Не боюсь

Ты — такой, и не примет стая, мы Питеры Пэны, Из пены дней мы растем, но не вырастаем, Бредя по одноколлейке микроавтобус уходит в микрорайон — Видно, Бог играет в модельки. <...> Все вроде выросли, но так и не смылось клеймо — ты не от мира сего. Oxxxymiron – Не от мира сего

      Прим последний раз видела Рори очень давно, ещё прошлым летом. И, кажется, не видела бы его столько же, будь на то воля Хоторна. Она ждала его, сидя в их квартире, куда Прим часто приходила, скрываясь от братьев или воспоминаний. Она так скучала по нему, так ждала его. У Рори была странная привычка — он ненавидел, когда его кто-то ждёт на вокзале или провожает. Прим уже обожглась один раз, теперь ей остаётся только нервно расставлять посуду на обеденном столе и поправлять белоснежную скатерть.       Девушка как раз убирала свои золотистые волосы в пучок, когда ключ в замке повернулся и в прихожею вошёл он. Сразу же поставив чемодан на стул и расстегнув пуговицы кителя, Хоторн развернулся на подавленный всхлип и грохот от ударившейся об пол расчёски.       — Ох, Рори! Я так рада, — она бросилась в его объятия так быстро, что он даже опомниться не успел, растерянно глядя на девушку в своих руках.       Дышать становилось труднее с каждым новым упоительным глотком воздуха. Она хотела прошептать так наивно-по-детски о том, что любит его, любит, любит и ещё раз любит. Любит как никого и никогда до этого. И это так странно.       Он не прижимал её к себе, даже не смотрел ей в глаза. Похлопал по спине и сделал шаг назад, упираясь в белоснежную деревянную дверь. Она потускнела сразу же, напряглась и потухла, как свечка от дуновения ветерка.       — Скажи мне, зачем ты попросила меня приехать к тебе из академии? Только ради того, чтобы не быть на свадьбе брата одной? — Рори ей даже сухого «здравствуй» не сказал, сразу о противном.       Он был раздражён, и, кажется, это расставание всё-таки изменило в них что-то. Примроуз смотрела в его глаза и отчаянно пыталась найти хотя бы часть той нежности, что когда-то принадлежала ей.       — Нет, я подумала, что ты захочешь побыть с братом. И со мной, — робко выдохнула, поднесла тыльную сторону кисти к глазам и с силой стёрла навернувшиеся слёзы.       Рори, кажется, вовсе не дышал. Воротник форменной рубашки стягивал шею настолько сильно, что ему казалось, будто его душат. Она подумала. Она хотела. А что в итоге? Быть посмешищем? Изгоем на этом празднике жизни? Видеть свадьбу Мелларка и пожать ему руку, сказать: «Спасибо, что вступился и стал протектором. Премного благодарен, что меня оставили в живых»? А если её братец узнает, что между ними? А если он узнает, что его сестрица давно не?.. И с кем? С отбросом. Отбросом, мать его, общества.       — Не будь трусом. Он тоже не ангел, — Прим будто читать мысли умеет и цепляется за него, ждёт, что он станет прежним.       — Да плевать мне, кто он! Демон, ангел, главное — капитолиец со связями и взявший меня под опеку, будто я в ней нуждаюсь. Да мы с ним в один класс ходили! Я его с детства знаю! И что, блядь, а? Чтобы меня там на части разодрали?       — Да никто уже не помнит, что с твоей семьёй произошло! Им будет плевать! Он женится на Китнисс, и о них будут говорить, за ними будут следить и девчонке, а не тебе, придётся страдать и из шкуры вон лезть, чтобы её за свою признали. Ей, понял?       Прим всё-таки сделала шаг к нему, вцепилась пальцами в форму и притянула Хоторна к себе. Грубо, вплотную, чтоб он смотрел ей в глаза и не смел отвернуться.       — Поедем со мной, а? Там Гейл будет. Обещаю, что помогу вам остаться наедине. Знаю, что ты скучаешь по нему. И я так давно не была рядом с тобой. Не чувствовала тебя. Не говорила. А мне, правда, есть, что рассказать.       Рори накрыл её ладони своими и отнял их от себя.       — Не хочу его видеть, и тебя, и братца твоего, ту девчонку, — сказал как резанул ножом по груди. Обожгло её сильнее, чем от пламени. Упрямый мальчишка!       — Тогда зачем приехал сюда по первому зову? Чтобы сказать мне это в лицо? — слёзы хлынули вновь. — Ненавижу тебя, Хоторн. Ненавижу, как и Пита. Вы друг друга стоите! Проваливай отсюда. Ах, да, это же твоя квартира. Свалю я, так уж и быть.       Развязала завязки фартука, взяла плащ в руки и бросила в его лицо ключи.       Открыла дверь, даже не взглянув на него, и спустилась по лестнице вниз. Стало душно и горько, почувствовала головокружение и рухнула прямо на грязные ступеньки в своём голубеньком платьице.       Дура! Дура-дура-дура! Какая же я дура! Идиотка! На что ты рассчитывала? Думала, что он-не-такой-как-все? Хотела, чтобы был им, потому что люблю его.       Ей захотелось удариться головой об стену и закричать во весь голос, чтобы долго её крик стоял здесь эхом. Захотелось, как никогда раньше, даже во время похорон её матери и его родителей. Тогда была бесконечная пустота — теперь буранище из невыплаканных слёз и такой живой боли.       Выплакалась, разодрала пальцами кожу на шее, избавляясь от удушья, улыбнулась. Натянула чёртову улыбку, посмотрев на себя в зеркало. Развязала пучок, расчесала волосы и накрасила губы алой помадой. Лучше.       Ещё раз улыбнулась. Отскребла себя от лестницы. Поднялась на подшатывающиеся ноги. Вышла на улицу.       Скотина.

***

      Иногда Рори хотелось стать лучше.       Смыть с себя гарь и копоть грехов, прилипших к нему по-наследству от родителей. Слепить себя заново, будто не он только что вынудил Прим уйти, и пойти за ней, обнять и прижать к себе, как никогда до этого не делал. Ему страшно хотелось стать лучше. Быть кем-то другим: не изломанным, не изгоем, не сиротой, не будущим офицером. Нет, ему хотелось стать тем, чью руку не отвергнут и не скривятся при взгляде на него.       «У него, правда, старший брат безгласый?», «Его родители готовили покушение на мистера Сноу», «В него, говорят, с детства влюблена сестра Мелларка», «А что у него осталось, кроме захудалой квартирки в столице напротив борделя?».       Голоса, гудящие в толпе и пробирающиеся внутрь. Он бы всё отдал, чтобы не слышать их.       Говорят, нужно вставать на ноги и жить, не оглядываясь назад. Но Хоторн не может. У него будто на лбу написано: «Чужое прошлое следует за мной по пятам». Причём чёрным и не смываемым маркером, чтобы наверняка.       Нужно перестать якшаться с неприятными личностями. Нужно перестать бояться осуждения. Нужно перестать играть на публику. Нужно жить. Осмелиться жить. Хотя бы раз забыть о правилах, как когда-то это делал, ещё до лётной академии. Ещё до прошлого.       Он снял с себя китель, расстегнул мелкие пуговицы рубашки и опустился на стул. Белая скатерть, полупрозрачный и хрупкий фарфор, тонкое и отблескивающие стекло бокалов. Розовые пионы в голубой вазе. Еда, стоящая на столе, и бутылка шампанского. Закрытая.       Рори закрыл глаза. Вдохнул воздух полной грудью. Ударил себя ладонью по щеке. Проглотил ком в горле.       Не бояться. Нужно просто одолеть страх. Не трусить.

***

      Она села на мягкий диван и посмотрела в окно, прямо на железно-дорожную платформу столичного вокзала. Почему она любит поезда больше машин? Пальцами перелистывала странички в паспорте. Она привычно читала все записи, которые знала наизусть, и когда поезд тронулся с места, на диван напротив, прямо в её купе, упал чемодан с очень характерным звуком.       — Вы ошиблись, я еду одна, — не поднимая взгляда от паспорта и правил его использования.       — Ты забыла мой билет в нашей квартире.       Замерла, перестала читать, замолчала. Отвернулась прямо к проплывающему мимо городу. Огоньки-огоньки-огоньки. Сейчас так рано. Четыре утра. Капитолий только заснул.       Он подсел к Прим. Осторожно прикоснулся плеча пальцами и тихо прошептал: «Здравствуй».       Она вздрогнула.       — Ну, привет. Едешь на свадьбу?       — Я больше не боюсь, Роуз. Сегодня же скажу всё твоему брату и, может быть, через несколько лет ты станешь моей женой, — он тараторил дальше про свой дом, положение и чувства к ней. Про то, что давно перестал быть достойным её. Что хоть они и были помолвлены с рождения Прим, ему было противно считать себя одним из того круга, который вытолкнул его и облил грязью сразу же после казни родителей. Что он боялся оступиться, показать себя, войти в общество. Боялся, что ему откажут, не примут, засунут в ещё худший отстойник, чем тот, в котором он оказался. Девушка только смотрела на него, слушая внимательно и прикасаясь к его бессовестно коротко подстриженным волосам. Они у него кудрявые, цвета горького шоколада, а сейчас лишь кололись. Она никогда его таким не видела.       — Ты у меня так и не спросил, — говорит Прим, останавливая его на полуслове. — Спрашивай, не бойся.       — Выйдешь за меня? — на выдохе произносит Рори.       Она кивает и в первый раз за этот год целует его. Только колёса где-то вдалеке, кажется, в другой вселенной, бьются об рельсы, отдаваясь в их сердцах набатом.