Слепая

***

      Тихий ветер гулял по пустынной улице, фонари едва освещали дорогу для прохожих, а луна пряталась за густыми тучами и казалось, что вот-вот небо заплачет от тоски и наградит этот небольшой городок лужами. Но был один человек, что сидел на каменных ступеньках, которому было совершенно все равно и на то, что дорогу едва видно, и на то, что может начаться ливень… Это была одинокая девушка лет пятнадцати. Она сидела на холодном тротуаре и глубоко вдыхала свежий, но немного влажный воздух, ощущая все, что происходило вокруг. Было вроде тихо, а вроде и громко. Вроде спокойно, а вроде и тревожно. Все вокруг ей казалось таким далеким и неизведанным, что иногда девушка забывала, что ходит по этой улице ещё с пеленок и сидит на этих ступеньках, как только её глаза стали белее, чем у остальных.       Да, эта девушка не видит. Но она все чувствует. Она чувствует, что сзади неё черная собака, которая тоже хочет есть. Она чувствует, что весь мир ей враждебен. Она чувствует, что сегодня, ближе к полуночи, будет гроза. Она чувствует, что кто-то в метрах пятидесяти от неё открыл банку с дешевым пивом. Она чувствует, что она одна. И она просто знает, что никто ей не поможет и то, что мир несправедливо враждебен к ней.       У неё нет имени. Она просто «девочка с белыми глазами». Её протянутые руки с какой-то миской, в которую насыпают собакам еду, давно не содрогалась от кинутых монет. Сегодня один кинул рублей пять одной монеткой. Ему, просто, мелочь в карманах мешала, после сытного ужина в одном из кафе неподалеку. А сколько времени она не ела? Казалось, что вечность. Её лохмотья давно не грели, а босые ноги уже давно посинели от холода. Короткие волосы, цвета каштана, были растрепанны, одна прядь накинута поверх остальных. Её волосам давно нужна была вода. Они уже начинали выпадать… Да и все её тело давно не чувствовало такой роскоши, как горячий душ. Девушка была истощенна и измученна… Она так устала от того, что она одна в этой темноте. У неё не было ни родственников, ни друзей. Ей некому помочь. Она одинока. И так будет всегда. До того момента, когда её нить жизни разрежут мойры.       Где-то вдалеке её острый слух уловил громкие пьяные крики и шуршание чьих-то ног. Это были обычные подростки, что отмечали очередной вечер пятницы. Они приближались к шатенке, и девушка прижалась к нижней ступеньке, на которой сидела, спиной и постаралась как можно реже дышать и издавать какие-либо звуки. Для неё, как для человека, который не способен увидеть кого-либо своими глазами, это казалось своеобразной защитой. Ведь она не поняла бы, что тут кто-то сидит, если бы он замер и не дышал. Но подростки приближались и шли к кофейному автомату, что стоял рядом с девушкой. Один из них подошел и посмотрел на цены разных видов кофе. Об этом гласили его задумчивый вдох и шелест купюр из кармана его джинсов.       — Ребят, ни у кого нет мелочи? А то он ни купюры не принимает, ни сдачу ни дает, урод! — грубый бас парня быстро отразился эхом на тихой улице.       Все, видимо, пожали плечами и поэтому девушка почувствовала на себе несколько взглядов. Шуршание подошв дорогой обуви некоторых юношей приближалось в её сторону. Девушка напряглась, застыла, перестала дышать и крепко прижала к себе миску с монетой. Она уже надеялась, что поест сегодня хоть чего-нибудь. Эта монета могла быть её последним шансом на спасение. Но эти ребята решили иначе.       — Хэй, малая, дай пятьдесят рублей, а? — один из парней подошел к ней в плотную и обжег тонкий нюх пьяным горячим дыханием.       — У меня нет, — она отстранилась, но и так была вплотную прижата к ступеньке выше, — и-извините…       — А у меня другая информация, — он полез руками к крепко прижатой к девушке миске.       — Аккуратно, Боря, она может быть вшивая, да и грязная! — прозвучал звонкий, немного взволнованный, женский голос.       Парень на секунду остановился, но за этим последовал громкий удар тяжелый рукой по лицу. На почти белых глазах выступили слезы, а на щеке, по началу, красный цвет, а затем и посиневшее пятно. Так названый «Борис» схватил обделенную зрением девушку за шиворот её лохмотьев и поднял в воздух. Она отчаянно болтала ногами, но не переставала прижимать к себе миску.       — Не буду руки марать, — с этими словами он швырнул девушку на холодный и неровный бетон, от чего она пролетела ещё несколько метров, сдирая себе предплечье и весь правый бок, который пронзила резкая, жгучая боль. Как же она устала…       Девушка без имени сжалась в комочек и тихо заплакала. Ей было больно. Больно от того, что никогда не сможет постоять за себя, от того, что всем позволено делать с ней, что только пожелают. Она устала. И сейчас тот пес, что стоял за её спиной, подошел к ней тихо и мягко, но тоже очень устало. Шатенка протянула к нему одну руку и стала гладить густую темную шерстку. Шерсть была такая мягкая, приятная, хотя собака и жила на улице, но она не была обычной дворняжкой. Это была гордая такса, которую немного обидела судьба. И она не отчаивалась, а жила дальше и верила в то, что кто-то увидит красивую осанку, приподнятый подбородок, переливающуюся шерсть и возьмет к себе. Ведь держаться на улице очень не просто, особенно когда ты один. Эта совсем незнакомая собака приблизилась и стала дышать на плечо пострадавшей, тереться о щеку… А дыхание выброшенного пса было таким теплым, даже немного обжигающим, но, а прикосновения мокреньким черным носиком бодрили. Это было так приятно, нежно… Девушка и вовсе перестала плакать, а, наоборот, приподнялась и села в позу лотоса, гладя таксу. Почему-то именно этот немой диалог подбодрил слепую и она, с легкой улыбкой, протянула руку и стала прислушиваться к редким шагам на этой пустынной улице.       И ветер стал дуть совсем уж мягко и едва мог поднять осеннюю листву, которая уже опала на аллею совсем рядом, и луна засветила по-другому и даже стала немного греть своими холодными лучами. Люди уже уснули в своих скромных норах, ведь район был не особо богатым. И в воздухе повисла тишина, которая постепенно усыпляла…