Я знаю все, о чем ты мечтаешь, Что ты стыдливо себе запрещаешь. Мне бесполезно сопротивляться, Проще и правильней сразу же сдаться. (с) Otto Dix
Порпентина Голдштейн — карьеристка. Первое правило: добиваться всего самой. Второе: не отвлекаться на ненужные факторы. Третье: двигаться всегда только вперёд. Если вдруг движение будет прервано — вставать и продолжать его через силу. Тина никогда не позволяла себе слабостей. Потому что они всегда мешаются добиваться поставленных целей. Ну. Кроме одной. Её единственной слабостью был её же начальник. Когда она впервые увидела его — что-то внутри заставило её выпрямиться, оправить пальто, принять уверенный вид. Только голос всё равно выдал. Он предательски дрожал — как когда ты пытаешься не облажаться, только волнение заставляет тебя болтать нелепицу. А ещё по нему сразу видно... буквально, всё. Всё, что он о тебе думает, всё, что в его взгляде, всё, что ты должна, просто обязана сделать. Он не говорит напрямую ничего, он не тиран и не деспот, он не измывается — пока не бросает твоего нового друга на рельсы, чтобы снова и снова поражать его зарядами тока — просто при первом же взгляде на него становится ясно, кто здесь командует. Он очевидный доминатор и Тина прекрасно осознаёт, что от этого никуда не деться. В первую их встречу она просто ошибается с обращением. Вместо "мистер", она вполне себе чётко и практически уверенно на весь зал спрашивает: "Господин Грейвс, когда начинать?". И, наверное, небольшая комнатушка, в которой собрались молодые, неокрепшие умишки новоиспечённых мракоборцев, взорвалась бы смехом, если бы только перед ними не стоял Персиваль. Приглаженные чёрные волосы, выразительные черты лица, выступающие скулы и пронзительный взгляд тёмных глаз. Он кажется тёплым, мягким и успокаивающим: правда, ровно до тех пор, пока он не отвечает тебе взглядом на взгляд. Сначала ты тонешь. Тина сглотнула, пытаясь выкарабкаться наружу, в реальность. Её не волнуют такие вещи. Просто оговорилась. — Извините, — мрачно заявляет девушка, поджав губы. — Всё в порядке, — спокойно, как будто бы ничего не произошло, говорит Персиваль и отворачивается к остальным. Почти вырвавшиеся вздохи осуждения застревают в горле невольной аудитории. — Называй, как тебе нравится. И это звучит скорее как: "Я разрешаю тебе называть меня господином". Порпентина не любит упускать возможности идти дальше. Это — видится одной из них. Когда он смотрит на тебя, его зрачки будто бы сжимаются в одну, змеиную полоску, а радужка распространяется по всему глазу. Отвести взгляд не получится. Сделать что-то, что может его разозлить — тоже. И Тина принимает это. Она не любит подчиняться, но когда ты рядом с Персивалем — это абсолютно не чувствуется. Ты просто делаешь то, что должна. И ты сама действительно хочешь этого. Как ни иронично, тогда она думает, что, наверное, по той же причине существуют фанатики Грин-Де-Вальда. Потом это начинает вызывать у неё нервные смешки.-
— Ох, Тина, — в его голосе читается усталость, когда он замечает, что она в очередной раз притаскивает что-то, что совсем не имеет под собой никакого повода к аресту. Им нужно заниматься чем-то более серьёзным. А она всё ещё пытается впечатлить его. Он не против. — Я-я-я была уверена, что там!.. Персиваль уже уходит. Потому что знает, что совсем скоро они встретятся в его кабинете. Потому что каждый его жест — это беззвучный приказ. Который Тина не может не выполнить.-
Тина ходит в сером пальто; ей нравится невзрачная удобная одежда, в которой удобно двигаться, в которой просто смешаться с толпой, даже, если с этой мешковатостью ты будешь выглядеть нелепо, но во всяком случае это помогает быстро переодеваться и не привлекать к себе внимание. В кабинет Персиваля она всегда приходит, как назло, без пальто. Он поднимает на неё взгляд только, когда она кладёт совсем аккуратную и небольшую бледную ручку по сравнению с ним на его плечо и спокойно, почти тем же тоном, что и в первый раз: — Господин Грейвс. Тогда Персиваль смотрит вполне себе серьёзно и снимает пальто также. Он предпочитает снимать верхнюю одежду при дамах. Как у порядочного американца, на столе у него стоит бутылка хорошего виски, пепельница — как у порядочного полицейского, наручники в верхнем ящике стола. Это вторая вещь, которую Тина знает лучше своего собственного имени.-
У него щёки покрыты едва заметной щетиной одним утром. Она водит по ним пальцами. Минута. У них есть всего минута. Тина путается в простынях через тридцать секунд, когда Персиваль уже натягивает рубашку, а на его ногах уже красуются новые выглаженные брюки. Остаётся ощущение, что он готовился к этому всегда. Он обходит кровать (стол, подчеркнуть любой другой предмет мебели) с другой стороны и подаёт девушке руку. Она вкладывается совсем маленькую ладошку в его и ловко поднимается. Время вышло. Он остаётся в своём кабинете, закуривая сигарету и рассматривая скопившиеся на столе бумаги. Их никто никогда не беспокоит. — Доброго дня, Тина, — желает Персиваль, когда Тина проверяет, хорошо ли держится палочка на поясе, готовясь выходить и поправляя короткие волосы. Он ловит себя на мысли, что в следующий раз хочет потрогать самые кончики, чуть завитые. Так что его слова звучат скорее, как "скоро встретимся тут снова". Тина спокойно кивает.-
К слову, в его кабинете она появляется каждый раз в самый неподходящий момент. И всегда без излюбленного пальто. Господин (Грейвс, но эта часть почему-то постоянно куда-то пропадает) не против, что бы он там ни говорил. Этот факт слишком больно бьёт в тот момент, когда они скрещивают палочки. Потому что до этого Персиваль отправляет её на верную смерть, он отдаёт приказ, он разочарован в ней, но сейчас он останавливается ради неё, а ведь, вполне возможно, мог одним движением убрать её со своего пути. Тина разочарована в нём также. Правда? Правда?! Они могли сломать их сотни раз друг другу, могли избежать вот этого момента, потому что каждый раз они были друг у друга на виду. ...и Тина проигрывает ему. Задерживает его от Ньюта, от этого рыжика, наивного и милого, такого, которого хочется защищать — прямо, как того юношу, которого хотела избить мачеха — но проигрывает. Потому что здесь главная совсем не она. И в конце концов это становится не волшебно. У магов очень даже странное понятие о волшебстве.-
К слову, после всего, она находит в его столе конверт. Для неё. Немного помятый, с потёртыми уголками, с каплями от пролитого кофе — она, кажется, даже догадывается, когда именно это было. И в письме всего несколько строк"Дорогая,
Тина.
Пусть тебе не придётся скрывать своё сердце,
как волшебники скрываются от не-магов.
Это приказ.
Господин Грейвс."