Я не участвую в войне...

Шел снег. Снова. Он успешно маскировал своей кристально чистой белизной все то, что еще не успели привести в порядок после «Русского квартета» — именно так звучно, со скрытым смыслом и вольной интерпретацией озаглавили в СМИ четыре одновременных подрыва, за неделю до католического Рождества превратившие часть города в биологически опасные руины. Роджерс сидел в одном из немногих стоически работающих по прежнему графику кафе, в уцелевшей части Нью-Йорка, машинально мешал ложкой остывшую гущу давно выпитого эспрессо и, погруженный глубоко в свои мысли, отрешенно наблюдал сквозь окна-витрины, как редкие прохожие топчут сугробы. Тем уровнем мыслительной активности, с которым работал его мозг последние сутки, наверняка, можно было перегрузить суперкомпьютер Старка. Но этого все равно казалось недостаточно. Среди прочего, Роджерса не отпускали навязчивые мысли, подкинутые еще Шмидтом, о том, сколько же раз он, вмешиваясь в жизнь Баки, с благими на то намерениями или нет, ломал ее в щепки, сжигал его хрупкий мир дотла. Начиная спасением из плена и предложением вступить в Ревущую команду и заканчивая тем, что это именно его пытался достать Земо, организуя венский теракт. Мстил безутешный заковианец ему — идеализированному во всем капитану Мстителей. А под раздачу в итоге попал Баки, которому жилось очень даже хорошо, настолько хорошо, как Стиву и не снилось. Стив много раз пытался представить, как сложилось бы все у Баки, если бы он не вломился тогда в его… в их квартиру. И если бы дочери Эрскина — призраку, о существовании которого не знал практически никто, не пришлось себя раскрыть бесконечному множеству третьих лиц, включая самого Роджерса, лишь бы увести Барнса из-под удара. Баки изначально не хотел участия Стива в своей жизни. Это должно было стать предельно очевидно уже после того, как тот сбежал, едва вытащив его из Потомака. Но когда это Стив понимал очевидное? Особенно, если сам эгоистично хотел это очевидное извратить так, как видел он. Все могло бы сложиться иначе, не появись он тогда в Бухаресте. Лучше. Или хуже. Стив никогда не узнает, как было бы, если бы в те или иные переломные в жизни Баки моменты он не пытался вмешаться, чтобы непременно все испортить. Мысли об этом не позволяли включить холодный расчет и мыслить сугубо рационально в заданном направлении. Еще и вечно голодные стервятники из СМИ будто сговорились одномоментно нарушить неписаный закон и добить лежачего. Никак иначе пестрые заголовки и звучащие буквально на каждом шагу из каждого утюга слоганы вроде: «Срублена бессмертная голова Гидры! Кровь за кровь. Америка не прощает террора!» — трактовать было невозможно. Надменный, с подспудной издевкой, голос Золы то и дело поддакивал из глубин памяти: «Срубишь одну голову — на ее месте вырастут две!» Интересно, подозревал ли он сам, а заодно все те, кто это когда-либо произносил, что их слова окажутся настолько — до необъяснимой дрожи, до скручивающихся в тугой узел внутренностей — пророчны? «Она беременна, капитан Роджерс…» Волей-неволей, правдой-неправдой, а все они оказались правы. Даже древнегреческие легенды о лернейской Гидре, приписывающие истинное бессмертие одной из ее голов. И если раньше Стив был уверен, что в этой истории ему отведена роль Геракла, и не желал ничего, кроме как обезглавить чудовище, сейчас ощущал себя скорее Орфом. Или Тифоном… Последнее время все чаще он ловил себя на подозрении, что все происходящее вокруг — это сплошной беспробудный, абсолютно лишенный всякой логики кошмар, сгенерированный и вложенный прямо ему в мозг одним из современных пыточных устройств Красного Черепа, где все демоны, которые хотя бы однажды мешали Стиву спать, одновременно плясали ламбаду на его плавящихся костях. Между хорошим и плохим, добром и злом… раем и адом грань стерлась окончательно. Все переплавилось и слилось воедино. Мир, каким он был раньше, просто больше не существовал. Лишь остывающий первобытный океан. И Роджерс стоял над этой бурлящей лавой, вывернутый наизнанку, выпотрошенный, понятия не имея, что делать дальше. Стив машинально сверился с часами, посмотрел на пустую чашку, которую намеренно отставил подальше и, ради сохранности хрупкого фарфора, не брал в руки, в окно, где все также гипнотически лениво валил снег и сгущались ранние сумерки. К нему — бородатому, нестриженному и затянутому в бесформенный свитер рядовому посетителю без имени и репутации подошла официантка, чтобы забрать пустую чашку. «Стоит почаще выходить из образа», — молча сделал вывод Роджерс и сделал еще один заказ. — Два эспрессо, — и, не дожидаясь отвлекающих наводящих вопросов, выдал все уточнения разом. — Один с сахаром, другой без. И стакан питьевой воды, без газа, — не требуя счет, не отвлекаясь на лишние цифры, Стив протянул купюру, покрывающую с остатком и предыдущий, и новый заказы. — Сдачи не нужно. Спасибо. Стоило вновь объявиться в зоне приема общественных сотовых операторов, Сэм дозвонился ему одним из первых. В числе прочих вежливых формальностей телефонного общения прозвучало сообщение, явно отдающее тревогой, что Баки в Башню больше не возвращался, система видеонаблюдения засекла его в ДиСи. Стив принял известие спокойно, как само собой разумеющееся. После дневной порции новостей от русских вряд ли существовало еще что-то, способное вызвать в нем хоть какой-то адекватный ожидаемому отклик. К тому же, уход Баки действительно казался наиболее логичным исходом. Стив, даже будь он на тот момент в Башне, не стал бы препятствовать. Во-первых, он не имел права его удерживать и не мог предложить ему никакой другой альтернативы, как еще он может спастись от своих кошмаров, кроме как снова бежать от них на максимальной скорости. Во-вторых, на момент ухода Баки он еще не знал о том, что прячут русские в своих высокотехнологичных подвалах. В-третьих, даже то, что теперь он знал, не давало ему право… обнадеживать зря. Да, скрывать такую правду ему тоже никто не позволял, совесть, прежде всего, но совершенно случайно ситуация обернулась наилучшим образом. Звезды сошлись. Черти как, но сошлись. Баки ушел сам, не оставив ни адреса, куда его нелегкая унесла, ни телефона для связи. Это делало задачу, стоящую перед Стивом, на одну позицию ниже, чем абсолютно невыполнимая. Скрывать от Баки, находясь рядом с ним и глядя ему в глаза, он бы не смог, даже если бы взял у Тони пару содержательных уроков по превращению в морального урода. Однако вывалить на Баки правду-матку, когда он только-только собрал себя заново из пепла и смирился с потерей, правду, которая все еще может ничего не значить, а лишь добавить соли на свежевскрывшиеся раны, он хотел и того меньше. Баки легко… легче, чем от него ожидали, принял ее смерть, потому что внутренне был давно готов к такому повороту. Но даже он, даже его закаленная психика — не йо-йо, которую можно безнаказанно тягать туда-сюда, из крайности в крайность. Даже не зная расклада насчет Барнса, Роджерс уже готов был упасть на колени и молить Небеса, лишь бы они избавили его от роли палача для собственного друга, избравшего среди бесконечного множества пыток самую страшную — пытку надеждой. «Обещаю не творить глупостей, которые угрожали бы безопасности гражданских». Стив нашел это сообщение в своем электронном ящике, не подписанное, но он и без подписи понял, от кого. И скупой намек между строк он тоже прекрасно прочел. С одного поля боя, толком не оправившись, Баки сбежал куда-то туда, где никогда не заканчивалась война, туда, где он мог нагрузить себя чисто профессиональными задачами, чтобы в его мозгу осталось как можно меньше места для посторонних мыслей. Не худший выбор. Во всяком случае, ничего лучше Стив предложить ему не мог. Пока. Сколько же надежд он тайно возлагал на это абстрактное «пока». Снаружи неуловимо стало еще чуть темнее. Роджерс снова бросил взгляд на запястье. Официантка принесла заказ. На входе звякнул колокольчик, и нагретый воздух помещения разбавился потоком с улицы — холодок пробежал по оголенной коже предплечий. — Привет, Нат, — он поздоровался, оборачиваясь в крутящемся стуле нарочито медленно. — Спасибо, что пришла. Они виделись меньше суток назад, и приветствие вряд ли было уместно, прозвучав, скорее, как шаблонная фраза к завязке диалога. — Привет, — расстегивая пальто, она благосклонно ему улыбнулась. Наблюдая за ней, Стив почти силой заставлял себя оставаться на месте и не двигаться, например, чтобы помочь Наташе раздеться или чтобы задвинуть за ней стул, пусть даже местом встречи был вовсе не ресторан, а всего лишь дешевая кафешка. Просто Роджерса так воспитали. И Романова это понимала, но не принимала в свой адрес, не от него и ни при обстоятельствах, подобных нынешним, а на лишние пересуды по поводу его старомодности Стив напрашивать не хотел. Не сегодня. — Я взял тебе с сахаром, — Стив кивнул на белую чашку с черным напитком и золотистой пеной сверху и искренне улыбнулся уголками губ, пытаясь задать настрой. Ну или хотя бы не испортить все с самого начала. — И воду не забыл. — Значит — долго и обстоятельно? — окинув взглядом немудреную сервировку, Наташа уселась за столик напротив Стива и почти сразу же придвинулась ближе, вплотную к столешнице. Стив обманчиво непринужденно скопировал это движение и наклонился вперед, так, что они почти соприкоснулись лбами где-то на середине столика, как самая обычная влюбленная парочка. — Все, как ты любишь. — Нет, — Стив опустил взгляд на свои руки, свободно лежащие на столе. У него было достаточно времени все обдумать, но не готовить параллельно почву для разговора. Здесь мог быть лишь чистый экспромт. — На самом деле, нет. Но если я просто исчезну, это будет подозрительно. Наташа терпеливо молчала, давая Стиву шанс озвучить свое вызревшее, новорожденное безумство, каким бы оно ни было. Не согласиться с ним и попытаться его удержать она всегда успеет, а вот говорил Роджерс, за редким исключением, всегда только один раз. Пропустил мимо ушей — пеняй на себя. Наконец, он поднял на нее взгляд — этот чистый, честный, открытый взгляд глаз… цвета холодной стали, цвета зимнего неба, в котором почти не было заметно прежней голубизны. И Романова поняла: по этой открытости, по выдержанному, превращенному в маску спокойствию на обросшем щетиной лице — решение принято. Она здесь не для того, чтобы раздавать советы или просить одуматься, она здесь, чтобы принять данность. — Я завел себе дурную привычку, — Стив сделал глоток из своей кружки, по возможности стараясь не терять контакта взглядов. — Это какую из? — Нат, пытаясь подыграть ему в создании непринужденной обстановки, вопросительно приподняла бровь. — Хмурый взгляд или бомжеватую небритость? Или обе сразу? — Тогда не одну, — Роджерс ухмыльнулся и растянул губы в подобии усмешки. — Добавь в список то, что я беру в долг, прошу об услугах, которые стоят немало, причем, совсем не в звонкой монете, и не возвращаю. — Стив… — попыталась Наташа, но осеклась, откровенно опасаясь испортить момент. — Из-за меня половину команды сочли государственными преступниками, — Роджерс понизил голос до шепота, параллельно отслеживая периферическим зрением, чтобы рядом не оказалось лишних ушей. — Ванду — и вовсе угрозой планетарного масштаба. Шерон лишилась работы и репутации. Роудс — здоровья и всего, что с ним связано. Я довел ситуацию до того, что власть имущим стало проще и дешевле меня ликвидировать, и снова под ударом оказались… — он выставил указательный палец в направлении женской груди. — Вы. Все вы… — Стив, — Романова без труда закончила начатый и многозначительно оборванный Роджерсом список. — То, что произошло с Хартманн… — Закономерный итог ее деятельности? — Стив выразительно посмотрел на Наташу, взглядом прося не начинать хождение по мукам. — Да, слышал. Речь не о ней, — он поспешил аккуратно сменить тему. — Речь о том, что сейчас я снова собираюсь попросить… об одолжении, — он покачал головой. — На этот раз никаких заоблачных сумм и развязывания войн. Я прошу лишь, чтобы за мной никто не ходил, — считывая с лица Романовой желание поспорить, острое, как скальпель лазерной заточки, Роджерс снова наклонился к ней ближе и, поборов сомнения, взял ее руки, обернутые вокруг чашки кофе, в свои. — Поверь, Нат… Я хочу быть с тобой настолько откровенен, насколько могу себе это позволить. В том числе, насчет того, что произошло со мной в Кроносе, чем все закончилось и чего стоило… всем нам и каждому из нас в отдельности. Я окончательно запутался в том, что раньше считал простым и понятным. Пусть я и раньше бывал не согласен с системой, но я оставался солдатом и выполнял приказы, служил своей стране. Сейчас все… осложнилось. Мягко говоря. Теперь я должен разобраться, какой хочу видеть свою жизнь я сам, а не как ее видит кто-то другой сквозь призму ложных представлений. С сороковых прошлого века этот мир сильно изменился. Люди изменились. Я за ними не успел. И теперь мне, как никогда, нужно время, чтобы наверстать эту разницу. — Значит… собрался в отставку? — Наташа заворожено смотрела на то, как пальцы Стива, поразительно мягкие и ухоженные для мужских рук, не раз побывавших в дерьме военных передряг, обхватывают ее ладони на кружке. Ей отчего-то перестало хватать сил, чтобы поднять взгляд и поймать встречный. — А меня позвал, чтобы я ее приняла? Стив не стал лишний раз акцентировать, что его «отставили», что «капитан» за ним всегда числился лишь формально и что никаких военных академий он не заканчивал, чтобы иметь законом предусмотренное право карьерного роста или чего бы то ни было еще, взаимосвязанного. Он лишь длинно вздохнул, набирая воздуха в легкие. Видит Бог, он не планировал речь. — Война вряд ли когда-либо изживет себя как явление. Локальная перерастает в глобальную, глобальная со временем становится локальной — это порочная восьмерка бесконечности. Миру всегда нужны будут солдаты, даже если руководители против. А теперь, когда Мстители от имени планеты Земля столько раз бросили вызов Вселенной, можно даже не надеяться, что Читаури были последними, кто объявился незваными гостями на нашем пороге. Но к тому моменту, когда что-то или кто-то снова грянет, — Стив поднял глаза к потолку, закрывающему небосвод, — из иного мира, я должен себе точно представлять, что происходит в нашем. Сколько еще рядом бродит суперсолдат, способных крушить режимы по взмаху чьей-то руки, держащей Скипетр с Державой. Сколько из них встанет с нами плечом к плечу, когда придет время. Сколько еще сюрпризов нам завещал Шмидт, которому, уж поверь, не занимать в умении уходить красиво… В конце концов, чтобы принять новый бой, кто бы его не затеял, со щитом Кэпа или без, я должен разобраться в себе. — Но ты придешь, когда будешь нужен, — Наташа кивнула, безоговорочно принимая его расклад, и осторожно высвободила руки, наконец, найдя в себе силы снова посмотреть в глаза. Она попыталась вложить во взгляд всю теплоту и искренность, которая была ей доступна. И с ее стороны это был не вопрос. Нет. Она знала, что так будет. Ей казалось, она поняла. По крайней мере, то, что до нее неуловимо, без слов, попытался донести Стив все это время. Что лучшим в данном случае станет именно непонимание. — Обещай, Наташа, — Стив усилил глагол полной формой имени. Какой-то своей внутренней силой, природу которой Наташа так и не смогла постичь, он удерживал ее внимание, давая понять, что в одном только этом слове кроется смысл, намного больший, чем можно встретить в обыденной речи. Обещаниями сыпали, как конфетти, их не выполняли, оставляя после лишь разорванную обесцененную обертку. Мусор. Но только не Роджерс. Давать обещания этому человеку было опасно, брать с него — еще опаснее. — Обещай, что не пойдешь за мной. Наташа понимала, что у нее нет выбора. Что она сама себе его не даст, сколь бы сильным ни было профессиональное любопытство. — Обещаю, — она ответила уверено, не дрогнув под взглядом, под которым согнулся бы, кажется, даже вибраниум. Стив едва заметно покачал головой, давая понять — неубедительно. — Ты не станешь копать. Каким бы ни был повод, кто бы тебя ни просил. Никаких ниточек, никаких паучьих сетей. Я уйду, и ты забудешь, что я существую. Нат, — он позвал требовательно и продолжил, только когда Наташа вернула ему взгляд зрачки в зрачки. — Это важно. Романова сделала глоток из стакана, погоняла воду во рту, полоща и таким образом выдерживая необходимую паузу: — А прося, чтобы я не копала, — Наташа сделала глубокий вдох, оценивая, как воспримет Стив ее дальнейшие слова. — Ты просишь проследить, чтобы этого не делал никто. Полсекунды спустя, когда Стив по взгляду прочел всю серьезность сказанного и понял, что она не пошутила, он откинулся на спинку стула, как если бы незначительное увеличение расстояния могло позволить ему увидеть больше, увидеть целостную картину того, что он упускал. Он ведь не просил и даже не намекал на что-то подобное. Это не могло случайно проскользнуть между строк, потому что он даже в мыслях не держал просить Наташу за кого-то, кроме нее самой и ее персональных способностей добывать информацию. — Нет, — теперь он смотрел с подозрением. — Ни о чем подобном я не просил. — Я услышала твою просьбу, Стив, — лицо Романовой неуловимо стало серьезным, она подвинулась к самому краю стула и наклонилась через стол, произнося напористым шепотом: — Ты хочешь исчезнуть с радаров, и чтобы никто не пошел за тобой. Я могу это обеспечить. За себя, за Старка… за Фьюри не обещаю, — она игриво цокнула языком, — но постараюсь. И брось так на меня смотреть, Роджерс. Считай, это мой тебе рождественский подарок. Или новогодний. Или оба сразу. Подозрительная настороженность, зарождающееся осуждение, с которым Роджерс продолжал на нее смотреть, несмотря на все попытки сгладить острые углы, рвала Романовой сердце. Она смягчила взгляд и медленно протянула руку через стол, с несвойственной ее натуре робостью касаясь пальцев Стива. Он не отстранил руку. Позволил, всерьез задумавшись над тем, сколь многое Наташе уже может быть известно. В какой момент их разговора, нынешнего или предыдущих, он прокололся, или что она уже успела раскопать до того, как он попросил ее этого не делать. С другой стороны… как она уже сказала ему однажды, она лишь делает вид, что все знает. Или… что не знает. В который раз Роджерс мысленно оступился о тщетность попыток полного сокрытия. Не в обстоятельствах, которые предшествовали сложившейся ситуации, не в условиях взведенного таймера — растворившегося в воздухе биооружия — в которых он намеривался их оставить. В конце концов, если Стив всерьез попытается выставить идиотами людей, с которыми он работал бок о бок столько лет и которые умели видеть невидимое и понимали гораздо больше, чем доступно большинству, он окончательно перестанет себя уважать. При всем этом, стоило учесть, что предполагать, интуитивно чувствовать подвох — не одно и то же, что знать правду. Даже если, в конечном итоге, они придут к выводу, что Хартманн выжила, даже если Наташа догадывается об этом прямо сейчас, это и близко не равносильно доказанному факту. Это только лишь предположения, на которых возможно основать бесчисленное множество теорий, но не более того. Пожалуй, это наилучший вариант из всех, которые Стив мог себе позволить. Меньшее из двух зол. Устав от ставшего неловким молчания, Романова чуть сжала пальцы Роджерса в своих, призывая вернуться в действительность, а когда он моргнул, концентрируя на ней взгляд, скромно ему улыбнулась. — Примешь такой подарок? — она прошептала, снова склоняясь к нему ближе. — Если так боишься остаться в долгу, подари мне кое-что в ответ. Устроим бартер. Слова Наташи донеслись до него как сквозь вату, приглушенные грохотом пульса. Хоть стол и стоял физической преградой между ними, их лица были очень близко. Стив чувствовал ее дыхание, сам вдыхал аромат ее парфюма, мог разглядеть замаскированные макияжем поры на ее коже, мелкие морщинки в уголках глаз и едва-едва, на долю миллиметра пробившуюся от самого корня привычную рыжину. Прикусив губу, Стив смущенно отвел взгляд, уставившись на их сцепленные посредине столешницы руки. Он подумал о Пегги, о Шерон… о том, какое же это глупое на самом деле прозвище — Черная Вдова — совершенно не характеризующее Наташу. Они вместе работали в поле, прикрывали друг друга, учились доверять друг другу свои тайны, свои жизни, а потом случилась вся эта неприглядная история с Гражданской войной. Теперь еще и с пленом в Кроносе, где он почти… почти отдал дань балансу между жизнью и смертью, который нарушил еще в 40-х прошлого века. И именно Наташа держала в руках его перемороженное тело, думая, что он мертв. Именно Наташе пришлось рисковать жизнью в чем-то даже больше остальных, чтобы его вытащить… Роджерс ничьего вклада в свое спасение не принижал, но он смотрел на вещи максимально объективно. И все понимал. Поэтому сразу честно признался, что не умеет возвращать долги. К своему стыду, даже такие. — Извини, Нат, я не могу. Наташа только весело хохотнула в ответ на общую неловкость ситуации и извернулась, налегая на стол, чтобы коротко и абсолютно невинно поцеловать его в уголок губы. — Интересно, о чем ты подумал, Роджерс? — она продолжала улыбаться легко и непринужденно. — В любом случае, я о другом. Какую бы ты себе не придумал развлекательную программу на каникулы, просто обещай, что будешь осторожен. Стив позволил себе рассмеяться в голос. Коротко, но впервые за очень долгое время искренне. А все потому, что как не умел он понимать женщин семьдесят лет тому, так до сих пор, похоже, и не научился. Или… все дело в конкретной женщине. И Наташа есть Наташа. — Обещаю, — просто ответил Роджерс, не желая терять основную нить, а когда поймал ответный недоверчивый взгляд, нарочито оскорбленно добавил. — Я всегда честен, помнишь? Хотя оба негласно знали, насколько неубедительно это звучит после ситуации со Старком, оба промолчали. — Нездоровый энтузиазм Тони не так легко будет унять, — Стив озвучил вслух давно терзавшую его мысль, залпом допив остатки кофе и едва не морщась от терпкой концентрированной горечи. — В вопросах коллективной безопасности, если она имеет отношение к его личным проколам, он тот еще стервятник. Роджерс намерено избегал конкретики, полагая, что они и дальше смогут обойтись вот так — поверхностными фразами. Он даже слово «тело» не упоминал. — Его энтузиазм сейчас нацелен на другое. Нано-частицы — это игрушка нового поколения, с которой Тони раньше играть не доводилось. В погоне за обладанием такими вот игрушками он частенько плевал на безопасность, тебе ли не знать. — Надеюсь, на выходе мы не получим второго Альтрона, — Стив заметил вроде и в шутку, а вроде и всерьез. — Или новый этап Холодной войны. — Пока он говорил только про усовершенствование своего костюма, — Наташа сделала вид, что задумалась, параллельно протянув руку к небольшой дамской сумке. — Назвал, кажется, «Bleeding edge». Не это важно. Важно, что русские не спешат заявлять право собственности на технологии Черепа, как будто умышленно дают нам фору, так что пусть Тони развлекается. Тебе же на руку, — на этих словах она извлекла из сумки прямоугольный сверток крафтовой бумаги и по плоскости стола подвинула его к Стиву ближе. Жест вышел на зависть свободным и естественным, словно она и в самом деле дарила запоздалый рождественский подарок своему бойфренду. «Документы? Деньги?» — мозг Роджерса принялся лихорадочно накидывать варианты. Ничего из этого не было ему нужно, но он давно понял, что от Романовой стоило ожидать всего, чего угодно. Поэтому он молча накрыл сверток ладонью, ощупав форму лежащего в нем предмета. Объемный, твердый прямоугольник. Куб, если точнее, исключивший разом все предположения. — Что это? — Стив внимательно следил за выражением лица Наташи, пока открывал сверток, утянутый под стол. Лишь на мгновение он прервал контакт, чтобы кинуть взгляд себе на колени. Доля секунды. Тактильные ощущения не обманули. Небольшой черный куб, напоминающий коробочку для ювелирных украшений, на одном из граней которого Роджерс лишь благодаря обостренному зрению смог разглядеть в тусклом освещении сливающийся с фоном геральдический барельеф ощеренной морды. Пантера. Пронзенный, как разрядом электричества, внезапной догадкой о том, чем это может быть, Стив вскинул взгляд. Наташа подняла руки, этим жестом отрекаясь от всего, что он мог бы ей предъявить. — У русских есть поговорка: «О мертвых либо хорошо, либо ничего», — Наташа внезапно выдала по-русски, но так же быстро вернулась к английскому. О своем понимании Стив вновь благополучно умолчал. — На самом деле, в латинском оригинале существует продолжение: «Ничего, кроме правды». И правда эта в том, что Хартманн умела… — Романова задумалась над наиболее нейтральным синонимом слова «иметь», сомневаясь, что в контексте Т’Чаллы оно было применимо и что Роджерс в аналогичной с нею мере был способен уловить все полутона и тонкости того, что иметь можно по-разному, далеко не всегда — из корыстных побуждений и еще реже — через постель. — Скажем, она умела располагать к себе мужчин очень… разного статуса. Она получала от них… весьма и весьма ценные подарки. Иногда уникальные и единственные в своем роде. Уверена, этот — лишь один из многих. Снова Стив мысленно спросил себя: как много знает и о чем молчит мультизадачная Черная вдова? И снова сделал вывод, что то, что не прозвучит вслух, может считаться если не глухой тайной за семью печатями, то хотя бы незнанием полной правды за отсутствием доказательств. Именно эти доказательства он намерен был оставить при себе. — Почему ты не вернула его Баки? — Потому что я такая дрянь, которая спешит избавиться от проклятого артефакта, при первой же возможности сбагрив его другу, чтобы эгоистично свалить на него сопутствующие проблемы, — Нат неискренне улыбнулась, обнажив белоснежные зубы наподобие оскала. — А если честно, то… — она тяжело вздохнула. — Ну, тонка у меня кишка оказалась в Барнса это змеиное преданное кинуть. Он и так жалко выглядел. — Тогда стоило утопить его в Гудзоне, — мрачно подытожил Стив. — И ты не дрянь. Наташа промолчала, как по первому, так и по второму пункту, предпочтя не упоминать о гипотетических перспективах к потенциальному очередному концу света, если однажды кто-то отыскал бы этот кусок обработанного вибраниума с неуточненным функциональным потенциалом. Снаружи стемнело окончательно. Прохожих стало еще меньше, а снег повалил сильнее. Поднялся ветер. Стив не хотел очевидно выдать свое нетерпение или спешку, поэтому он не смотрел на часы, что, впрочем, не мешало ему в уме отслеживать время. Сейчас в Нью-Йорке начало седьмого вечера. Значит, в Москве — начало третьего утра. Или ночи, в зависимости от того, кто как интерпретировал. Полтора часа на перелет, плюс-минус погрешность… Часам к пяти по Москве он должен быть на месте. — Нат, мне пора, — Стив посмотрел на Наташу долгим взглядом, не нарочно пытаясь запомнить. Не то, чтобы ему нравился ее новый образ и неизбежно вязанные с ним ассоциации, но, в любом случае, возвращаться он собирался нескоро. Кто знает, когда он увидит ее вновь и какой окажется та, будущая Наташа, привыкшая менять образы, как перчатки. — На самом деле, мне больше нравилась рыжая агент Романофф. Не спеша и без суеты, чтобы не разрушать сложившуюся на ходу легенду флиртующей парочки, они вышли из кафе, звякнув колокольчиком. Стив придержал дверь для Наташи и пропустил ее вперед. Запахивая пуховик, чтобы спастись от вездесущего ветра, Роджерс запоздало словил себя на том, в чем раньше ни его мозг, ни, как следствие, язык, подвоха в упор не видели. «Романофф» больше не выходило также естественно, как прежде, мозг коротил и выдавал ошибку. Благослови ее Господь, Наташа никак не прокомментировала. Ни сомнительный комплимент о цвете волос в свой адрес, ни то, что ей, в свою очередь, вполне мог больше нравиться прежний гладко выбритый и идеально подстриженный Капитан Роджерс, а не бомжеватого вида бродяга, невесть куда собравшийся на ночь глядя. Стив проводил ее до перекрестка. — Разберись во всем и возвращайся, — прошептала Наташа ему в самое ухо, обнимая на прощанье. — Спасибо, Нат, — Стив усилил объятия, на секунду прижав ее к себе крепче. — Спасибо за все. — Просто будь осторожен. Романова перебежала улицу на мигающий зеленый и скоро растворилась в переулке. — Буду, — ответил Роджерс уже самому себе. — У меня нет выбора. Еще до того, как предложить Наташе встречу, определив ее, как самого серьезного своего противника, Стив твердо решил, что тайна должна остаться тайной хотя бы потому, что он не собирался позволить толпе современных гениев, впрочем, не менее безумных, чем их почившие наставники, уверовать в реальность существования… такого наследия доктора Эрскина. Он не мог себе позволить кого-то в это втянуть, чтобы заручиться привычной поддержкой или хотя бы консультативной помощью в вопросах, в которых сам он не разбирался от слова совсем. А раз он не мог привлечь других, значит, он обязан сам разбираться во всем, что относится к делу, не хуже тех, кого он мог спросить. У него не было выбора так же, как не осталось его у шестнадцатилетней девочки в чужой стране, среди чужих людей. Как не осталось его и у пленного Баки, у которого никогда не было ни поддержки, ни консультантов, ничего и никого, кроме собственных, постоянно испытываемых сил. Не выстрелил в мишень — избили до полусмерти, не понял приказа на чужом языке — дали прикладом по лицу, ошибся на миссии — обнулили. Всегда и навечно один. Не случайно это слово прописали в коде Солдата. Справедливость восторжествовала. Пусть и таким изощренным образом, но Роджерсу пришло время узнать, каково это — рассчитывать лишь на себя, без Барнса, Ревущих, Мстителей и кого бы то ни было, прикрывающего спину. Это был его сольный выход. Погруженный глубоко в мысли, максимально далекие от окружающей действительности, Стив на автопилоте совершенных рефлексов вернулся на крышу высотки, где несколько часов назад оставил в режиме маскировки джет. Тот самый, который он формально приватизировал, как свой личный межконтинентальный транспорт еще в Лейпциге и который с тех пор был не раз осмотрен сверху донизу спецами из Ваканды на предмет следящих компонентов. Ими же подлатан. Так что теперь, пока кому-то не приспичило сбить неопознанный летающий объект, он вполне мог себе позволить сократить мытарства, связанные с легальным пересечением государственных границ, не опасаясь при этом «хвоста». С личными банковскими счетами, к которым, как ни крути, а Старк мог, если не иметь возможность полноценного доступа, то уж точно при желании отслеживать особо крупные или… нетипичные операции, вроде единовременного снятия большой суммы, обстояло куда сложнее, чем с джетом. Но деньги, тем более, со своего же счета, Стиву были нужны, причем, непременно наличными, потому что след его активности должен был обрываться здесь, в Штатах. О том, сколько он обналичил, где и когда Тони, конечно, сможет узнать, но это знание ровным счетом ни о чем ему не скажет. Кинув равнодушный взгляд на набитую валютой сумку, Роджерс со скорбным сожалением признал, насколько определяющую роль играют деньги. Впрочем, это как раз было одним из тех немногих фактов, которые перекочевали из века в век без кардинальных изменений. Принципиальное отличие заключалось лишь в том, что за семьдесят лет в его карман простого смертного времен Великой депрессии накапал неплохой процент, позволяющий Капитану Америка — да и черт бы с ним, с этим титулом — не просить об услугах лишь за автограф и «спасибо». Второй циферблат на часах показал 5:20 утра, когда Роджерс снял их, чтобы оставить в выделенном ему шкафчике с кодовым замком, вместе со всей своей одеждой и остальными немногочисленными личными вещами. К без пятнадцати шесть, четко следуя инструкции, Стив принял душ и гладко выбрился, надел стерильный комплект, тщательно обработал антисептиком руки и вместо привычных гловелетт натянул латексные перчатки, которые грозили треснуть, стоило только сжать кулаки, на что он лишь дал себе установку следить за эмоциями. — Ваш организм на порядок чище в биологическом смысле, чем у преобладающего большинства людей. У вас напряженный иммунитет в отношении большинства известных патогенов, естественные секреты вашего тела снижают количество микроорганизмов на ваших кожных покровах и в выдыхаемом вами воздухе. Но даже этого для безмикробной среды мало. — Я понимаю, — спокойно отозвался Стив в ответ на пояснения к своей экипировке, о которых, в общем-то, не просил. — Все в порядке, — маска приглушала голос. — Это не проблема. И… доктор. Хочу сразу внести ясность. Я здесь именно для того, чтобы разобраться. Вас не должно останавливать от полноценных объяснений мое непонимание. Уверяю вас, оно временно. Он сделает русский своим вторым родным языком, чтобы не оставить им ни единого шанса на адаптивный перевод всего того, что они пожелают скрыть и о чем рискнут солгать, сыграв на его пробелах в понимании. Он получит экстерном свое первое высшее, чтобы разобрать значение каждого термина, каждой конкретной цифры в ее медицинском файле. Он будет здесь и телохранителем, и врачом, и… Зимним Солдатом, который, учуяв подвох, не простит. Оказалось, их было трое всего, считай, на постоянной основе двое — Кузьмина и Смирнов-младший — посменно дежуривших на этом уровне с исключительным уровнем допуска. С колокольни своих представлений Роджерс сказал бы, это вопиюще непрофессионально и просто невозможно: в четыре руки работать за врача, медсестру, реаниматора, дежурного санитара — за целую бригаду медперсонала, которая обычно требуется для таких… условий. Но ссылка лишь на нехватку рабочей силы в качестве уважительной причины для огласки не рассматривалась. Кто знает, не только ли поэтому Смирнов впустил американца в свои владения... — Вы уверены, капитан Роджерс? Двоякий вопрос. Уверен ли он, что сможет разобраться, что такое лейкоцитарный пул, читая рукописную кириллицу? Или что ему вообще нужно здесь находиться, облачившись в стерильный хиркостюм? — Просто Роджерс, — Стив снял маску с одного уха, чтобы не изводить лимит ее эффективности пусть содержательной, но все же болтовней, и подступил ближе к заблокированной двери предбоксника, попутно отслеживая происходящее за стеклом. Точнее, царящую там аморфную стабильность. — Или еще проще — Стивен. Вам не хватает рук? Ну так я доброволец, у которого, к тому же, полностью отсутствуют совмещенные обязанности, при массе свободного времени. И да, я уверен. Просто сначала вам придется давать мне подробный инструктаж. А переквалифицируюсь я быстро. Из Мстителя в медика? Из того, кто по утрам привык бегать полсотни миль в качестве легкой разминки и выбивать дурь из плохих парней, — в сиделку и книжного червя? Роджерс задал себе эти вопросы и сам же ответил на них еще до пересечения условной воздушной границы. Черт возьми — да! Раз плюнуть. Если ресурсы ограничены, и у тебя есть… только ты сам. И чья-то чужая жизнь, тебе небезразличная. — Ответьте мне, Стивен, что вам известно о… возьмем для начала — классическом ВИЧ? …А также о воздействии ионизирующего излучения на биологические объекты. И о том, на каких сроках что формируется в системе «плод-плацента-материнский организм». Роджерс изначально выбрал себе путь искупления не из легких. Но он пройдет его до конца. В противном случае до конца своих дней он больше никогда не сможет посмотреть в глаза другу — тому, который роднее брата, — зная, что поучаствовал в уничтожении всего, что было в его жизни. «В дозах менее 1 Гр при облучении до имплантации неизбежна внутриутробная гибель плода», — прочтёт Стив позже в одной из диссертаций, посвещенных соответствующей тематике. …И даже того, что могло появиться в ней лишь чудом.