Молча, не говоря ни слова.

Школа «Хвост Феи» была самой обычной школой, в которой учились самые обычные ученики. Там были дети, семьи которых были побогаче, и были дети, родители которых не получали много. В этой же школе был самый обычный класс, в котором учились не самые обычные дети. Все в этом классе, как и в любом другом, были яркими личностями. Взять, например, ту же золотовласую Люси Хартфилию. Она не отличница, что вы! Самая обыкновенная старшеклассница, но ей повезло стать старостой своего класса. Общительность и детская наивность к ней притягивали многих хороших людей. Не зря же с ней подружился местный, нет, назвать хулиганом Драгнила нельзя, а вот спецом в мелких шалостях — запросто! То кнопку Люське на стул положит, то рыгнёт во время контрольных, и не просто в воздух, а прямо в ухо своей подруге. Тогда то и просыпается в тихой ученице самая настоящая истеричка: блондинка начинает визжать и ругаться на приятеля, мол, тот ее отвлекает и что так делать в культурном обществе не прилично. Но розоволосый парень лишь смеётся, уж больно забавная у Хартфилии мордашка, когда та злиться. Но помимо таких ярких личностей, в классе есть и так называемая «серая мышь», которая вовсе не серая. Нет, ее не задирают или что-то типа этого. С ней честно пытались завести беседу и дружбу, но коли человек не настроен на общение, не будешь же ты его к нему принуждать, верно? Итак, вот она, серая мышка — Джувия Локсар. Девушкой она была видной: красивые и густые голубые локоны, выразительные синие глаза, пухлые губки и аристократично-бледная кожа. С фигурой тоже не было проблем, упругая грудь, осиная талия, округлые бедра. Да еще и отличница. Но сама Джувия никак не соответствовала своему образу «Излучающей Добро». Она была замкнута в себе, в своей небольшой прострации, из которой выходить не планировала, да и зачем? Ей комфортно быть одной, не слышать этих вечных «самых важных» дел и «самой настоящей» любви, о которой обычно шепчутся девушки ее возраста, краснея и негромко хихикая в кулачок. Преподавателей радовало, что Локсар так хорошо себя ведет на уроках, но их всех немало волновало, что она ни с кем даже записками не перебрасывается. *** Очередной будний день, осень. За окном светит ласковое солнышко, пожелтевшие листья наливаются своим цветом, привлекая ветреных детей и скучающих учеников. Эх, как же было бы здорово выбежать сейчас на улицу и погулять! — Драгнил! — рявкнула учитель, хлопая ладонью по своему столу. Юноша поднялся, сверля ее взглядом. — Я всё понимаю, первый урок, конец первой четверти, но это не повод так по-хамски себя вести, садись и чтоб ни звука! — суровый взгляд женщины проследил за тем, как подпрыгивают брови ученика и как он садится… снова поворачиваясь к соседке и начиная что-то шептать ей в ухо. Только Полюшка хотела снова назвать имя болтливого парня, как в дверь постучали и в кабинет вошел запыхавшийся юноша. Ох, бедняга, он даже не представлял, в каком расположении духа пребывала биологичка. — Простите, у автобуса случилась поломка, — холодно проговорил брюнет, подходя к ее столу и протягивая какую-то длинную бумажку. Розовые брови нахмурились, но потом вернулись исходное положение. — Садишься к Локсар, последняя парта, третий ряд, — пробормотала она, садясь за свой стол, чтобы вписать фамилию новенького. Тот послушно сел за парту к девушке, оглядывая ее. Девушка тоже повернулась к нему, проводя взглядом с его черной, как крыло ворона, макушке по конец серой рубахи. Ее губы, накрашенные блеском, изогнулись в легкой усмешке, когда их глаза встретились. Но спустя секунду синие глаза уткнулись в тетрадь, записывая то, что диктовала преподаватель. Вот прозвенел звонок, все поднялись с места и поспешили из душного кабинета в прохладные рекреации и коридоры с подоконниками. Сегодня впервые Джувия выходила из кабинета и шла по школе с кем-то из своих одноклассников. Она переглядывалась с ним взглядами, обменивалась жестами вроде усмешек или более медленным морганием. Так было весь день. За этот день они не проронили ни слова друг другу, но смогли понять, только лишь смотря в глаза и делая совершенно обычные вещи. После школы ребята вместе пошли домой, им было по пути. В таком же безмолвии, как на уроках и переменах, прошла их дорога домой и прощание. Странно все это: смотреть друг на друга, но не говорить ни слова. При этом нет никаких болезней, препятствующих речи. «Словами можно сделать слишком больно, даже больнее, чем действиями. А молча, не говоря ни слова, ты не причиняешь боль, верно?» *** Так пролетела неделя, все те же взгляды и все то же молчание. Даже на лабораторной по физике они молча делали то, что говорил преподаватель. Обычно дети интересуются, спорят: кто что будет брать и делать, а здесь хватало только взгляда, чтобы стало все ясно. Один лишь взгляд, одно случайное касание пальцев… Месяцы летели, как птицы на юг — также быстро. И отношения между Греем и Джувией изменились: взгляды стали теплее, а касания смелее. Теперь они иногда держали друг друга за руки, идя со школы. Эта тишина, молчание… они не были чем-то лишним, чем-то, что может глубоко ранить или выставить в не том свете. Они влюбились, но сказать об этом было больше, чем невозможно. Рожденный ползать — летать не может. Они родились, чтобы молчать, не говорить ни слова о чувствах. Конец года, выпускные экзамены на несколько дней их разлучали. Но иногда они встречались у старого моста, ровно в шесть тридцать вечера и молча гуляли. Это могло бы казаться романтичным, если бы не маленькое везде существующее «но». Ни он, ни она никогда не расскажут друг другу свои секреты, не изольют душу, не спросят: «как дела?». Они никогда не будут говорить о разной ерунде, обсуждать книги и фильмы… Они никогда не узнают, что чувствует другой, потому что не говорят. Тратить воздух на бездумные речи, прилагать усилия, чтобы выразить свои чувства… Но зачем? Ведь после школы оба разъедутся по Японии и их маленькая, но такая тесная связь разорвется. Но иногда, в редких случаях, можно сказать одно лишь слово, чтобы изменить скорое будущее. Вокзал, перрон, пассажиры… Все нервно ждут поезд, но тот все не ехал. Одно ее слово и он останется с ней. Не уедет, не оставит тут одну, а прижмет к себе. Но она, Джувия, молчит — страх и недоверие сейчас ей руководят. Это они сжали ее связки, они поместили в горло комок. В уголках глаз появляются небольшие капельки слез, Локсар их быстро смахивает пальцем. Рот открывается в надежде что-то сказать, но тут же закрывается — поезд приехал и пассажиры быстро заходят в него. Фуллбастер грустно ухмыляется, поднимая уголок губ вверх. Протягивает ей конверт, там написано кое-что важное, что он не сможет сказать ей. Джу поджимает губы. Ей больно. Вот здесь, прямо в сердце. Грей подходит к проводнице, отдаёт ей билет. Женщина кивает и… Сзади налетает Джувия, крепко прижимая его спину к себе. Тихо, так, что может слышать только он, шепчет: — Люблю… Ее голос ласковый, нежный. Такой, какой бывает у матери, смотрящей на свое дитя. Он мелодичен, ей только петь песни, было бы желание. Но рев чертового поезда заглушает еле слышный лепет. Фуллбастер кладет свою ладонь, покрывая замочек из ее ручек и мягко разжимает их. Уходит, скрывается за дверью. Локсар падает на колени, смотря на асфальт, коим вымощен перрон и шмыгает носом. Словами можно сделать слишком больно, пускай, ты их не услышал.