского, и вот уже спустя пару тостов мистер Грейвс и Якоб обсуждали что-то не ведомое дамам, какие-то акции или что-то вроде того. Однако Персиваль не был так уж увлечен беседой — длинные полы скатерти скрывали его руку, сжавшую ладонь Тины, которая беседовала с Куинни о предстоящей поездки в Брайтон, куда они хотели отправиться все вчетвером перед началом учебного года. Вечер шел быстро и приятно для всех, однако в душе Тины после третьего тура тостов за счастье молодых забилось раненной птицей тревожное чувство надвигающейся беды. Причем скорость приближения ее была космическая. Сердце бешено колотилось в груди от каждого скрипа стула, и только теплая рука мистера Грейвса согревала ее от сковавшего все внутри холодного волнения. Иногда Тина так глубоко погружалась в медитацию, чтобы успокоить себя, сосредотачиваясь на нежных касаниях пальцев к ее коже, что не помнила куски беседы или теряла суть диалога, хотя шел он уже не одну и даже не две минуты. Например, она напрочь забыла тот момент, когда они переместились из-за стола на диван и Куинни принялась наигрывать за пианино популярную тогда мелодию. Эти провалы в памяти, особенно этот, как она поняла, самый длительный, жутко напугали ее, и только сидящий рядом Персиваль вселял в нее уверенность в своих действиях, в своих мыслях. Тина бросила на него растерянный взгляд, и он тут же откликнулся.  — Тебе нехорошо? — прошептал он ей на ухо. Тина растерялась. Что сказать? Как сказать? Внутри мутило от неопределенности и вздорности творящегося с ней безумия.  — Нет, — покачала головой Тина, надеясь, что ее обман выглядит правдоподобно. — Просто… Просто что-то… Музыка резко оборвалась, и она вскинула голову.  — Вам не кажется, что хлопнула входная дверь? — встревоженно проговорила Куинни, замерев над клавишами. — Якоб, ты что, не закрывался?  — Фред обещал зайти, так что я оставил дверь открытой, — ответил Якоб, вставая с кресла. — Да это наверняка он. Фред, давай, заходи, уже все остыло к черту! После этих слов Тина поняла, как быстро течет время и как медленно существует она. В гостиную неуверенно вошел сутулый человек в потрепанном, но явно дорогом костюме с чемоданом в руках, который заставил Куинни испуганно вскрикнуть, а Якоба отшатнуться и упасть обратно в кресло. Незнакомец озирался вокруг любопытствующим взглядом и, остановившись на впечатанной в диван фигуре Тины, робко улыбнулся. У нее же от этой простодушной улыбки перехватило дыхание и желудок сжался.  — Добрый вечер, — сказал он. — Простите, что напугал вас, но я увидел свет, да и думал, что вы не ляжете рано в такой день. Поздравляю вас, ребята, с годовщиной. Все наблюдали за незнакомцем с равной долей интереса и удивления. Однако мистер Грейвс отличался от остальных лишь тем, что его удивление было любопытствующим, у других же оно носило характер иступляющий.  — Спасибо, — пролепетала Куинни спустя маленькую вечность.  — Спасибо, — вторил жене Якоб, кивнув. Тина смотрела на рыжеволосого мужчину и не верила своим глазам. Горечь предательства, острое чувство вины, страх разоблачения, что приставило холодный клинок к ее горлу — все это в раз охватило ее естество. Голова закружилась, и если бы не явно недоумевающий Персиваль, который сжал ее руку так крепко, что у нее захрустели суставы, она бы точно потеряла связь с реальностью, хотя это и так казалось ей страшным сном. Жутким кошмаром, которые снились ей слишком долго.  — Зачем ты так со мной? — прошептала она на грани слышимости.  — Ребята, вы чего? — сконфуженно проговорил незнакомец, ставя чемодан на пол. — У вас такой вид, будто вы увидели приведение. Якоб нервно усмехнулся.  — Почти, — пролепетала Куинни, вставая с музыкального табурета и медленно подходя к мужу будто в надежде найти защиту.  — Тина, может, ты объяснишь, что тут происходит? — спросил мужчина, глядя на нее огромными невинными глазами. Тина с радостью бы все объяснила, но голос у нее отняли демоны, что жили в ее душе. Она перевела на Персиваля молящий взгляд, и он истолковал его чуть иначе, чем она хотела, но отнюдь не дурно.  — Простите, сэр, позвольте представиться, — он встал, оправляя пиджак, и подал ему руку. — Персиваль Грейвс. Разрешите узнать ваше имя и цель вашего визита? Незнакомец пожал ему руку, часто кивая. Тина вскочила с дивана и обняла себя руками. Ее мир, который она так осторожно и методично выстраивала, рушился у нее на глазах. Сейчас он все расскажет, и обломки его завалят их всех.  — Меня зовут Ньют Скамандер, — уверенно ответил мужчина, — и я приехал навестить свою жену. Пять острых взглядов разных чувств проткнули Тину насквозь, и она, не стерпев боли от смертельных ранений, рухнула в обморок, четко запомнив силу знакомых рук перед тем, как ее завалило обломками ее же недостроенного мира.