Я не участвую в войне...

При всей неустойчивости ситуации и практически повальной потребности в медицинской помощи, далеко не все нуждающиеся лояльно относились к людям в форме, с автоматами и на бронемашинах. Даже если они несли мир и обещали помощь. Очередной конфликт вспыхнул, казалось бы, из ничего, и разобраться в его сути Роджерс уже даже не чаял. Он терпеливо пытался наладить хотя бы относительно жизнеспособный контакт с жителями очередного безымянного поселения, когда раздался сперва душераздирающий женский вопль, а сразу за ним — грубый мужской вскрик — озлобленный, содержащий искаженные, но узнаваемые слова-угрозы. В них угадывалось что-то про цвет кожи, женский пол, а дальше — сплошные оскорбления… Стив обернулся в направлении этих выбивающихся из общего фона звуков и нашел происходящее глазами как раз в тот момент, когда где-то там, по ту сторону улицы, их разделяющей, неизвестный обнажил широкое лезвие и замахнулся им на разящий удар. Удар этот не был ни заранее спланированным, ни сложным, ни представляющим реальное покушение на жизнь. Не больше чем любой другой, наносимый со схожим отчаянием непрофессионалом. Про такие говорят — «бытовуха», «по неосторожности» или… «непредумышленно». При любой трактовке, это стало неожиданностью, ведь Хартманн целиком и полностью была сосредоточена на том, чтобы вправить пострадавшей вывихнутый сустав. В лучших условиях это следовало делать строго под анестезией, но «лучшее» в ближайшем будущем могло им только сниться, так что она просто делала, что могла, предпочитая разбираться с последствиями своих решений строго по мере их возникновения. И теперь успела только закрыться предплечьем, блокируя нож. Рубящим ударом кривой клинок моментально прорезал слой одежды и, судя по острой вспышке боли, пронзившей левую руку, вгрызся в плоть где-то выше запястья. На большее испуганному нападавшему силы не хватило. Мир вокруг Хартманн на какое-то время привычно замер, будто поставленный на паузу. Могучий инстинкт самосохранения, безусловные рефлексы, подхлестываемые адреналином и болевыми импульсами, требовали моментального возмездия. Ей нужно было всего лишь дотянуться свободной рукой до пистолета на бедре, чтобы, практически упирая дуло обидчику в лоб, спустить курок. Или выдернуть его же нож из собственной руки и сделать всего одно, куда более профессиональное движение, которое ее жертва даже не успеет заметить и осознать умом, прежде чем захлебнется кровью в перерезанном горле. — Диана, нет! — резко нарушивший абсолютную, приближенную к вакууму, тишину крик над самым ухом заставил ее сперва вздрогнуть всем телом от неожиданности, после чего дернуться в попытке обернуться и увидеть еще одного потенциального врага, посмевшего застигнуть ее врасплох. — Дьявол! Вот только это оказался не враг, а всего лишь Стив, который своим появлением прервал закономерное развитие кровавой бойни. Обхватил ее сзади поперек груди, предостерегая от ответных действий и, резко вздернув на ноги, поволок прочь от шокированной жертвы со вправленным без обезболивания вывихом, от вставшего на ее защиту… наверное, родственника, с перепугу пырнувшего ее ножом, и от стремительно стекающейся к месту событий толпы местных, грозящих вот-вот поднять панику и массовый протест против присутствия чужаков. — Я в порядке! — пытаясь избавиться от излишнего покровительства и как можно скорее погасить чрезмерное внимание к инциденту, Хартманн уверено рванулась из страхующей хватки и, не сбавляя заданной Роджерсом скорости, продолжила самостоятельно идти, придерживая поврежденную руку здоровой. — Все нормально, Стив, не вздумай раздуть из мухи слона. — Майор, возвращайтесь к месту парковки, — приказным тоном Роджерс сообщил в рацию, совершенно проигнорировав ее просьбу. — Вы здесь нужны. Срочно! — Стииив… — она застонала сквозь сжатые зубы. Раздраженно и вовсе не от боли. Скорее, от злости на собственную неосмотрительность и от паршивого, свербящего изнутри предчувствия еще более худшего развития событий, которые проще всего было замять, сделав вид, что вовсе ничего не произошло. Но Роджерс будто нарочно пропускал все слова и звуки, от нее исходящие, через какой-то свой внутренний фильтр, кардинально меняющий смысл. — Ради всего… Распахнув дверь пикапа так, что едва не выдрал, Стив изловчился зажать ее между собой и боковой стороной переднего сидения, загораживая собственной фигурой возможные пути к отступлению и не оставляя ей никаких других вариантов, кроме как забраться внутрь, сев боком на сиденье; ногами наружу и, соответственно, к нему лицом. Он попытался осмотреть ее поврежденную руку, но Хартманн резко отстранила его осторожно тянущиеся пальцы, не давая себя коснуться. Естественным ее порывом, едва ли не инстинктом на грани необходимости было как можно скорее вытащить нож, по-прежнему торчащий в ране, но Роджерс, хренов эйдетик-книголюб, не давал ей этого сделать. — Не спеши! Сейчас Джек подойдет… Сцепив зубы, ей пришлось его послушать. Хотя терпение стремительно иссякало, а промедление не имело под собой ровным счетом никаких оснований, она слегка наклонилась корпусом вперед и снизу вверх внимательно всмотрелась в его глаза, ища в них, помимо тревоги и напряжения, разумеется, хотя бы самый минимальный намек на трезвую оценку всей нелепости ситуации. Тщетно. Он не понимал. Он не осознавал, словно нарочно видя лишь то, что было доступно его глазам и совершенно, кажется, забыв обо всем, что знал. На них ведь заживало куда быстрее! — Джек! — Роджерс отвлекся и призывно замахал руками. Воспользовавшись этим секундным отсутствием надзора, Хартманн, прикусив изнутри щеку для большей убежденности, что не издаст лишних звуков, после чего уверенным движением потянула деревянную рукоять, извлекая нож. Стив, поймавший происходящее боковым зрением, успел издать только невнятный возглас протеста, когда все уже произошло, и ему осталось только рефлекторно протянуть руки в полной уверенности, что сейчас открытая рана неизбежно зальет кровью все вокруг. Он предполагал, по тому, как прочно держалось лезвие, что разрез глубокий. По классике жанра для подобных блоков рукой, при отсутствии дополнительной защиты предплечья и если нож был достаточно острым, вполне вероятно, до самой кости. Но ни кровавой лужи, ни фонтана так и не случилось. Не смотря на мерзкий влажно-чавкающий звук, предшествующий извлечению лезвия, несмотря на то, что оно оказалось окровавлено на две трети своей ширины. С секунду Стив еще пребывал в замешательстве, пока Диана, совершенно себя не жалея и даже не мысля соблюдать никакие протоколы осторожности, просто рванула рукав куртки, одновременно задирая его вверх и разрывая в обе стороны от уже сделанного ножом разреза. Не успел Роджерс подумать, насколько это травматично и до белых звезд перед глазами больно, даже при условии ускоренной регенерации, как его глазам предстало оголенное предплечье. С его зрением и скоростью восприятия, ни кровь, ни лоскуты материи разодранного рукава восприятию общей картины нисколько не мешали, так что он все видел отчетливо, в реальном времени: изначально разошедшиеся примерно на два дюйма края сухого, практически бескровного разреза стремительно стягивались по направлению от углов к центру, закрывая повреждение тонкой пленкой новой ткани, образующей гладкий и блестящий шрам буквально на глазах. Без воспаления, нагноения, корок и всех остальных, последовательно сменяющих друг друга фаз в классическом процессе заживления инфицированной раны. Стив запоздало выпустил воздух из легких, моргнул, и за эту долю мгновения шрам сгладился, слился с поверхностью кожи и окончательно перестал бы выделяться, если бы не общий фон вызолоченной загаром кожи, с которым слишком контрастировала бледно-розовая полоса. На серьезность прежнего повреждения намекали только разодранный, частично напитавшийся кровью рукав, сукровичные разводы на коже и собравшаяся густой, обветренной каплей кровь на самом лезвии. Как и подозревалось, самого обычного кухонного ножа… — Святые угодники. Как такое возможно? Этот вопрос крутился у Стива в голове, методично долбил виски, как какая-нибудь заевшая песня. Понадобилась добрая пара секунд или даже больше, чтобы под впечатлением от увиденного осознать, что сам он рта не раскрывал и никаких вопросов не задавал. Нехотя, опасаясь потерять связь с реальностью происходящего, Роджерс отвлекся и полуобернулся, чтобы обнаружить Трэвиса, стоящего за его плечом с приоткрытым ртом и выражением глубочайшего не то удивления, не то шока на вытянувшемся лице. Таких выражений в своей жизни Стив повидал однозначно больше, чем ему хотелось, ведь каждый такой момент был ознаменован проявлением чего-то, прежде людьми невиданного, что воспринималось простыми смертными, как тотальный разрыв шаблона, как черта невозврата, делившая их жизнь на «до» и «после». Например, до появления Мстителей, и после, со всеми теми выдающимися способностями, которыми по той или иной причине обладал каждый член команды. Ладно Трэвис… Куда примечательнее, что выражение лица Хартманн, в тот момент, когда Роджерс попытался поймать ее взгляд, было ненамного более осмысленным и осознающим происходящее. Она запрятала эмоции глубоко внутрь слишком быстро, и все же Стив успел заметить, сумел уловить — след страха, тень его, почти моментально растворившуюся в менее уличающих непонимании и банальной растерянности. Она сама не ожидала… Притом, что оба они хорошо знали, по каким сценариям могли развиться эти нечаянные события. Регенерация могла идти медленно, как у обычного человека, и тогда им бы сейчас нашлось занятие поважнее чтения выражений друг друга. Могла умеренно ускоренно, как у самого Стива, и тогда все равно пришлось бы поспособствовать лучшему заживлению, наложив стерильную повязку часа на три. Произошедшего не мог предположить никто, даже она сама. Сколько времени прошло от момента извлечения ножа до полного и абсолютного восстановления, когда шрам перестал различаться даже улучшенным зрением? Стив, само собой, не засекал с секундомером, но грубо и с большим припуском — минуты две на всё про всё. Из которых голая регенерация… сколько? Секунд двадцать? — Иди, — когда Диана сама на него посмотрела, в ее взгляде снова безошибочно узнавались полное владение ситуацией и решимость. — Рассортируй и успокой толпу, у тебя это неплохо получается. Произошло недоразумение, из-за которого глупо срывать с места всю группу. Попытайтесь замять конфликт. Роджерс своим ушам… да нет, конечно, верил, но если ее это, похоже, нисколько не волновало, то сам Стив за свои терпение и толерантность в отношении настолько враждебно настроенных местных сейчас не поручился бы. — Тебя убить пытались! — Не впервые, — Хартманн оскалилась в мимолетной усмешке. — И это были даже не исламисты, а гражданский, которого в расчет-то брать грешно. Он защищал женщину, которой я причинила боль. Все в порядке, — она положила руку, ту самую, недавно порезанную, Роджерсу на плечо и с силой сжала пальцы, отчаянно рассчитывая без слов дать ему знать, что сейчас на самом деле имеет значение. — Иди уже! Недовольство их присутствием, меж тем, нарастало. Просто выключить слух, а заодно с ним все остальные свои органы чувств и продолжить игнорировать обстановку Стив себе позволить не мог. Уже хотя бы потому, что в противном случае ситуация могла стать, как лесной пожар, абсолютно неуправляемой, а, стало быть, в разы более опасной. В первую очередь, для той, которую он самому себе поклялся защищать. — Док, — он кивнул Трэвису, выражая свое доверие, и, бросив автомат в кузов, быстрым шагом, переходящим на бег, поспешил к месту событий. — О’Нилл, Фишер, это Грант. Оружие не применять, — в который раз слепо пойдя на поводу рефлексов, Роджерс попытался коснуться микронаушника, напрочь забыв про его отсутствие и наличие в качестве менее технологичной замены старой доброй рации. — Оружие в ход не пускать без крайней необходимости. Как поняли? Подтвердите!.. Вернувшись слухом в окружающее ее пространство, Хартманн посмотрела на застывшего рядом Трэвиса, который вроде и пытался вести себя обычно, и в то же время выглядел очевидно растерянным и абсолютно неуверенным в необходимости своего присутствия. Особенно, после всего увиденного. У него чуть заметно подрагивали руки, когда он в неверии и неуверенности, что ему это позволено, дотронулся до ее руки, недоверчиво ощупал самыми кончиками пальцев, чуть более шершавых, чем могли бы быть у хирурга, совершенно гладкую кожу в том месте, где еще недавно была серьезная рана. Где она все еще должна была быть согласно всему, что он знал, во что верил и что успел повидать за свою карьеру и всю свою жизнь. Да, он, конечно же, знал, что ускоренное заживление имело место быть, но оно всегда было… где-то там, у единичных избранных, которых он никогда не знал и в глаза не видел. И почему-то всегда считал, что гипотетический «эффект ящерицы» не был доступен никому. Даже суперсолдату… И, видимо, ошибся. — Не стойте столбом, док, просто забинтуйте. Работы непочатый край, мы тут теряем время. — Но… — будто только теперь опомнившись, Трэвис посмотрел на сидящую перед ним в еще большей растерянности. Подстегнутый странной просьбой, мужчина с чуть большей уверенностью прощупал ее предплечье, но так и не нашел повреждений, требующих хотя бы поверхностного вмешательства. — Ведь раны нет… — Зато есть свидетели, — Хартманн терпеливо взялась объяснять, несмотря на то, что терпение, знатно подточенное собственной неуверенностью, изменяло ей с каждым мгновением все сильнее. — Даже те, кто не видел произошедшего напрямую, наверняка, услышали через интерком, как… Грант зачем-то срочно вас вызвал. Была рана, была кровь, а раз так, то должны быть и объективно видимые последствия, майор. Бинтуйте. Или возвращайтесь туда, откуда он вас выдернул, к тем, кому вы действительно нужны. Я в порядке.

***

На этот раз пальцы, уверенно вырисовывающие абстрактные узоры по всей нижней трети ее левого предплечья, не дрожали, были мягкими, в самый раз для пластического хирурга, а не практикующего бойца, не расстающегося с оружием. Роджерс снова стоял перед ней, почти вплотную, пока она вынужденно сидела на кушетке, обреченно протянув ему руку для осмотра. — Я в порядке, Стив, — Хартманн сделала над собой усилие, чтобы не закатить глаза и не вырвать руку, даже промолчала и не отпустила ни одного едкого комментария. — Клянусь, если ты заставишь меня повторить это сегодня еще хоть раз… «Прищепка» на ее безымянном пальце издала короткий звуковой сигнал, а телефон в руке Стива отозвался вибрацией в унисон. Он тут же развернул экран в ее сторону. Нехотя взглянув на вполне предсказуемый даже без приборной верификации результат, Хартманн поспешно опустила взгляд. Она не стала бы обсуждать это даже в условиях гораздо большей конфиденциальности, чем позволяли тонкие, что бумага барачные стены со щелями везде, где можно и нельзя. — Защитные титры почти в два с половиной раза выше моих, — полушепотом вслух Стив прокомментировал оба показателя. — Такое раньше случалось? Весьма удачно для Дианы, мечтающей избежать любых вопросов, из общего звукового фона снаружи выделились приближающиеся шаги. Стив моментально отпрянул на шаг, спеша восстановить между ними приемлемую дистанцию, и обернулся ко входу, наблюдая, как один из русских солдат лениво и нехотя, словно вовсе не видя в этом смысла, постучал костяшками о дверной косяк и без того едва прикрытой двери. — Ты просил сообщить, когда поступит приказ возвращаться, — говорил он с акцентом, но на вполне приличном английском. — Расчетное время отбытия — десять минут. — Понял, — сдержанно кивнув, Роджерс ответил также по-английски. Такой расклад значительно упрощал ситуацию. Для всех. Рядовым бойцам, по крайней мере, преобладающему большинству из таковых было гораздо спокойнее от мысли, что «мутный мужик» их не понимает. Стиву было проще эту их мысль не опровергать, оградив тем самым себя от лишних недомолвок и откровенной лжи, на которой лично он предпочитал доверие не строить. В армии Роджерс еще в далекие для нынешнего поколения 40-е выучил, что после получения прямого подтверждения, что информация к сведению принята, обычно принято ретироваться, однако… парень в дверях об этом либо не знал, либо намеренно с этим не спешил. Вместо вербального вопроса Стив послал ему вопросительный взгляд. — Прямого приказа не поступало, однако… — интригующая пауза, таящая в себе потенциально тысячу и один смысл, так что поди догадайся, какой из них единственно правильный. Стиву гадать не пришлось. — Я понял, — он повторил, на этот раз с более настойчивой интонацией, скользнув взглядом по нечитаемому выражению, маской застывшему на лице Хартманн. — Я возвращаюсь один. Весьма предсказуемое обстоятельство. В той же степени предсказуемое, как и то, что в обозримом будущем ему предстоит пожалеть не только о том, что телепорт для массового пользования так и не был изобретен, но и об их очередном вынужденном разделении. Хотя иначе поступить ему не позволяла совесть. Особенно, если худшее все-таки произойдет.

***

Небо светлело на востоке, постепенно становясь из сплошного черного сперва чернильно-синим, затем широкая полоса алого разделила линию зубчатого от рукотворных построек горизонта и остальной небосвод, словно кто-то по мокрому провел на темном фоне яркой акварелью, а затем еще, и еще, постепенно размывая цвета в сложный градиент. Стив выжимал третью сотню, упираясь кулаками в пыльный грунт, а параллельно прокручивая в голове всю последовательность событий так и эдак, в надежде ухватить за хвост тот неуловимый момент, когда, казалось бы, их простой и понятный план пошел прахом, как эта пыль под его руками, от малейшего дуновения ветра остервенело въедающаяся в глаза. В очередной раз, один из последних перед рассветом, прилежащую территорию «облизали» лучи прожекторов с вышек. Со стороны казарм, доносимые ветром, постепенно стали прилетать звуки утренней побудки, зачастила обрывисто-разговорная русская речь. Заплескалась вода в умывальниках, фоном заиграла какая-то мелодия-минусовка. Или Стив просто не расслышал положенных на ноту иностранных слов в какофонии прочих звуков пробуждающейся военной базы. Зато он прекрасно расслышал открывшуюся дверь и медленно приближающиеся шаги. От здания до тренировочной площадки расстояние было метров триста, примерно столько же шагов в обычном темпе. Стив спокойно дожал еще десятку, прежде чем плавно вышел в стойку на руках, отжался так еще один раз, после чего так же плавно вернулся в привычную вертикаль с упором на обе ноги. Все также неспеша он подошел к турнику, снял с перекладины футболку и нырнул головой в горловину. Даже если бы он внезапно наплевал на общечеловеческое уважение, банальная субординация не позволила бы ему приветствовать офицера, пусть даже вооруженных сил совсем не той страны, которой он некогда присягал, голым торсом. Кроме того — и с этим Роджерсу давно пришлось смириться, приняв как данность — его комплекция была своего рода визитной карточкой, порождающей слишком много неудобных вопросов в слишком неподходящий момент. — Доброе утро, майор, — Стив приветствовал по-английски, когда расстояние между ними сократилось достаточно, чтобы позволить диалог в обычном тоне. — Добрее бывало, — с тяжелым вздохом отмахнулся мужчина, останавливаясь перед Роджерсом с предусмотрительным сохранением необходимого расстояния. Он кивнул и жестом указал на рукотворный барьер-препятствие из выстроенных в ряд старых покрышек, обманчиво ненавязчиво предлагая сесть. С этой данностью Стиву тоже пришлось в свое время смириться. Мало кто сознательно хотел вступать с ним в диалог стоя. — Просто, чтобы вы знали… капитан, — слишком очевидная запинка, — мне сложившаяся ситуация не доставляет удовольствия. — На войне редко приходится делать что-то в удовольствие, — Стив ответил с куда более выраженной интонацией, чем запланированная нейтральная, и все-таки присел на покрышку. — Не трудитесь, майор. Американцы больше не появятся ни на территории госпиталя, ни на территории базы. Вопрос решенный. Роджерс изначально не искал доступа к досье, поэтому все его знания о людях, с которыми приходилось сотрудничать, строились исключительно на вербально полученной информации. На формально названных при знакомстве именах, фамилиях и званиях. Для сотрудников госпиталя добавлялась еще медицинская специальность. Что-либо сверх этого, любые дополнительные знания основывались исключительно на наблюдениях и домыслах — его попытках улучшить навыки чтения людей. — Раз так, зачем вернулись вы? Расстояние неблизкое. Сомневаюсь, что вам в удовольствие тратить столько времени на дорогу лишь затем, чтобы лично отчитаться. — Как я уже говорил, война — это не увеселительное времяпровождение. Я здесь для того, чтобы предупредить. Уверен, что вы и ваши руководители без меня прекрасно осведомлены о ситуации в регионе. Поверьте, я никоим образом не ставлю под сомнение эффективность ваших разведслужб и актуальность поставляемых разведданных, но… я должен быть уверен, что вы осознаете риск и имеете возможность, в случае чего, отразить угрозу. Майор низко опустил голову, как если бы силился скрыть свою реакцию, но по движению плеч угадывался насильно сдерживаемый смех. — Простите… — в конце концов, он фальшиво кашлянул в кулак, снова подняв взгляд. — За кого вы нас принимаете… капитан? — очередная запинка на аналогичном слове. — Если вы, конечно, тот самый капитан, в чем у меня есть… обоснованные сомнения. Неужто за цирковую труппу? Сборище клоунов, намеренных стрелять по условным врагам поролоновыми носами из пластмассовых дудок! В отличие от русского майора, свой гнев Стив умел удержать, поэтому со своей стороны продолжил диалог спокойно: — Некто, называющий себя Шейхом, уже организовывал успешные нападения на гуманитарные колонны и даже на ряд военных формирований, как сирийских, так и российских, позиционирующихся как хорошо охраняемые и защищенные. Возможно, ему и не по зубам эта база, но завтрашняя поставка может оказаться для него слишком заманчивой, чтобы рискнуть. Качественные медикаменты, высокотехнологичное оборудование, продовольствие. Готово ли ваше командование рискнуть всем этим и людьми, большинство из которых даже не в состоянии себя защищать, во имя слепой веры в непобедимость великой русской армии? Возможно, Стиву стойло сейчас воздержаться от столь провокационных заявлений, но он не стал.  — Скоро прибудет генерал Юрин. Можете попробовать это же высказать ему… — Охотно выскажу, если в этом по-прежнему будет необходимость. Но я не ищу конфликта интересов, майор. И не стремлюсь вбить очередной клин в и без того негладкие отношения между двумя странами. Я лишь хочу убедиться, что завтрашний визит пройдет гладко. — Или же поспособствовать обратному. Никто ведь понятия не имеет, кто вы такие и какого, извините, чёрта вы здесь забыли. А я рискую званием и потенциально своей жизнью, ведя с вами этот сомнительный диалог один на один в тайне от всех остальных. Это Трибунал и едва ли не измена Родине в том случае, если что-то все-таки произойдет. — Я не принуждал вас к этой встрече, майор. — Как бы там ни было, кем бы ни была ваша таинственная спутница, ровно также как и вы не располагающая к доверию, она спасла за это короткое время много жизней. Военных, гражданских, в конце концов, детей. Можно бесконечно поражаться и строить сколько угодно теорий о том, на каких стимуляторах она сидит, чтобы выдавать подобную результативность при полной эмоциональной отрешенности, но если это работает, то мне, пожалуй, все равно, каким образом. Я сделаю вид, что мне все равно. Я всего лишь военный врач, не агент разведки, разоблачать шпионов не моя прямая обязанность, но и покрывать подобное я не имею права, даже если вдруг окажется, что она умеет исцелять прикосновением. В то же время, не хочу показаться неблагодарным за все, что она сделала, поэтому я пришел сюда по вашей просьбе один, поэтому все еще не предпринял попытку сдать вас руководству базы и закрыть в камере до выяснения хотя бы вашей личности. — Её я не афиширую, майор, по личным причинам, но и не скрываю. — И что это меняет? Не так давно американцы объявили своего Капитана официально погибшим, в чем обвинили русских. В стране даже был объявлен день траура. Обратного официального заявления, насколько мне известно, до сих пор сделано не было. Но вот вы якобы восстали из мертвых именно здесь, на территории, усилиями ваших же руководителей объявленной зоной военных действий. Всячески и… довольно успешно, я бы сказал, пытаетесь втереться в доверие к представителям вражеской стороны. Я очень не хочу давать этим событиям единственно верное определение. Уверен, вы и сами знаете, каким оно может быть. Одного рехнувшегося суперсолдата уже отрядили сюда, и, судя по тому, что он не предан ни одному лагерю и горазд убить любого, исходя из никому неизвестных целей, ни одна из сторон его не контролирует. На фоне всего этого можете, кем угодно себя называть, это все равно будет выглядеть как… попытка отмщения за действия наших руководителей, о которых очень часто мы сами бываем не в курсе. — Как и я. Вопреки сложившемуся мнению, я не дежурю в Белом доме подле президента и не науськиваю его развязывать войны. Науськивал бы не развязывать, вот только мое мнение спрашивают только тогда, когда на землю сыплются пришельцы. В остальное время я неугодный правительству преступник, чьи действия очевидно противоречат интересам Штатов. И ничто из этого не меняет того обстоятельства, что в случае, если ваша разведка пропустила готовящееся нападение, свихнувшемуся суперсолдату вы окажетесь обязаны жизнью, потому что он непременно окажется здесь. И именно из-за него здесь я. А сообщаю я вам все это, потому что терпеть не могу подковёрные игры, особенно, с прямым риском для жизни людей. — Кем бы вы ни были, я не могу запретить вам здесь находиться с помощью ничего незначащих приказов. Я… не хочу угрожать вам арестом или… чем-то худшим, потому как, подозреваю, что в попытке вас задержать без жертв не обойдется. Но я предупреждаю вас, капитан, если вы или кто-то из ваших людей появитесь на территории… снова, о ваших похождениях будет сообщено командованию. Будут последствия. — К сведению принял, — раздраженный Роджерс едва не ляпнул «сэр», вовремя справившись с собой и заполнив неуместную паузу нейтральным: — майор. Смею надеяться, в своих подозрениях мы оба ошибаемся. — А если нет? — вопрос ощущался очевидно лишним. Стив не то, чтобы осуждал, недоверие было более чем обоснованно, и, тем не менее, он предпочел бы, чтобы этого не прозвучало. — Тогда я готов к последствиям.

***

Хартманн разрывало изнутри между потребностью занять себя хоть чем-то и отвлечься от навязчивых мыслей обо всем том, о чем думать она себе сознательно запрещала, и вынужденным отдыхом. Рука сама собой тянулась к телефону в потайном кармане, мысли уже вовсю формулировали запросы и алгоритмы поиска, могущие хоть чем-то поспособствовать ситуации, давным-давно зашедшей в тупик. От русских осведомителей толку было мало, их информация была однобокой, напрямую касающейся интересов РФ, а как раз их Баки, намеренно или случайно, не затрагивал. После всего… она уже не была уверена, что знает, что у него на уме, что станет катализатором, и в какой момент его нейтралитет перерастет в явную или скрытую агрессию, а русские в очередной раз ополчатся на Зимнего Солдата. Она резко отложила уже зажатый в руке гаджет в сторону, так и не коснувшись сенсора. Посмотрела на дверь, прислушалась… — Шпион, выйди вон! — она произнесла умеренно громко и требовательно, нисколько не преуменьшая свои знания русского, хотя, казалось бы, никаких намеков на вторжение не было, и незваный гость по-прежнему никак себя не обозначил. — У меня был тяжелый день. Завтрашний… точнее, уже сегодняшний обещает быть не легче, так что я планирую отдохнуть. Чего и тебе советую. — Какое плохое зло я тебе сделал? — дверь осторожно толкнули от себя, и в проеме появился темный силуэт, сразу с поднятыми к затылку руками. — Не стреляй, о, великая королева Фрейя, я с миром. — С таким успехом имена вымышленных персонажей скоро закончатся. Не думал определиться, раз уж мое настоящее тебе не нравится? — Хартманн медленно опустила пушку, но прятать не стала, оставив на виду. Блеклое свечение от разбросанных по углам палочек ХИС создавало предостаточно слепых зон в небольшой лачуге, чтобы благополучно скрывать более впечатляющие подробности того, насколько она не рада внезапному визиту. — И раз уж ты все равно вломился, будь добр, прикрой за собой дверь и позволь мне дальше обманываться мыслью, будто это не сарай. — Как пазлы человеческие собирать — так ты само хладнокровие и невозмутимость, перед которыми, наверняка, преклонился бы сам Ганнибал Лектер, а как ночь в сарае перекантоваться — так ты, оказывается, неженка. — Ты пришел мои предпочтения обсуждать? — Нуу… — незваный гость загадочно присвистнул, продолжая беззастенчиво осматривать окружение. — Если на перспективу… у тебя здесь ничего так, романтик. Ты поэтому со всеми не ночуешь? Одним слитным движением Хартманн села, свесив ноги в армейских берцах со старой раскладушки так, что железная перекладина каркаса ощутимо передавила бедра. — А ты смелый, — она проворковала обманчиво нежно, но тут же оскалилась в пренебрежительной улыбке и отрицательно покачала головой, брезгливо сморщив нос. — Но резко не в моем вкусе, так что все перспективы оставь за порогом, пусть составляют компанию твоей сиротливо брошенной винтовке. Дмитрий… Данилов, верно? — она притворилась, будто не уверенна в своем предположении и не предполагает о нем того, что вряд ли отыщется даже в его личном деле. — Стрелок? — она снова улыбнулась. — Или лазутчик? — Диана намеренно сделала голос грубее, не сильно стараясь попасть в тональность, скорее, просто вольно парадируя: — «Злые языки уже уронили слово — наушник и шпион». — Надо же… Сколько ярлыков за раз? — мужчина медленно подходил ближе, в конце концов сократив дистанцию между ним до некомфортной, но Хартманн сознательно предпочла ничего с этим не делать. — И сколько неосторожных намеков. Хорошо знаешь язык, цитируешь нашу литературу? Или это из сериала? Может, даже знаешь, кто?.. — Ковальчук, если ты про главную роль. Бортко, если ты про режиссера. Уверен, что ты хочешь поговорить именно об этом? Потому что я только за, но, боюсь, это не та информация, за которой тебя ко мне подослали. — Большую часть из того, что я должен был узнать, ты за неполные пять минут выложила мне сама… — Вопиющий непрофессионализм, да? Видимо, не стать мне Черной вдовой… — Хартманн разочарованно поцокала языком. — На кого ты работаешь? На американцев? — А сам не догадываешься? — Я не гуру шпионажа, как ты могла заметить. С базы поступил приказ оставить кого-то приглядывать за вами, пока этот ваш… Грант слоняется по нашей территории. А поскольку ребят из СВР для этой задачи среди нас не нашлось, добровольцем вызвался я. — Ух ты!.. Меня должно это впечатлить? — Скорее, озадачить… — Положим, я озадачена, хотя это фальшь, и ты это знаешь. Наверное. Должен… Забей. Ну, так что, групи, уже придумал, в каком месте мне оставить тебе автограф? — Диана вновь сменила тон на обольстительный, сиропно-зазывающий. — Если нет, у меня есть парочка идей… — Даже так?.. — Ага, — Хартманн совершенно по-идиотски качнула головой и медленно поманила его к себе указательным пальцем.– Не упусти свой шанс, пупсик… Маловероятно, что он подписался на это исключительно ради сомнительного траха. Даже при том, что женщины здесь были в дефиците, и ни одна из них не высовывала нос дальше курилки на базе, а Хартманн, напротив, не пропускала ни одной вылазки в любую дыру, она не производила впечатление доступной. Еще менее вероятно, что он взаправду смыслил в шпионаже больше, чем остальные рядовые солдаты из группы поддержки, сопровождающие русских медиков. Совсем невероятно, что это все стечение обстоятельств… Он что-то хотел у нее узнать. И теперь ей самой было небезразлично, что именно. А это значит, что незаметно для режиссера роли поменялись. Думая так, Хартманн в который раз ободряюще ему улыбнулась, ненавязчиво слегка раздвинув ноги и этим понуждая к действиям. — Что тебе известно об ожившей местной страшилке, столь быстро покорившей… вершины всех чартов? — он попробовал улыбнулся ей в ответ. Для Хартманн вышло отвратительно, но она повелась. Расстояние между ними сократилось до критического. Ею не осталось не замеченным, что он вел себя несколько скованнее, чем тот, кто привык получать желаемое соблазнением, значит, для него это был непривычный метод. Он ощущал себя не в своей тарелке, но позволял событиям развиваться, наверняка, всё ещё лелея издохшую в зародыше надежду выведать необходимую ему информацию раньше, чем стояк окончательно ударит ему в голову. — Кто он? Т-1000? Хотя… кому сейчас нужны сказки старика Кэмерона про киборгов, когда есть Мстители во плоти… Асгардский бог? — он прыснул смехом со своего же предположения. — Теряюсь в догадках, за кого еще могли пообещать такие баснословные деньжищи? Дрянное освещение отметало необходимость тщательно контролировать выражение лица, но Хартманн все равно пришлось сильно постараться, чтобы не выдать свое неравнодушие к вопросу как-либо иначе. Медленным, тягуче-плавным движением она протянула руку и, ухватив непрошенного, но уже попавшего в ее сети визитера за запястье, рывком опрокинула его на себя, так что в какой-то момент неконтролируемого падения они столкнулись лицами. Его заметно потяжелевшее дыхание, запах его кожи мощной смесью ударили ей в нос, но она сдержала порыв отвернуться в сторону ради глотка более свежего воздуха, сохранив прочный зрительный контакт. — Так вот оно что… — она прошептала елейно-заинтересованным голосом и нарочито громко выдохнула в чужие близкие губы. — Хочешь стать миллиардером? — Диана медленно провела рукой от виска до подбородка, царапаясь колкой щетиной, после чего ласкающе, без резких движений огладила двумя пальцами покрывшийся испариной лоб. И еще раз, продлевая прикосновение, превращая случайную ласку в точечное, ощутимое касание, с которым она буквально вдавила подушечку своего большого пальца в центр широкого лба. — Думаешь… один меткий выстрел превратит тебя в Абрамовича? — резко рванувшись корпусом вверх и одновременно толкнувшись свешенной к полу ногой, она жестко перевернула их обоих, чтобы оказаться сверху. Проржавевший металл каркаса натужно заскрипел от такой активности и, кажется, то ли погнулся, то ли в особенно поеденных ржой местах вовсе сломался, давая ощутимый крен к полу, затрещала ткань. — Один меткий выстрел… — она снова, теперь уже совершенно недвусмысленно постучала пальцем по чужому лбу, продолжая обольстительно нашептывать, катая слова на языке, продляя выражение растерянности и замешательства в темных глазах напротив. — Превратит тебя в труп, зайчик, — Хартманн резко отпрянула, максимально увеличивая дистанцию между их лицами, но при этом все еще седлая и тем самым надежно фиксируя свою шокированную «жертву». — У меня сейчас не найдется с собой ни Ruby Woo, ни Красной розы, — разыгрывая глубочайшее сожаление, она обижено надула губы, намереваясь пустить фальшивую слезу, — я не смогу нарисовать тебе большую и заметную мишень прямо… вот тут, — в который раз она коснулась пальцами центра его лба. — Увидев такое в прицеле, Солдат решил бы, что ты клинический идиот и не выстрелил бы. И после искать бы тебя не стал, — прочно прижав обе его руки к плоскости многострадальной раскладушки, Хартманн снова склонилась к его лицу. — Но у меня нечем тебя пометить, к великому сожалению. Так что я могу лишь дать тебе совет. Как узнаешь, что он где-то рядом… свернись клубочком в самом тёмном углу своей лежки и не вылезай оттуда, пока все не утихнет. Если ты и, правда, снайпер, то, поверь мне, это твой единственный шанс выжить при встрече с ним. По ту сторону закрытой двери раздались шаги, гораздо более громкие, чем можно было ожидать от кого-то с военной выправкой. Местные её изначально невзлюбили, так что это вряд ли кто-то из них внезапно решил навестить её посреди ночи. Сжав пальцы на рукояти пистолета, но по-прежнему не вытаскивая его из складок грубого материала спального мешка, Хартманн оглянулась на дверь как раз в тот момент, когда в неё постучали. Хлипкая фанера завибрировала под мощным кулаком и, скрипя, приоткрылась вовнутрь прежде, чем она успела задать вопрос о том, кого еще принесло. — Да вы что, в самом деле?! — перекинув ногу через корпус распластанного под ней Данилова, она резко поднялась, буравя дверной проем раздраженным, на грани с яростью взглядом. Она, конечно, мечтала отвлечься, но явно не подобным образом. — Виагры обожрались?! Она перевела разве что молнии не мечущий взгляд с подскочившего следом за ней русского недошпиона на столпом застывшего в проходе Питерса, который, заметив то ли пистолет в её руке, то ли то, что она не одна, а может всё вместе взятое, шатнулся назад, замахав перед собой раскрытой ладонью, в том самом закрывающем глаза жесте, за которым обычно следуют возглас неловкости и: «Я не видел. Ничего не видел! Уже ухожу!» — Вон отсюда, — Хартманн красноречиво посмотрела на Данилова, рукой указывая на дверь. — Живо! Обращалась она на английском в равной степени к обоим ночным нарушителям её неспокойствия и, несмотря на то, что Питерс не участвовал ровным счетом ни в чём из происходящего здесь последние пятнадцать минут, внял её просьбе убираться он едва ли не лучше самоуверенного русского, который, видимо, все ещё не проникся опасностью для жизни. Данилов вылетел на улицу следом за американцем, и Хартманн последовала за ними с единственным намерением захлопнуть дверь и непременно чем-нибудь её подпереть изнутри, как вдруг что-то пока ещё не до конца объяснимое, замеченное лишь на уровне интуиции привлекло её внимание, заставив бросить раздраженный взгляд вслед без единого слова ретировавшемуся Питерсу… Зачем-то же он к ней пришел?.. — Питерс, что у тебя ко мне? — Все… нормально. Извини, я не… По дрожи в голосе, по неуверенности недосказанных слов и буквально фонтанирующему из одной незавершенной фразы отчаянию, которое уж она то умела расслышать даже тщательно скрытое, Хартманн поняла, что парень к ней шёл явно не со стояком в ужасно тесных форменных штанах. Пальцы плетью свешенной вдоль правого бедра руки едва заметно подрагивали, подозрительно скребя грубую ткань и словно каждую секунду порываясь схватиться за оружие в кобуре. Она огляделась, на всякий случай проверяя наличие угрозы, насколько ей это позволяли резервы ночного зрения. Данилов удрал, сверкая пятками, и уже успел раствориться где-то во мраке. Больше рядом не было никого, кроме разве что вездесущей мошкары. — Давай без глупостей, ладно, Ник, — понизив голос до полушепота, она спокойно заговорила в нехарактерно сгорбленную спину, ни на мгновение не позволяя себе упустить из виду его пальцы, скребущие бедро на стороне кобуры. — Зайди ко мне. Что бы это ни было, мы все обсудим и решим. Обещаю, Трэвис не узнает. Заговаривая и отвлекая, при этом стараясь двигаться максимально бесшумно, она подкралась к мужчине сзади и, улучив момент, перехватила его руку, надежно фиксируя от любых необдуманных действий. Он издал задушенный всхлип протеста и вздрогнул, как будто её внезапное появление настолько близко действительно стало для него неожиданностью. Ни слова больше не выясняя, она заломила обе его руки за спину, как тюремному заключенному и, начисто проигнорировав все такое же задушенное шипение, подтолкнула его по направлению к своей, излишне популярной сегодня, ночлежке. Как верно заметил Данилов, остальные старались не разделяться, ночевали все вместе с попеременным караулом. А ей нужен был собственный угол — и вот здесь русский просчитался — она не брезговала найти себе таковой в первом попавшемся сарае. Сгрузив уже совершенно не сопротивляющееся тело прямиком на многострадальную раскладушку, спать на которой она уже совершенно точно не собиралась, параллельно удостоверившись, что при нестабильном парне отсутствует оружие, Хартманн наконец-то позволила себе отреагировать на его поведение соответствующим образом. Дырявые стены слишком хорошо пропускали звуки, так что на крик она, конечно же, не сорвалась, но осторожного шепота как не бывало: — Какого черта ты задумал?! Он не ответил. По крайней мере, не вслух. Но не успела Хартманн продублировать вопрос более требовательно, неуклюже завозился, как она быстро сообразила, в попытках зачем-то стащить с себя куртку. Все движения были какими-то неестественными, обрывочными, скованными, среди них много лишних, но причину подобного поведения она придумать не успела, прежде чем парень все-таки стащил с себя чертову тряпку, оставшись перед ней в одной футболке с коротким рукавом… — И… — продолжение «что», должное прозвучать с восходяще-вопросительной интонацией, так и осталось не высказанным, потому что она уже сама заметила… ту самую причину всех странностей. Причинно-следственная связь, начатая необъяснимым предчувствием, в одно мгновение предстала перед её внутренним взором полной картиной, со всеми желательными или нет подробностями. Все, включая те, что не были и, вероятно, никогда не будут заданы, вопросы по умолчанию обрели ответы, железной логикой обросла даже ничем, казалось бы, необъяснимая для адекватного человека, неоправданная тяга к пистолету. — Вот же!.. Сколько прошло? Искать перчатки — только тратить время, которое и так уже могло быть десять раз упущено, так что Хартманн коснулась налившейся багряным кожи вокруг укушенной раны, как было, голыми руками. Из двух близко расположенных ранок-проколов на внутренней стороне плеча по-прежнему сочилась кровь… — Ложись, — не дожидаясь исполнения команды, впрочем, как и ответа на вопрос о времени, Хартманн толкнула мужчину, укладывая горизонтально. Раскладушка, у которой окончательно подкосились опоры, превратилась в подобие носилок, расстояния между полом и лежавшим, стало равным нулю. — Не шевелись. Яд, я вижу, ты пытался отсасывать. Умница! Гадюка или кобра? — Да какая теперь… — Отвечай, когда я спрашиваю. Или замри и вовсе молчи. Так кто? — Темно было, я… пошел отлить и, кажется, наступил на эту тварь. Капюшон, вроде, у нее был… Хартманн витиевато матюгнулась в мыслях, а вслух спокойно, с чуть натянутой улыбкой озвучила: — А в удаче тебе не откажешь, солдат, — она легко похлопала его по ноге. — Теперь на полном серьезе тебе говорю. Лежи спокойно и не шевелись. Сам знаешь, лишняя активность только ускорит всасывание яда. — Да я уже труп… зачем оттягивать неизбежное? — он резко схватил ее за пальцы — ближайшее, до чего мог дотянуться. — Я ведь затем к тебе и шел. Ты умеешь… — мужчина прикрыл глаза и облизал губы. — Неважно. Извини, что испортил тебе… свидание. — Заткнись! — видя, что от уговоров толку не будет, Хартманн рявкнула грубо и, лишь убедившись, что подле кровати нет потенциального орудия самоубийства, взяла одну из слабо светящихся синим палочек ХИС и отошла к своим вещам. Присела на корточки рядом с официально прозванным «Тревожным» давно уже не тревожным чемоданчиком и так и застыла, прекрасно зная, что ничего даже отдаленно похожего на «Антикобру» там не имелось, ровно как и противоядия против укуса любой другой твари. Ему там неоткуда было взяться, и Питерс об этом прекрасно знал, еще после того, как они с позволения Трэвиса обыскали её вещи после их со Стивом отъезда в неизвестном направлении. У самих парней, после того, как они остались на сомообеспечении, и подавно ничего подобного в личных аптечках не водилось. Быть может, водилось когда-то, согласно стандартным протоколам индивидуального оснащения военнослужащих, да всё перевелось. Получается, к ней он пришел за… милосердной пулей? За избавлением? Эмоционально Хартманн была в шаге от того, чтобы просто заорать во всё горло от досады и обиды на судьбу, раз от раза ставящую её именно в такое положение. Как будто в этом ее высшее предназначение — даровать избавление смертью. Которое раз от раза она сопротивлялась выполнять. Конечно, можно было попробовать послать Стиву сообщение, понадеявшись, что он его получит, чтобы он попросил антидот у русских, но времени на всё это не было. Питерс выиграл себе лишнее время агонии, дополнительно к усредненным пятнадцати минутам тем, что высосал из раны часть дозы, о чем красноречиво говорил наливающийся вокруг места укуса засос, но… всё оказалось бы гораздо проще и буквально жизнеспособнее в прогностическом плане, если бы всего из двух обитающих на территории страны змей ему перепало поцеловаться с палестинской гадюкой. Ее яд обладал преимущественно гемолитическими свойствами, не имея доступа к антидоту, еще можно было понадеяться на силу организма, регулируя свойства крови простейшими коагулянтами. Максимум, он заработал бы себе долгоиграющие проблемы с печенью и почками, и в довесок повышенный риск в будущем раньше времени умереть от инфаркта… Но выжил бы с вероятностью 90%. Но в этой игре 50/50 парню не повезло. Нейротоксин аспидов, к которым относились все без исключения кобры, оставлял крайне мало шансов, заканчивающихся, как правило, мучительной смертью в течение весьма короткого времени от паралича дыхательной мускулатуры или остановки сердца, в зависимости от того, что откажет быстрее. И у неё не было ничего, чтобы остановить или замедлить этот процесс, потому что этот ее пациент, как и большинство прочих, был всего лишь человеком, с которым вполне могла произойти вот такая вот смешная история с трагичным концом. Ему повезло пережить вражескую бомбардировку, но он совершенно непредумышленно полез туда, куда не стоило, случайно наступил на эту трижды клятую змею, даже будучи подготовленным солдатом и врачом, знающим, что здесь водится… Никто не идеален перед случайным стечением обстоятельств, ничто не идеально, и ничто никогда не идет по идеальному сценарию, особенно, если ты не сверхчеловек и твои ферментные системы не мутировали и не закалены достаточно, чтобы без труда усваивать длинный перечень самых разных ядов, включая змеиные. Если не мутировали и… если не закалены. Держа в руке перевязочные пакет, Хартманн на долю секунды зацепилась взглядом за свое перевязанное для отвода глаз запястье, воскрешая в памяти, как рубящая рана рубцевалась буквально на глазах. — Я за тобой… наблюдал… — Питерс у нее за спиной упрямо ворочался. Дыхание у него участилось, с одинаковой вероятностью или из-за стресса, или из-за прогрессирующего действия токсина. Отличить первое от второго было сложно и не слишком-то нужно в сложившихся обстоятельствах, поэтому Хартманн лишь тайком раздраженно закатила глаза, стараясь себя контролировать и не поддерживать нежелательный диалог, в какую бы сторону тот не свернул. — Видел… тебя в работе. Ты… наверное, слегка… того, но… это вообще не важно. Ты спасаешь… если можешь, но ты же легко можешь… убить, чтобы не страдали. Жуткое сочетание. Убей… — он закашлял, судя по шороху, рефлекторно пытаясь привести колени к груди и свернуться, хотя клекочущие звуки на каждом кашлевом спазме подсказывали, что делать это, наоборот, не стоило. В любом случае, рядом со спальным местом Хартманн не держала посудину для рвоты, и занята она была совсем другим, накладывая самой себе жгут и методично сжимая-разжимая кулак, чтобы не иметь возможности сей момент метнуться к нему в попытках уложить в безопасную позу, в очередной раз приказать молчать или помочь ему хоть чем-то. — Убей, говорю… — Что? Так легко сдаешься? — едва закончив все необходимые приготовления, Хартманн вернулась к нему, профессионально замаскировав нарастающее волнение бравадой с долей юмора. — И какого чёрта тихоня Ник да вдруг такой болтливый? От Дэвиса набрался? — Брось это!.. — солдат зло огрызнулся, откинув взмокшую голову на импровизированную подушку и шумно вдыхая приоткрытым, блестящим от слюны ртом. — Я же не жилец! Или тебе охота посмотреть… Хартманн не желала ни слова продолжения, поэтому подняла до уровня глаз руку с зажатой в ладони пробиркой, не демонстрируя содержимого напрямую, но давая осознать само наличие… чего-то. — Сам сказал: я спасаю, если могу. А если не могу, то это портит мне статистику, — Диана поморщилась. — Ненавижу, когда это случается. — Ты уж… извини… за это… — тяжелый вдох и вымученная улыбка. — Смертельная инъекция? Сказав это, солдат как будто бы слегка расслабился, предполагая, что она все-таки сдалась его просьбе. Бедняга… Знал бы он, кто она, никогда бы к ней не пришел. — Эксперимент, — ответила Хартманн без тени улыбки, глядя очередному своему «подопытному» прямо в глаза. — Назовем это плацебо-контролируемым двойным слепым исследованием. Ни ты, ни я не знаем, подействует ли то, что в этой пробирке. Она не ждала, чтобы он обдумал её предложение, согласился или отказался. И про собственное незнание не соврала. Не дав опомниться и не дожидаясь начала конвульсий, когда все стало бы необратимо, ввела иглу, по-прежнему скрывая ладонью прозрачную часть пробирки, в плечо чуть выше места укуса, почти на границе зоны отека. Инъекция её крови даже в гораздо большем объеме, чем позволял стандартный вакутайнер, не заставила бы его рецепторы видоизмениться под способные метаболизировать ксенобиотики, но если концентрации защитных антител в ее крови действительно столь высоки, веденные внутривенно, они могли бы адсорбировать на себя и тем самым связать яд, ещё находящийся в свободной циркуляции. Не выбить из соединений, с которыми часть яда уже успела связаться, не свести на нет последствия отравления. Всего лишь снизить дозу и повысить его шансы. Пока солдат всё сильнее впадал в беспамятство и боролся за каждый вдох, дыша, как выброшенная на берег рыба, приоткрытым ртом, Хартманн обработала отекшее место укуса и наложила повязку. Смочив его же собственную бандану, обнаружившуюся заткнутой за пояс брюк, водой из фляжки, которую всегда держала полной, обтерла ему губы, оттянула угол рта и, посветив себе ручкой с медицинским фонариком на наконечнике, оценила состояние десен. На тот случай, если «везунчик» еще и наглотаться яда успел… — Знаешь, есть во всей этой комично-трагичной ситуации, — не рассчитывая на какой-либо отклик, она разговаривала с ним тихим шепотом, в полутьме синеватого свечения обтирая блестящий от пота лоб, — кое-что гораздо более неприятное для меня, чем испорченная статистика выживаемости, — вновь щедро смочив водой кусок ткани и отжав его тут же на пол, Хартманн вернула ткань солдату на лоб, пальцы свободной руки переместив на сонный треугольник, к точке пульса. — На одной территории может себе позволить плеваться ядом только одна холоднокровная. И это совершенно точно не твоя сегодняшняя чешуйчатая знакомая, Ник. Пульс под ее пальцами сначала частил, сердце колотилось, как бешенное, затем ослабевал, затем учащался снова, выровнявшись, в конце концов, в стабильную умеренную тахикардию. Дыхание из затрудненного медленно и неравномерно становилось всё более свободным, спокойным… Сквозь щели толщиной с палец в неравномерно сбитых досках начали пробиваться полосы бледного света. Снаружи занимался очередной рассвет. Где-то вдалеке загорланил первый петух. Скорчившись в три погибели на полу и облокотившись спиной на забитые чем-то мешки, Хартманн смотрела невидящим взглядом на то, как подсвечивались в воздухе медленно оседающие вниз палинки, и думала, как разорвать этот порочный круг, в который она оказалась втянута и в котором застряла по собственной воле. Ей нужно было срочно бежать из этой рутины, которая поглощала её целиком без остатка, не оставляя в ее голове места для посторонних мыслей о том, что было важно лично для неё. Новый день, новый восход, потенциально новая локация, новый поток раненых или больных, или напившихся холерной водички из лужи, беременных женщин и непривитых младенцев… Это не закончится. Никогда! Им с Джеймсом на самом деле стоило бежать в место вроде этого, не оглядываясь и ничего, никого не оставляя позади. И если бы они только успели, никто, никогда не смог бы их отыскать, потому что-то, что они умели лучше всего, их поглощало, оно их растворяло без остатка, превращая в тени, которые никто бы не различил, в призраков, которым не нужны ни замысловатые маскировочные костюмы, ни голограммы для того, чтобы оставаться неузнанным и незамеченным в любой среде. В общем-то, они оба преуспели, вот только, разделившись, они безнадежно потерялись друг для друга, и Баки не хочет… просто не позволяет себя найти. И о возможной на то причине Хартманн думать себе запрещала. Снаружи хрипло залаяла собака и, видимо, задала этим тон всем остальным в округе, потому что вскоре коллективный лай превратился в полноценную биологическую сирену, способную дать фору любым датчикам движения и прочим технологическим примочкам. В поднятом шуме стали различаться сперва голоса стоящих в карауле, за ними — голоса разбуженных… Хартманн оставила оружие Питерса рядом с его несостоявшимся смертным одром, на стороне здоровой руки. Убедилась в наличии воды во фляжке и её доступности всё для той же здоровой руки, после чего отыскала в сбившемся тряпье смартфон, по необходимости заменяющий им средства связи, навигацию и даже, отчасти, разведчика. Стив оставил себе телефон Старка, ей же отдал аналог от русских спецов, если в чем-то и уступающий «неповторимому» оригиналу, то уж явно не во времени автономной работы. А именно оно было определяющим в их случае. Собрала по углам экипировку и машинальным движением зафиксировала кобуру в самом обозримом месте — на бедре. Из всех потенциальных вариантов надежного места для смартфона, в конце концов, она выбрала самое уличающее из возможных — бюстгальтер. Хотя… в ее случае, оно же было самым надежным, потому что раздеть ее живой вряд ли кому-то удастся. Размышляя над возможной судьбой того, кто попытается, Хартманн порылась в сумке в поисках простого черного платка. Еще не так давно ей казалось, что она умела обращаться с этим типичным для мусульманок предметом гардероба, но местные женщины, те их них, которые не сыпали ей вслед проклятья, легко ее в этом разубедили. По разговорам снаружи ещё в процессе сборов ей стало очевидно, что пришли по её душу. Снова. Не за ней лично, в конце концов, персональной информацией она не разбрасывалась, но того следа, что она… они со Стивом за собой оставляли, трудно было избежать и совершенно невозможно замести. Стив выступал инициатором контактов с людьми, которые привыкли сами назначать встречи, и интересовался тем, до чего рядовым солдатам, также как и их генералам, придерживающимся общеизвестного разделения сторон конфликта, не было никакого дела. Она… зарабатывала себе иную славу, предлагая, кому-то навязывая и оказывая помощь тем, кому её обычно не предлагали. Не так часто и уж, наверняка, не в полевых условиях и не с такой выходной результативностью. В войне обычно никого не волновали сопутствующие жертвы… Так что это было всего лишь делом времени, прежде чем их с Роджерсом совместная, пусть и в разных направлениях, деятельность неизбежно привлекла бы внимание и вызвала, по меньшей мере, интерес. — Нам нужен медик. Само собой, сугубо меркантильный. — Майор, что… происходит? — нарочито шаркая и медленно переставляя ноги, Хартманн якобы спросонья потерла лицо и в меру широко зевнула, сквозь пальцы изучая обстановку. — Кто эти люди? Выражение стоящего к ней лицом Трэвиса, с признаками явного недосыпа от полуночи в карауле, стало ещё более мрачным, осунувшимся и безнадежным. — Что ж тебе на месте не сиделось-то?.. — с упреком и подспудной злостью он процедил сквозь зубы, как если бы ещё полминуты назад у него был какой-никакой план, а теперь вот с её легкой подачи он накрылся. — Молчи, прошу, — он сказал ей шепотом, а повернувшись к приезжим — громко в голос. — Я врач. Что вам нужно? — А-аа, — поравнявшись с ним, одними губами выдохнула Хартманн майору в ухо и, положив руку ему на плечо, слегка сжала. — Негоже присваивать себе чужую славу, док, — она говорила всё также тихо, исподлобья косясь на чужаков. Это был… новый формат. Ставки в игре, чьей бы она ни была, определенно, возросли на пару-тройку порядков, потому что присланный за ней кортеж выделялся на фоне общего сельского пейзажа, как и на фоне всего неприглядного пейзажа, который являла собой страна в состоянии войны, пожалуй, слишком очевидно. На миг она даже допустила мысль, а не президент ли пожаловал собственной персоной?.. Хотя невмешательство высокопоставленного руководства в подобные дела с некоторых пор было взято за правило и по обыкновению устраивало всех: от распорядителей, до исполнителей. Это была константа, которой лучше таковой и оставаться. На её веку и ей, и остальному теневому миру и тайному правительству хватило Джона Кеннеди и Дианы Спенсер, оказавшихся внезапно слишком правильными, чтобы верно истолковать предупреждение. Стоящие возле ближайшей машины мужчины неожиданно оказались одеты в деловые костюмы вместо солдатской формы. Лица с характерным климату загаром, но без шелушащихся обгоревших, обветренных участков или следов усталости, ухоженные, как у офисных служащих со строго нормированным рабочим днем. На первый взгляд, оружия при себе они также не имели… — Прошу не воспринимать наш визит враждебно, — заговорил сириец на приличном английском, слегка приподняв вверх ладонь одной руки в жесте то ли призванном продемонстрировать свою безоружность, то ли прося воинственно настроенных солдат опустить своё оружие. — Мы пришли с миром. Он уже толкал речь схожего содержания, пока Хартманн здесь не было, а теперь, с её появлением, повторялся, не подозревая, что был услышан с первого раза. — Кто… кто вы? — Диана делано запнулась, продолжая растерянно метаться взглядом от лица к лицу. На самом деле, чтобы укрепить выбранный образ, ей стоило предоставить Трэвису возможность вести переговоры, но это было чревато непредвиденным развитием сюжета, поэтому она решила сыграть трусливую, но при этом любопытную. — Нас прислал Рияд Суфар. — Глава местной администрации… — непонятно, остальным или самому себе озвучил Трэвис, и выражение, с которым он при этом посмотрел через плечо на Хартманн, стало из откровенно враждебного озадаченным. — Считай, глава провинции. Мухафазы, если по-здешнему. Сириец терпеливо выслушал все их переговоры, прежде чем продолжил. — Ходят слухи, что в городе появился очень… талантливый врач, — говорящий плохо соблюдал интонации английской речи, но направленный в её сторону взгляд был более, чем красноречив в обозначении персонализированного обращения. — Наш… руководитель весьма этим фактом заинтересован, поскольку нуждается в… подобного рода услугах. Он в долгу не останется. — У вас есть гражданские врачи, которые ничуть не менее, а скорее даже более компетентны, чем мы, — Трэвис упорно держал слово за собой, пытаясь на себе же центрировать чужое внимание. — Нужен военный медик. Дело… деликатное. — Тем более. Она гражданская. И без охраны никуда не поедет. А в упрямстве майору было не занимать. Интересно, Роджерс его инструктировал, до того, как уехал? В любом случае, Хартманн себе цель наметила. Что бы ни понадобилось от неё без малого самому главе администрации, понадобилось очень вовремя. Ей нужно было вырваться, чтобы кто-нибудь срочно увез её подальше от нуждающихся, поближе к потенциальным источникам информации, в которой нуждалась она сама. — Поеду, майор, — она сдержано кивнула сирийцу. — Всё в порядке, я согласна. При условии, что мое отсутствие здесь не продлится долго. — Резиденция в центре города. Отсюда в часе езды. Вас отвезут туда и привезут назад, сюда, или в любое другое место, которое вы сами назовете. И я попрошу вас надеть это, — сириец взял из рук своего подручного и протянул ей аккуратно сложенный квадратом сверток, оказавшийся при детальном рассмотрении обыкновенной белой футболкой с примечательной надписью на груди — «Medecins sans frontieres» черным шрифтом с красным росчерком логотипа с правой стороны. — Не подумайте ничего предосудительного, всего лишь дополнительная мера предосторожности, ведь мы обязуемся обеспечить вашу безопасность, мисс… Говорящий характерно запнулся. Держа футболку в руках, Диана позволила себе обдумать скрытый вопрос не больше, не меньше, а ровно столько, сколько вписывалось в её наигранную растерянность. — Стивенс. Саманта Стивенс. Простите, но каким образом… — она взглянула на предмет одежды, по умолчания прекрасно понимая его назначение и неуверенная лишь в том, кого они пытались таким образом обезопасить — её или все-таки самих себя, зная о пунктике Марида на не причинение вреда всем тем, кто носит подобную форму. — Регулярная армия контролирует обстановку, но… в свете последних событий, это, — он кивнул на предмет одежды, — лучшая для вас защита, пусть таковой не кажется. Как вы относитесь к поездкам на переднем сиденье, мисс Стивенс? Ну да… разумеется. Предполагая свою роль живого щита, она предвидела и это тоже. Ведь она, в футболке со стоп-логотипом должна быть хорошо видна Мариду… «Мальчики, да вы прямо рождественские эльфы, а босс ваш не иначе как сам Санта Клаус! — нырнув головой в широкую горловину, Хартманн вовремя скрыла напрашивающуюся на лицо улыбку предвкушения. — Меня иногда укачивает, поэтому… спереди даже лучше, — позволив одному из мужчин поверхностно себя обыскать и найти, кроме пистолета, с которым она легко рассталась, коробочку леденцов с затертой надписью «Orbit», она смущенно улыбнулась. — Это мятные конфеты. Могу я… их оставить? Или хотя бы взять при вас одну? Англоговорящий и тот, кто её обыскивал, переглянулись. На лицах обоих читалось замешательство. — Проверь, — приказ прозвучал на арабском, знание которого Хартманн благополучно утаила до поры до времени, после чего коробочку открыли-закрыли аля «для галочки», тут же целиком вернули ей, прокомментировав по-английски: — Да-да, разумеется… — и словно чувствуя на себе убийственный взгляд всё время отирающегося рядом Трэвиса и остальных парней, сириец сверился с часами и озвучил: — Почти семь утра на моих часах. Мы привезем вас назад в целости и сохранности не позднее двенадцати дня. — Мне нужно взять свои вещи, — будто только сейчас опомнившись, Хартманн обратилась к сирийцу. — Медицинскую сумку… — Вам предоставят все необходимое на месте, не волнуйтесь, — ответ вежливый, но, тем не менее, исчерпывающий и споров не предполагающий. — Я сейчас… — отойдя чуть в сторону от машины, в которой ей предлагалось ехать, Хартманн взглядом подозвала Трэвиса, и они вместе отошли еще дальше. — Слышали, майор? — она обратилась к нему шепотом, внимательно глядя в лицо и ища в нём подтверждение, что он расслышал намек между слов и непременно передаст его Роджерсу, если тот некстати успеет вернуться до названного времени. — Не позднее полудня… — а про себя имея в виду «не вздумайте ничего предпринимать раньше этого времени, и вообще, ваше дело за малым — сидите и ждите». Трэвис взял её за предплечье и, притянув ближе, на ухо шепнул: — Ты или бессмертная, или совершенно ненормальная, чтобы на такое добровольно подписаться. Капитан три шкуры… — Разве что с него, — Хартманн улыбнулась и кивнула на русского стрелка-лазутчика, всё это время стоявшего поодаль остальных, затем снова вернула взгляд майору, всё ещё стоявшему к ней достаточно близко, и едва слышно, как тайну соучастия, зашептала: — У меня в хибаре Питерс отсыпается. Он здорово надрался ночью, порывался дебоширить. Пришлось его успокоить… по-женски. Ну… вы меня понимаете, — она игриво подмигнула. — Вы только сильно на парня не серчайте. Ему и, правда… нехорошо. — Мисс Стивенс… — позвал её один из сирийцев. — Клянусь вашему командиру Аллахом, вас привезут сюда же очень скоро. Но сейчас нам нужно ехать. Вопрос времени, и если вы согласны… — Да. Да, конечно. Едем, — она спешно вернулась к автомобилю, где услужливый водитель с нейтральным выражением лица, делающимся ещё более нечитаемым из-за темных очков, уже держал перед ней раскрытую дверь. Без малейших колебаний забравшись внутрь, Хартманн огляделась, оценивая обстановку, и несколько смущенная чужим изучающим взглядом, неуверенным движением закинула в рот леденец. Как же знакомо… Снова власть имущим было что-то от неё нужно. Каждый раз каким-то поистине невероятным образом, даже не зная, кто она такая, её находили. За ней присылали людей, за её услуги неизменно обещали плату. Впрочем, таково её проклятье, с которым она уже давным-давно смирилась. Как и с тем, что соглашаясь садиться в дорогие автомобили к подобным дорого одетым «лакеям», она, вероятнее всего, обрекала их на смерть. В конечном итоге. Так уж повелось.