Я не участвую в войне...

Необходимость подстраиваться под чужой шаг ещё никогда не тяготила Роджерса сильнее, чем сегодня. Скорость вкупе с выносливостью, позволяющей без устали преодолевать большие расстояния за сравнительно небольшой промежуток времени, должны были стать его основным преимуществом. С противником, уступающим ему в скорости, он должен был работать на опережение. Они оба должны были. Вместе. Но ему снова пришлось выбирать, и снова он выбрал не то, что хотел, в угоду долгу. Причём, даже не перед кем-то. Перед самим собой. Они едва добрались до черты заселения, откуда начинались более-менее узнаваемые очертания разрушенных зданий, когда, по внутреннему хронометру Стива, Диана могла бы преодолеть весь пусть до Эль-Кунейтры. Она вполне могла это делать на пределе возможностей. И он мог, если бы ставил личное превыше всего, как это делала Хартманн, но… наверное, на это он просто-напросто был не способен. Даже познав боль утраты и живя с чувством вины. — Стой! — резко скомандовал Стив, выдернутый из мрачного омута собственных мыслей ускользающими по направлению ветра отзвуками. Трение шин по разбитой дороге, звуки вылетающего из-под колес щебня и рёв двигателя… Умом ещё не осознав, не получив подтверждения мимолетной догадке, интуитивно он уже знал, как можно ускорить некстати затянувшийся процесс. Главное, действовать оперативно, и чтобы под руку ему никто не влез, иначе плакал его фактор внезапности. Похлопав израильтянина по плечу, Стив тем самым собирался лишь указать ему направление: к груде оставшихся от давным-давно отгремевших взрывов строительных обломков, подходящих в качестве укрытия, но солдат резко дернулся, сбрасывая его руку и оборачиваясь к нему с искаженным яростью непонимания лицом. — Что здесь происходить?! — коверканное восклицание прозвучало слишком эмоционально и от этого слишком громко. Пусть в непосредственной близости пока не было никого, кто мог их слышать, план Стива, если так пойдет и дальше, это могло запросто испортить. — Кто вы такие?! Что именно подсказало Роджерсу подобный путь решения проблемы, он не понял, потому что прежде ему делать этого не приходилось, да и где-то в идеализированной вселенной так поступали только с визгливыми своенравными барышнями, а солдат, охраняющий государственные границы, от барышни был далек. По крайней мере, Стиву хотелось в это верить, хотя… пожалуй, он забывался непростительно часто, что далеко не у всех военный опыт исчислялся десятилетиями. Кто-то, в силу возраста, биологического и призывного, не имел такового вообще. Схватив несговорчивого солдата за грудки, Роджерс дернул его на себя и одновременно прокрутил ему руку через голову, чтобы прижать к себе спиной, после чего зажал ему рот ладонью и сам попятился в направлении укрытия. Звуки движущегося автомобиля приближались, становясь чётче. Предположительно, среднестатистическому слуху они теперь тоже сделались доступны, но уверенности в этом не было — расстояние всё еще было приличное, поэтому ладонь от чужого рта Стив убирал медленно, с опаской. — Тихо! — приказал он шёпотом в чужое ухо. — Чтобы ускориться, я мог бы запросто нести тебя на руках, но я этого не сделал. Из уважения. Сейчас я попытаюсь достать нам транспорт. Помочь в этом ты мне не сможешь, поэтому я попрошу тебя тихо… — Стив сжал челюсти и прикрыл на мгновение глаза, осознав вдруг одну досадную истину — его могут даже не понимать, — посидеть здесь. Ты меня понимаешь, солдат? — он с надеждой вгляделся в чужое лицо, прижав палец к собственным губам, тем самым дублируя претензию жестами. — Тшш… Израильтянин отзеркалил жест, настороженно кивнув. Взгляда Стива он активно избегал, вертя головой, глядя мимо. Роджерс хотел показать поднятый вверх большой палец в знак одобрения, но в итоге не сделал даже этого, не уверенный, что у евреев подобный жест имел схожее с американским значение. В конце концов, у тех же сирийцев он значил совсем другое… И это совершенно не то, о чём ему следовало бы думать в текущей обстановке, но культурные, языковые и прочие различия преследовали его буквально на каждом шагу, возводя едва ли преодолимые препятствия там, где им, казалось бы, неоткуда было взяться. Это злило и одновременно совершенно обезоруживало. Где-то на периферии сознания у Стива возникло отвратительное предчувствие, что это лишь вопрос времени, прежде чем дальнейшее функционирование в таком режиме повлияет на его стратегическое мышление, и он допустит ошибку. С постоянной оглядкой на слабого, на культурную пропасть, с тяжелыми мыслями о том, какой хаос они оставили после себя, сбегая с русской базы, с не отпускающим волнением за Баки, а теперь ещё и за Диану… С одной рукой на руле Стив, пожалуй, так и не научился рулить, также как и придумывать изощренные планы там, где можно было решить всё просто и открыто. Он не видел в этом смысла, особенно, если убийств всё равно было не избежать. Обнаружить себя перед противником, провоцируя перестрелку, было рискованно. С простреленным колесом далеко не уехать, с простреленным бензобаком и подавно. Сам Роджерс в любой момент был готов сложить оружие, но это была лишь односторонняя полумера, потому что контролировать оружие в чужих руках он не мог. И переговоры, в сложившихся обстоятельствах, на этой земле, были бессильны, как и его авторитет, даже оставайся он до сих непогрешимым. Времена, когда один лишь его вид заставлял преступников сдаваться, давно прошли. Сегодня ему предстояла расправа чистой воды, без права на помилование, в угоду личным интересам, и Стив пока слабо представлял себе, каково ему будет в будущем с этим жить. В любом случае, вряд ли тяжелее, чем жить с очередной потерей, которую не предотвратил, поэтому Стив выключил… выключил в себе Капитана, отдав контроль инстинктам идеального солдата. Он забрался на самую высокую точку, которую смог найти среди прилегающих к дороге руин, а затем позаимствовал план атаки у Зимнего Солдата, спрыгнув сверху на движущийся на скорости автомобиль. Судя по тому, как жалобно скрипнул и просел под его весом тонированный в цвета камуфляжа верх, джип не был бронирован, по крайней мере, сверху, поэтому дальше, действуя по обстоятельствам и полностью доверившись обострившимся чувствам, Стив просто последовательно выстрелил… три раза, приставив дуло «Беретты» вплотную к плоскости крыши. С последним выстрелом, в место над водительским сидением, лишившийся управления автомобиль последний раз крупно тряхнуло, в который раз норовя скинуть Роджерса под продолжающие инерциальное движение колеса, и занесло вправо, прямиком в те самые руины, дробя бетон осколками, поднимая завесу пыли. Избегая града обломков, Стив скатился вниз, сгруппировавшись для падения. Все это на мышечной памяти, выучке, автопилоте тренированного тела. Мыслями Роджерс был далеко, безуспешно пытаясь примириться с тем, что только что он вынес приговор… фактически до совершения преступления, чему так рьяно противился в прошлом, готовый идти даже против Фьюри. — Садись, — также машинально он бросил израильтянину, подогнав уже освобожденный от тел джип и, не снимая ноги с газа, открыл дверь переднего пассажирского, без лишних слов давая понять, что ему предпочтительнее иметь пассажира у себя под боком, чем оглядываться на него через зеркало, проверяя, не прилетела ли ему шальная пуля или, того хуже, бредовая идея вытворить что-то неразумное. — Живее! — помня о языковом барьере, Стив дублировал слова жестами, возможно, слишком резкими, но Роджерс не мог сейчас думать ещё и том, какое впечатление производит. Поздно. Самое нежелательное он уже произвёл. — Просто поверь, если бы я желал твоей смерти, ты был бы уже мёртв. Вынужденно заняв предложенное место, израильтянин долго не решался завести диалог, который в данных обстоятельствах пришёлся бы Стиву очень кстати. Да, он убил далеко не невинных, убил не впервые, но впервые — неравного себе по силе противника, и адреналин от содеянного ещё кипел в крови. Мысли полнились противоречиями… Кажется, они успели преодолеть приличный отрезок пути, когда Стива буквально подмыло необходимостью объясниться. Дурацкая привычка! — Все эти люди, кто пересёк границу и сейчас находятся в нейтральной зоне, пришли сюда с одной лишь целью — убить моего друга. Теперь… обоих моих друзей, — Роджерса коробило от собственной же поправки, — учитывая, что мне пришлось отпустить женщину вперёд. Ты оказался не в том месте не в то время, за что тебя и пытались убить сирийские военные, а я… не смог позволить им это сделать. Но здесь опасности и без них хватает, потому что наёмники будут стрелять во всё, что движется, в особенности, в то, что похоже на человека. До своего КПП ты в одиночку не доберёшься, поэтому, — Стив повернул голову, чтобы посмотреть на сидящего рядом, и договорил на арабском, надеясь на большее его понимание, — если хочешь жить, делай, как я говорю. И не мешай мне. Ответа не последовало, и Роджерсу осталось лишь тяжело вздохнуть и вернуть взгляд на пыльную, ухабистую, виляющую по развороченным улицам среди разрушенных зданий дорогу. Стоило вспомнить о повышенной минной опасности, которой славился регион. — Ты по-арабски понимаешь? — Стив спросил без особой надежды и был приятно удивлен, когда периферическим зрением поймал качающийся жест ладонью, обозначающий «пятьдесят на пятьдесят». Уже что-то. — Ты на машину… свалился… на ходу. Вы людей… бросать, как… как мешки, — говорил на арабском израильтянин чуть хуже, а может быть и на одном уровне со Стивом — упрощенными конструкциями, неверно подбирая смысловые синонимы, о значении которых нужно было догадываться по контексту. «Только тех, кто этого заслуживает и, хочется верить, лишен права называться людьми». Роджерс задумался, как бы попроще сформулировать мысль, чтобы её донести, когда окружающую действительность разорвал грохот взрыва, достаточно далекого, чтобы Стив не смог мгновенно определить направление, но достаточно мощного, чтобы ему заложило уши, джип весом больше двух тонн тряхнуло на траектории движения. В юго-западном направлении над ломанной линией горизонта взметнулся конический факел из пыли и обломков. Где-то далеко завыла сирена, коробя и без того раздраженные близким взрывом барабанные перепонки Стива. Машинально захотелось заткнуть уши, но Стив поборол рефлекс. Должно быть, это сработали умышленно установленные кем-то извещатели, или, хоть это и менее вероятно, сигнализация попавшего под действие взрывной волны автомобиля. — Из машины ни ногой, понял? — Стив выпрыгнул наружу и, перекинув лямку автомата через плечо, обернулся проверить, услышан ли приказ. — Ты понял меня? Приглушенная расстоянием, но для слуха Роджерса всё также узнаваемая, автоматная очередь внесла свой вклад в какофонию летящих со всех сторон звуков. Она почти… почти поглотила чуть слышный звук движения слева, так что Стив едва успел уйти перекатом с траектории огня. Рефлекторное действие, направленное на самозащиту, но не самое удачное, учитывая, что он пространственно отдалил себя от своего… подзащитного. Который весь засуетился в запертой кабине, кричал что-то неразборчивое и непонятное, кому-то активно жестикулировал. Уже готовясь отстреливаться, Роджерс заметил на рукаве одного из нападавших шеврон — меч с оливковой ветвью в центре шестиконечной звезды, с… зеленым подфоновком, и если он правильно помнил изученную когда-то матчасть, означало это, что в него стреляли солдатки ЦАХАЛ. Просто потрясающе! Только их здесь до кучи и не хватало. И нет, он не имел ничего против женщин-солдат, хотя с ними особенно не горел желанием связываться, как и с израильской армией в целом. Улучив момент и откатившись за джип, Стив осторожно поднял руки. По крайней мере, попробовал. А в квартале от них, ближе к условному центру условного города прогремел еще один взрыв, на этот раз передавшийся Роджерсу больше вибрацией от соприкосновения ног с землей, нежели воздушной звуковой волной. Серены продолжили завывать. Времени на переговоры не оставалось катастрофически, Стив давно исчерпал все резервы, кажется, даже залез в минус, поэтому, держа одну руку поднятой, другую, более дальнюю и скрытую для обзора за массивным бампером, он осторожно завел за спину и отстегнул от пояса компактный шар свето-шумовой гранаты. С абсолютно лишней на данный момент мыслью о том, что во вторую мировую в боеприпасах было куда меньше эстетики, он провернул две полусферы в противоположных направлениях и швырнул гранату в направлении наступающих бойцов. Скрываясь в развалинах бывших домов, Роджерсу пришлось нехотя признать, что вычурная эстетика современности не только не снизила поражающей способности, но даже многократно её увеличила, концентрируя в меньшем объёме большую мощь.

***

«Увидеть в прицеле… тебя — мой худший кошмар». Они сидели на крыше здания старой пивоварни в Бухаресте. Баки чистил винтовку, разбирая её на мельчайшие составляющие, словно она была для него увлекательным конструктором «Лего». Диана словила себя на мысли, что во времена их детства никакого «Лего» не было, что, в общем-то, нисколько не помешало уже взрослому мужчине собирать по тому же принципу детали других «игрушек», с гораздо более высоким возрастным ограничением. И таких игрушек, по счастливой и не очень случайности, у Джеймса Барнса было великое множество, возможно, гораздо больше, чем существовало серий у производителя известного конструктора. — А в тебя когда-нибудь… стреляли? Другие снайперы? — Обычно в этом заключалась моя работа — быть страхующим и убирать других исполнителей, преуспели они в устранении своей цели или нет. Если нет, я убирал обоих. Если да, я устранял первого стрелка как свидетеля, — он отвлекся от своего занятия и посмотрел на неё из-за завесы упавших на лицо волос, выбившихся из растрепанного узла на затылке. Она потянулась рукой, чтобы убрать волосы и заглянуть в глаза, прочесть в них ответ, который он не даст словами. Неутешительный ответ, страшный, потому что неизбежно положительный и потому что голова — заветная цель любого снайпера — по-прежнему была самой уязвимой их частью, ведь с навылет простреленным мозгом не справится даже их физиология. Хотя… на такие эксперименты не осмеливались даже в ГИДРе, даже она сама, так что подтвержденных, опытным путем проверенных данных не было и взять их было неоткуда. — Один раз, — вдруг начал Баки, сосредоточенно глядя в одну точку перед собой, когда она уже и не ждала, и не желала продолжения темы. Только не с этим взглядом в бездну воспоминаний, откуда бездна смотрела на него, широко разинув свою зловонную пасть. Вспоминать каждый раз было страшно, вместе с тем, иногда это было необходимо. — Было близко. Подробностей не вспомню, но в тот раз Зимний был не… стрелком, а охранником. Группа поддержки напортачила со своей стороны и… в общем, я закрыл охраняемый объект собой. Хартманн сглотнула подкативший к горлу ком, прикрыв глаза и глубоко вдыхая, чтобы унять внутреннюю ярость на события давно ушедших… не дней даже, лет, а может, и всех десятилетий; на людей… на тварей, чья эпоха, в отличие от её собственной, давно прошла. Насколько бы ни был тяжелым этот разговор, она не могла унять профессиональный интерес к вопросу. — Насколько… близко? — зажмурившись, она потрясла головой, одергивая себя. — Не отвечай, если не… — В голову. По касательной. Она не смогла заставить себя продолжить расспрос, хотя любопытства это не умаляло, и Джеймс это почувствовал, понял без слов, как понимал очень часто, даже касательно того, что другими оставалось непонятым даже после объяснений. Другие всегда спрашивали: «Зачем?», Баки же просто отвечал. Сперва односложно, как на допросе, и общий смысл нередко приходилось домысливать, потом он научился, притерпелся к тому, чтобы рассказывать подробнее, потом… постепенно подключил объяснения и сравнения. Этим он не просто удовлетворял ее извращенное любопытство, он вспоминал, в ее лице найдя того, кто был способен выслушать… любой кошмар. — Представь, что твой череп — это медный бык Фаларида, мозг — казнимый внутри быка, а пуля — огонь под его брюхом… или не огонь даже, а палач, методично лупящий наковальней по медному боку. И… нет, это не смертельно, как и большинство пыток для нас, но… это выводит из строя, что гораздо-гораздо страшнее смерти, ведь на какое-то время мы остаёмся беззащитны. Далеко не от каждого стрелка требуется подтверждение ликвидации при подтверждении прямого контакта с целью, но в исключительных случаях… это их удачный шанс найти и добить нас, не встретив сопротивления. Найти и добить. Пока мозг плавиться в черепной коробке. Добить. Пока набат в голове сродни ультразвуку. Без сопротивления. Распахнув глаза навстречу вращающейся по спирали действительности и неумолимо вибрирующей гранитной плоскости, первое, что Хартманн осознала совершенно отчетливо, так это то, на что рассчитывают все без исключения убийцы, идущие за Баки. Зная, что он «модификант», единственный их шанс — это найти и добить его без сопротивления. Сопротивляющийся суперсолдат им не по зубам, и они об этом знают. Ноги тянуло к животу словно судорогой — свернуться в защитную позу, закрыться. Но стоило ей пошевелиться, как к горлу молниеносно подкатила, кажется, вся имеющаяся в ней жидкость, до сих пор отдающая противным послевкусием сладкой газировки. Она едва успела перекатиться со спины на живот и приподняться на руках в попытке хоть как-то стабилизировать своё положение в пространстве, как из горла брызнуло фонтаном, принося хоть и омерзительное, но всё же облегчение. И пока она корчилась в этом унизительном и максимально уязвимом положении, несколько алых капель упали на раскаленный гранит, восстанавливая в памяти картину предшествующих событий. С трудом поддерживая себя на одной руке, ладонью другой Диана коснулась правой стороны лица — не осторожничая, сразу широким, стирающим движением, каким обычно смахивают пот — от виска и до подбородка, с которого срывались редкие багряные капли. В висках гудело. Как закипающая вода, стремящаяся найти выход из сосуда, ее кровь, казалось, стремилась просочиться в слишком маленькое для этого отверстие, если таковое вообще имелось. Слух притупился до того, что она не слышала ни собственного дыхания, ни даже унизительных попыток выблевать собственные кишки. Насыщенное яркими вспышками пространство вращалось, словно кто-то закрыл её в центрифуге, при каждом движении к горлу подкатывали новые и новые спазмы. Пересиливая себя, Хартманн встала, сначала на четвереньки, затем — на колени, затем, с опорой на ближайшую колонну — на ноги, ненадолго прижавшись лбом к вертикальной поверхности, чтобы переждать новый залп фейерверков перед глазами. Едва всё более-менее стабилизировалось, она оттолкнулась от опоры и шаткой, неуверенной походкой пошла вперед или… назад?.. Ориентация и чувство равновесия всё еще не вернулась к ней в той мере, чтобы она могла адекватно оценивать своё положение в пространстве, но одно ей было ясно — если до захода солнца она не отыщет Баки, неизвестность сведет её с ума гораздо быстрее и действеннее, чем снайперская пуля. Пуля. Предназначенная ей. Хартманн нашла ее неподалеку, срикошетившую от колонны и, в конце концов, врезавшуюся в стену здания, уже потеряв и траекторию, и скорость. Того же 50-го калибра, что и большинство обнаруженных ею, только не помеченная её мозговым веществом. Чья-то чужая, выходит, выпущенная рукой кого-то, кто всё-таки дерзнул Зимнему Солдату… бросить вызов. Пару метров не дойдя до дверей здания… городской библиотеки, как гласили обрывки иероглифов на сохранившейся половине таблички, Диана резко повернула назад. Далекий взрыв пустил по земле волну вибрации, которая ударила по её чувствительным, но временно выведенным из строя рецепторам, словно электромагнитный импульс — по электронике. На какое-то время она вообще перестала ощущать, как расположено в пространстве её тело, откуда пришла взрывная волна и где источник затихающего звука. Проклятое солнце било в глаза, ослепляя. Она снова упала, распластавшись в тени на холодном граните, закрыла глаза и сконцентрировалась на бьющих через край ощущениях, на дрожи земли, на близком запахе собственной крови… Сосредоточение наиболее уцелевших, а стало быть, самых высоких зданий, находилось западнее, там же, надёжно скрытые среди развалин, должны были располагаться самые высокие точки — лучшие снайперские позиции из множества возможных в заданных условиях. Пуля, прилетевшая в неё, объективно имела другое направление, но если взглянуть на всё глазами снайпера, учесть прицельную дальность, высоту, наличие препятствий на траектории выстрела, поправки на ветер и влажность… Получалась… могла получиться совершенно иная картина. Ведь ракурс, с которого видела жертва, никогда не совпадал с тем, с которого на свою жертву смотрел стрелок. Где-то вдалеке завыла серена, новая волна вибрации всколыхнула землю, и на этот раз от горизонта в юго-западном направлении потянулся сносимый ветром на восток столб дыма, бело-серого, чуть с желтоватым оттенком, как ракушечник, используемый в строительстве. Снова поднявшись на ноги, Хартманн еще раз утёрла лицо и пошла в заданном самой себе направлении — вдоль здания библиотеки метров сто, снова беря под контроль свое тело и ощущения от сенсорных анализаторов, постепенно ускоряясь и переходя на бег. Когда площадь осталась далеко позади, а застройка уплотнилась достаточно, чтобы при передвижении понизу существенно влиять на скорость, она взобралась на крышу ближайшей постройки и продолжила двигаться поверху. Рубероид с крыш давно был сорван, неровные поверхности все были в ямах, на полной скорости прыгать с одной крыши на другую — каждый раз лотерея удачи, с риском провалиться на один или несколько этажей вниз сквозь поврежденные, ветхие перекрытия. Запах гари и специфических продуктов взрыва постепенно становился всё более ощутим в душном, раскаленном солнцем воздухе. Замедлиться ей всё же пришлось, когда, приземлившись перекатом на одну из крыш, она избежала участи быть разрезанной пополам натянутой проволокой лишь благодаря скорости реакции и прокаченной гибкости. Металлическая струна завибрировала буквально в миллиметре от её носа. Рефлекторно задержав дыхание, поддерживая себя на руках над горбатой плоскостью, воняющей разогретым гудроном, Диана отследила взглядом ход проволоки. Один её конец был привязан к чеке гранаты, уложенной в выемку в кирамзитобетонном кирпиче, как яйцо — в ячеистый лоток, другой опоясывал ёмкость, отдаленно похожую на испачканное в бетоне ведро, наверняка, заполненное чем-то, легко воспламеняемым. Стало быть, это здание кем-то и зачем-то охранялось, в том числе, и от проникновения с крыши… Вернувшись в вертикаль и устойчиво встав на обе ноги, Хартманн осмотрелась, заостряя внимание на архитектуре здания и его расположении относительно соседних. От места, где она стояла, до места, где дымило пепелище взрыва, было метров четыреста. Соседней была пятиэтажка, крыша которой находилась примерно на этаж ниже, так что можно было предположить, что строение под ней или уходило на шесть этажей вниз, или имело пять и высокий цоколь. Диана огляделась на этот раз непосредственно кругом себя в поисках других ловушек и путей проникновения внутрь. Четких следов чужого присутствия снаружи не было. Выход, ведущий с лестницы на крышу, простой попытке открыть не поддался, а напирать, применяя силу, она не стала. Слишком рискованно было, не зная, что по ту сторону, слепо попасться в чей-то капкан. Но и уходить, не проверив, она не собиралась. Кроме того, помимо служебной двери, в здании было полным-полно разбитых окон… Пробираясь внутрь сквозь один такой оконный проём последнего этажа, Хартманн не слишком осторожничала. Бытое стеклянное крошево, как стекловата, было везде, кололось даже сквозь кевлар и норовило порезать незащищенные кончики пальцев, но она упрямо сжимала их на автомате, держа его взведенным перед собой. На заботу о том, что заботы не требовало, у нее не было времени. Чертовы блочные многоэтажки, в особенности те из них, что пережили бомбардировку города нетронутыми, превращались в обширные лабиринты, детально исследовать которые в одиночку было сложно и долго даже для неё. На поквартирный обход одного такого здания могло уйти несколько часов, при том условии, что она могла вовсе ничего не найти. Или найти… остывшие трупы. Необходимость постоянно смотреть в тепловизор прицела замедляла, поэтому очень скоро она от этой идеи отказалась, доверившись собственным ощущениям. Если и имело смысл проверять квартиры, то лишь на верхнем этаже, потому что устраивать лёжку ниже не было никакого смысла. Обстановка разграбленного, частично разрушенного временем, но некогда жилого здания, по сей день хранившего в себе следы чужого быта, тяготила. Не потому, что она скорбела об очередной сотне-тысяче погибших или тех, кто лишился дома, крова и имущества, а потому что вся эта обстановка осложняла поиски. Вот зачем она вообще полезла в этот дом? Среди прочих именно в него? Потому что на крыше оказалась ловушка? Всё на этой территории кишило ловушками и следами некогда прокатившейся волной опустошения войны. Но не их войны! Не Баки и даже не Зимнего Солдата! Никто из них не был к этому причастен, и это могли быть вовсе не его… проволока, граната и… ведро с запальной смесью. Так какого черта она сюда полезла?! Просто это было зацепкой, одной из немногих на обширной территории, которую она, хоть и не прочесала пока от и до, заглянув под каждый камень, частично уже исследовала, и всё, что смогла обнаружить — трупы. Нет, это хорошо, это значит, что каждый из тех, кто покусился, уже расплатился только лишь за попытку, но… ей нужны были более материальные следы его присутствия. Чем больше проходило времени в бесплотных поисках, тем больше она нуждалась в доказательстве, что это не очередная дорога, ведущая в никуда. Планируя выбраться в ближайшее же окно, Хартманн свернула на площадку между двумя квартирами, в одну из которых отсутствовала дверь и… взгляд её зацепился за след в пыли, ведущий в ту из квартир, дверь в которую скрывала происходящее внутри. Она дернула ручку, не жалея сил, и буквально ввалилась внутрь, потому что заперто не было — дверь открылась легко. Внутри было пыльно, словно велся ремонт с распилом стен, не обжито и пусто. Не было мебели, пол застилали газеты, плинтуса были отодраны и валялись на расстоянии вдоль стен, утыканные гвоздями. След вел в дальнюю из комнат, и когда Хартманн вошла туда, её сердце пропустило удар, сбившись с отлаженного ритма. На одно ничтожно короткое мгновение ей показалось… Вот же оно, да! ДА! Но… триумф схлынул так же быстро, как и наступил. Комната была пуста, хоть и хранила в себе очевидные следы чужого недавнего пребывания. Комната была… практически пуста, не считая полусидячего, опирающегося спиной о стену под подоконником тела. Оно… Он был всё еще живым, зрение позволяло Хартманн видеть сквозь кровавое месиво не только катящийся градом по неповрежденной половине лица агонический пот, но и судорожное подрагивание лицевых мышц. Дополнительного оружия при нем Диана не заметила, а если бы ему было, чем себя взорвать, он бы не стал дожидаться ее появления и давно бы сам избавил себя от страданий, так что как угрозу, она его не рассматривала и даже виду не подала, что заметила его. Это отработанный ресурс, кусок мяса, не более. Кто-то, кому он проиграл очевидно перестрелку, снёс ему половину лица, скорее всего, тангенциальным попаданием, иначе за половиной лица последовала бы половина мозга навылет. Молча посмотрев на него сверху вниз, Хартманн прошла к оконному проёму, окинула взглядом вид, прицениваясь к возможностям обзора с этой позиции, и медленно опустилась на корточки под подоконник, развернулась спиной к стене и села, сперва вытянув ноги перед собой, а затем согнув их в коленях. Автомат мешался, так что она сняла его, отбросив на расстояние вытянутой руки. Вместо него притянула к себе лежащую рядом, сбитую с упора снайперскую винтовку. — СВД? — она спросила вслух, хотя ответа не ждала и в нём не нуждалась. Такая была в арсенале оружейника Шарифа. Она же, точнее, её только созданный в середине 50-х прототип, стала первой винтовкой Зимнего Солдата. Если быть точной, у нее в руках сейчас была множественная модификация той, самой первой. Складной приклад, укороченный ствол… СВДС. Оптика оказалась повреждена, очевидно, тем самым выстрелом, или предшествующим ему, который вывел из игры хозяина винтовки. Жаль. Ей бы очень хотелось обозреть близлежащее окружение сквозь снайперский прицел. Но, поскольку сделать этого она не могла, то и делать здесь ей было нечего. Рывком поднявшись на ноги, Хартманн ещё раз оценила позицию, подметив, что дымящееся здание отсюда просматривалось идеально. У Роджерса, кажется, был с собой бинокль, но сейчас с ней рядом не было ни Роджерса, ни бинокля, а толку от поврежденной винтовки… «Идиотка!» — обозвала Хартманн саму себя, обернувшись к молчаливому свидетелю, который, кажется, начал что-то мычать, но она не прислушивалась. Развернув бесполезную винтовку стволом вперед и используя её, как штык, она с силой вогнала самую тонкую часть в грудь стрелку и, помогая себе другой рукой, упорно всаживала до тех пор, пока серьезным препятствием движению не стал расширившийся диаметр в месте, где к стволу крепились магазин и прицел. Тогда она остановилась, присела напротив, приложила пальцы к точке пульса, выждала для уверенности, и, убедившись, что перед ней труп, сняла с его шеи бинокль. Снова встав у окна во весь рост, она вгляделась в пространство сквозь оптический прибор. Черные провалы оконных проемов, петляющие пустые улицы, раскрывающиеся в увеличении во всех своих мало приглядных подробностях, словно в статуэтке под стеклянным куполом на ладони. Больше всего остального её волновало горящее здание. Почерневший дым, поднимающийся вверх откуда-то с нижних этажей, безжалостно портил обзор, продолжали рушиться перекрытия. Рассмотреть что-то конкретное сквозь такую завесу едва ли представлялось возможным, поэтому она сменила направление взгляда, пытаясь отследить происходящее по периметру здания. Так или иначе, взрыв должен был привлечь внимание всех оставшихся боеспособных… Она терпеливо выжидала, слушая собственное сердцебиение и безостановочно воющие где-то в отдалении извещатели. Но ничего не происходило, никто не спешил в эпицентр. Переведя взгляд на дымящиеся окна, Хартманн уже никого не искала и готова была опустить бинокль, как вдруг… движение, тень его, там, по ту сторону колышущейся дымной вуали… Она сорвалась в погоню, не обратив внимание на начавшуюся активность по периметру. До цели было самое большое пять минут, но творящееся вблизи взорванного, дестабилизированного здания замедляло. Судя по полноте картине, увиденной издалека, рвануло где-то на нижних этажах, ближе к северной стене, но затронутые взрывной волной перекрытия верхних уровней продолжали рушиться даже спустя время, запуская цепную реакцию последующих разрушений. Медленно, но верно, многоэтажка складывалась, словно карточная, и сунуться внутрь мог разве что самоубийца. Пыль клубилась плотными облаками, как пирокластические потоки, мелкодисперсная взвесь бетона и прочих стройматериалов жгла глаза и не давала сделать полноценный вдох… Спрятав нос в изгибе локтя, Хартманн отстраненно подумала, что вот она — идеальная ширма для того, чтобы прикрыть отход. Начать звать в полный голос ей мешала лишь невозможность вдохнуть полной грудью, и от этого хотелось выть, ведь он был где-то рядом. Рядом, но все одно — недосягаемо далеко. — Ба… Баки! — не пытаться она не могла. Пыль нещадно забивалась в горло и нос, щипала глаза, но Хартманн продолжала идти. Где-то сверху ревели тонны бетона… Движение, чье-то близкое присутствие она, скорее, ощутила инстинктивно, почувствовала, нежели увидела нещадно слезящимися глазами. — Баки! — она рванулась, слепо ведомая чутьём, выставила вперед себя руку, настигая, хватая, удерживая мертвой хваткой… Она резко дернула преследуемого на себя, и уже по тому, как легко ей далось это движение, можно было понять, что это… не он. Рука нащупала чужой затылок, сорвала капюшон или… платок, при такой видимости было не разобрать, да и неважно это было. Она шла прочь из зоны задымления и насильно тащила настигнутого за собой, совершенно игнорируя сопротивление и кашляющие хрипы, которыми оборачивались попытки то ли кричать, то ли говорить. Как только она смогла рассмотреть свою ладонь на расстоянии от лица, Диана с силой толкнула жертву вперед себя, желая оказаться с ней лицом к лицу. И в этот момент ее предположения, мимолетом сделанные, когда она только сорвала платок, подтвердились — это была женщина. Облаченная в полевую амуницию, со снайперской винтовкой за спиной, но… женщина. — Ты… — выхрипела она на иврите, задыхаясь, кашляя, но продолжая слепо пятиться назад. Хартманн, в свою очередь, продолжала наступать. Выражение лица напротив искажала судорога, сложно было прочесть что-то определенное, но слезящиеся, раздраженные глаза выдавали страх. Уже не страх даже — ужас, а когда позади оказалось препятствие и отступать стало некуда, она оборонительно выставила перед собой одну руку, другой судорожно шаря по поясу. Диана проследила движение и перехватила руку, не дав выхватить гранату. И больше уже не отпустила, лишь усиливая захват. — Я, — осиплым от кашля голосом протянула Хартманн, поочередно вздернув ей обе руки и прижав к опорной плоскости над головой. — А ты… значится, та, что в меня стреляла? — плотно зажав жертву между сетчатым забором и собственным телом, Диана с наслаждением всмотрелась в полные паники глаза, выуживая из их глубины явное, чистое, абсолютное неверие. — Приятно познакомиться. — Невозможно… Хартманн оскалилась в улыбке, но стоило ей перевести взгляд правее чужого лица, где из-за правого плеча выглядывал ствол винтовки, всё остальное резко потеряло всякий смысл. Припыленный черный казался серым, большая часть скрывалась за спиной, мешая идентифицировать, поэтому Диана, резко потянув снайпершу от забора, сдернула с её плеча лямку винтовки, взявшись за детальный её осмотр с отчаянным, нездоровым интересом. Дальнобойная, 50-й калибр. Слишком габаритная, чтобы использовать её в качестве оружия постоянного ношения, поэтому наплечный ремень для неё не подразумевался заводской комплектацией. Тем не менее, таковой имелся, карабины были зацеплены за условно подходящие для этого рельефные части в конфигурации винтовки, значит, хозяину оружия, несмотря на его вес, было сподручно носить его с собой постоянно. И явно не женщине, стоящей перед ней. — Чья она? — рявкнула Хартманн, подняв на снайпершу требовательный взгляд. — Чьё это оружие?! — перехватив винтовку горизонтально обеими руками, Диана ею же прижала жертву обратно к опоре. — Говори! От медленно приходящего осознания того, что винтовка Баки — та самая AW50, купленная им у Шарифа — пошла по рукам, Хартманн затрясло. От потенциальной невозможности подобного, понимания единственно вероятной причины, неверия, страха, но… больше всего — от захлестнувшей ярости, объект вымещения которой был от неё в считанных сантиметрах. — Где ты её взяла?! — заорала Хартманн, теряя над собой всякий контроль, и усилила натиск. — Говори! Или… — Или что? — страх в глазах напротив сменился отчаянием, с отголоском безумия, с которым обычно бросают вызов. — Убьёшь меня? Больше всего на свете Диана ненавидела оказываться в подобных ситуациях, в которые чаще всего сама же себя и ставила: жертва уже знала… чувствовала, что умрёт при любом раскладе, что торг неуместен и попросту невозможен, и единственное, чем она еще могла испортить жизнь своей убийце — это отказаться отвечать на вопросы. С усилием выдохнув, Хартманн трясущейся рукой отвела винтовку, перекинув лямку себе через плечо, а свободную руку переместила на шею жертвы, жадно всматриваясь в её широко раскрытые глаза. «Молчи! Молчи, избавь меня от нужды обещать то, чего не случится. Ты не уйдешь живой, ты не умрёшь легко. Ты будешь задыхаться, глядя мне в глаза и зная, что не смогла меня убить, когда у тебя был шанс. Твоё тело будет сгорать в агонии, вопя о недостатке кислорода, мозг будет медленно… отключаться, зная, что никакие деньги тебя отныне не спасут, даже если именно ты… победила в этой игре». — Убью, — прохрипела Хартманн, через силу выдавливая из себя слова. — Убью всех… кто причастен. Всех, кто посмел. «Поздно, — упрямо твердили ей глаза напротив всё время, пока оставались открытыми. — Поздно, ты опоздала». Диана сдавила пальцами чужую челюсть, чувствуя, как ногти впиваются в плоть и, зарычав, резко повернула голову — до заветного хруста. Очередной труп свалился мешком к её ногам. Но ни пользы, ни даже личностного удовлетворения очередная смерть ей не принесла. В который раз она стояла среди развалин, на дымящемся пепелище, и её грудь разрывало от отчаянного желания кричать, выплескивая наружу весь страх, всю боль, сомнения и неопределенность. Хотя… в двух обстоятельствах прямо сейчас она была абсолютно уверена. Первое: краденая ли, найденная ли, забранная ли у трупа, как трофей, винтовка за её плечом принадлежала Баки. Потому что никто, кроме него, не стал бы отстреливать конкурентов, не представляющих непосредственную опасность, на большом расстоянии, рискуя обнаружить себя. О присутствии Баки и так знали, для него каждый из киллеров в равной степени представлял опасность, идя за его головой, так что он просто устранял их, не смотря на расстояние. Именно пулей пятидесятого калибра вышибли мозги найденному ею иголовцу как раз… примерно километрах в двух отсюда — предельная дальность, но в радиус вписывалась. И второе: если не живым, то ей придется искать его мёртвым, и она не остановится, пока не убедится собственными глазами.