Знамя Гондора

Она смотрела, как облетают последние бронзовые листья в садах Имладриса. Тишина поселилась здесь, и теперь по дорожкам прогуливался ветер под руку с одиночеством. Дыхание Арвен стало тяжелым, ей казалось, что она выдыхает горячий смрад с частицами гнили, и взор ее волей-неволей обращался к Мордору. Черные тучи клубились на горизонте, застилая сознание, а ночью приходили к ней в виде удушливых кошмаров. Ей снилось, как горит Белый Город. Арагорн погибал сотней смертей за ночь, и каждый раз Арвен вскрикивала, хватаясь за сердце. К утру она чувствовала себя более усталой, чем была вечером. — Тьма забирает тебя, Арвен, она поглощает твою душу, — говорил отец, поглаживая холодные руки дочери. Потаенная грусть в его глазах делала ей еще больнее. Арвен чувствовала, что не имеет права сдаваться, только не сейчас. Надо продержаться еще немного, совсем чуть-чуть, и тогда станет ясно, погибнет ли она с остатками старого мира, или расцветет новой надеждой, подобно весеннему саду. — Отец... отец, я прошу... вели принести мне молочного полотна, и пряжи шелковой — белоснежной, серебряной, золотой, — какую найдут. Пока мои руки еще принадлежат мне, пока глаза мои не застит мрак... отец! С того дня Арвен вышивала. Полотно цвета молока заправили в тяжелую раму, доставили пряжу всех цветов, каких только смогли найти, устроили удобное ложе, где прекрасная рукодельница могла бы отдыхать. Арвен вышивала дни и ночи напролет. Иногда она вскакивала с подушек после очередного кошмара и, утирая слезы, спешила к своей работе. Элронд ничего не говорил. Он приходил на восточную веранду несколько раз в день, стоял в тени галереи и смотрел, украдкой позволяя своей печали выйти на волю. Дочь все чаще работала сидя, чаще теряла иглу, чаще переводила дух. Он ничего не говорил, нет — Арвен все решила сама. Только приказывал добавить подушек на ее ложе. Одним темным бессолнечным утром Элронд едва успел подхватить дочь, оседающую на каменный пол. — Все в порядке, — прошептала она, стараясь улыбнуться, — голова закружилась. Он погладил ее волосы, печально покачал головой. Под глазами Арвен залегли глубокие тени, словно тьма с востока уже смотрела на него. — Сиди. Я подам тебе твое рукоделие. Арвен уютно уселась среди подушек, Элронд убедился, что спина ее надежно упирается в тепло. — Цветы? Ты вышиваешь... цветы? — он провел рукой по полотну. — Цветущее дерево. Древо Короля, символ моей надежды! — Ах, Арвен... — Если Тьма придет за мной, отец... похороните меня с этим знаменем. Пусть оно будет моим саваном в знак любви к нему! Губы Элронда дрогнули в легкой улыбке. — Ты преподнесешь это знамя Арагорну в день его коронации. Мы сделаем древко из белого ясеня, того, что идет на корабельные мачты. День будет солнечный, и блики станут играть на цветах и гондорских звездах. Песни будут нестись над землей, передавая из уст в уста рассказ о красоте и величии того дня... Белое Древо покроется цветами вновь. — Спасибо, отец! Теперь мне совсем не страшно, — прошептала Арвен. И так случилось. Кто знал, что после долгих дней мглы и страданий придет солнечное утро? Птицы запоют весенние песни, первые листочки проклюнутся навстречу теплу. Тьма сгинет, как не было ее, исчезнет, истает, развеется как дурной сон, и обещание, данное отцом в минуту отчаяния, окажется пророческим. Волнение не давало Арвен раскрыть рта, сказать хоть слово. Говорили только ее глаза. «Ждал ли ты меня? Верил ли, что снова свидимся? Не прогонишь меня сейчас, как делал прежде?» Поцелуй Арагорна был красноречивее всех признаний мира, он стал горячей волной, смывающей остатки скверны и тоски, скрывавшиеся по углам, он стал солнечным светом, отогревающим спящую после зимы землю, глотком воды в палящий зной, первым вздохом новорожденного. Арвен смеялась и плакала, и все не могла прекратить целовать его в ответ, обвивать руками шею, прижиматься тонким станом. Знамя с Белым Древом развевалось над стенами древней крепости, и во все края неслась благая весть: Король вернулся в Минас-Тирит! Наступает Эпоха Короля!