Им судьбой обещано

Елена неловко озирается, вылезая из потрёпанной машины дяди Джона; новый дом - новая жизнь, и ей едва ли верится. Гилберт раздражает всё; усиленно-громкий голос Джона с излишними всплесками интонации в россказнях о местной природе, отличающейся от привычного Мистик-Фоллс, и детальное описание здешнего климата под предлогом “стоило взять ту куртку,” с добродушной улыбкой бонусом (Джон ещё не в курсе, что она сожгла пол гардероба в день похорон). Елене не нужна жалость и детальное описание отличий; за спиной не звенит голос Кэролайн и никаких жалобных взглядов в спину - предостаточно, чтобы не жалеть о смене места жительства. Дженна понимает всё; выпроваживает Джона в дом, предлагая идеально приготовленную ею шарлотку. Елена не злится; Дженне на самом деле не нужно быть супер поваром и, особенно, второй мамочкой. Дженна понимает, и для практически шестнадцатилетней Елены этого достаточно, чтобы мило улыбаться работникам из соц. опеки, рассказывая сказки про чудесный воскресный отдых. Никто не понимает; они больше не собираются вместе. /// Елена, честное слово, не особо парится насчёт первого школьного дня; никакой лживо-сочувствующей Кэролайн и пары-тройки знакомым со скорбным “мне жаль”. Гилберт не против мудрой Бонни с молчаливой поддержкой - у той всегда мозгов хватало, чтобы не повторять по пятьдесят пять раз по дню “я рядом, если тебе нужно поговорить” (никто не хочет разговаривать с тобой, Кэролайн; научись слушать) - но Бон-Бон достаточно и по телефону, а Елене необходимо новое. Новая жизнь нависает желанным обещанием, начинаясь с подгорелых блинчиков (рецепт и исполнение Дженны, конечно), и пойманного за углом дома Джереми, впихивающего травку кому-то левому. Гилберт не жалуется; Джереми банально неисправим, а Дженна любящая и старательная, и флиртующая с её новым историком - одним предметом меньше после четырёхмесячного пропуска с размазанной по щекам тушью и нервно сжатым в руках дневником. Всё, что нас не ломает - делает лучше; Гилберт то ли взрослеет, то ли катится по наклонной (или всё вместе), но определённо вырастает из сентиментальной дружбы с дневником и невинных поцелуев со сладко-правильными парнями вроде Мэтта. /// Гилберт абсолютно идеальная; учителя смотрят на неё с растянутой до морщинок улыбкой, называя умницей, а местные черлидерши скидывают на неё свои проблемы (вроде очередных недолговечных парней и ссор с родителями), потому что Гилберт “понимает”. Гилберт ни черта не понимает (у неё нет родителей и парня около полугода, знаете?), но качать головой и во время вставлять отрывки фраз умеет лучше некуда. Елена играет в правильную сестру для Джереми, в идеальную племянницу для Дженны и девочку-идеалистку с блестящим будущим для каждого встречного-поперечного. Когда Елена встречает Тома, за спиной остаётся идеально-созданная репутация и всеобщее одобрение; только всё мгновенно разваливается под его сверх понимающим взглядом. Том - фельдшер, и ему явно слишком много, чтобы встречаться с практически семнадцатилетними ученицами, но Елена красиво врёт, сжимая в кармане липовое удостоверение личности с накинутыми четырьмя годами к возрасту, и умело списывает на то, что им суждено (Елена ещё не знает, насколько оказывается права). /// У Тома идеальная жизнь (вы только послушайте, если не верите); у Тома идеальные семейные праздники (такие громкие, с огромным столом посередине гостиной и счастливым звоном бокалов с шампанским на дне), любимая работа с ежедневным спасением в людей и вера - самая настоящая - во всепрощение. Елена не знает, стоит ли; вторые шансы выдаются всё реже и отношения с подорванным доверием редко живут долго (поверьте на слово, Гилберт много знает из рассказов Дженны и слезливых историй одноклассниц, повисающих на её плече). Том просто волшебный, идеальный, с сухими губами и мягкими поцелуями на прощание, с перманентной верой внутри и привычкой помогать всем. Том говорит, что все заслуживают прощения; Гилберт качает головой, зная, что не выйдет - людям не стоит доверять, даже таким светлым и правильным, как Эйвери. /// Когда Дженна, пьяно обнимая наполовину выпитую бутылку красного вина, подаренного Джоном на Новый Год заранее, рассказывает о том, что отношения - дерьмо, и, что не стоит в это ввязываться, Елена сияет ярче завешанной вчера гирляндой ёлки. Они вместе цельные, неделимые; Том говорит, что это судьба (Том не догадывается о семнадцати вместо двадцати одного в паспорте). Елена кутается в его свитера и думает, как дошла до этого, Елена обещает быть честной однажды, но не сегодня. Линии судеб переплетаются, соединяя заранее обещанных, давным-давно проклятых. Гилберт пока не знает, но точно поймёт когда-нибудь; они изначально обречены на страдания (наслаждайся тем, что тебе осталось, девочка, пока магия не забрала всё то, что было подарено). /// Вселенная задыхается от смеха, когда Том задыхается кровью; простреленное психом лёгкое угрожает жизни, пока Елена ругается с остановившими её медицинскими работниками. Тома знают все; про него рассказывают милые истории про спасение и дарят коробку конфет после ухода - подарок за хорошее обращение. Тома знают все; все знают, что отношения с семнадцатилетними не в его стиле, что Эйвери так никогда бы не поступил (он и не поступал, знаете?). У Елены открывшаяся ложь и сотня неидеальных, незаглаживающих вину объяснений, а ещё пока неизвестный злой рок нависает глобальной проблемой. Им Кетсией предписано страдать, и (Гилберт ещё не знает, но вскоре поймёт) всё только начинается. /// Ложь протягивается ядом по отношениям; Елена перекатывает на языке тысячное “прости” и улыбается сквозь слёзы - она ведь так счастлива, что он жив. Том тоже счастлив, Тому нравится дышать, да и жить в целом; ему не нравится только ложь семнадцатилетней девочки и нежелание её терять. Том идеальный, правильный; Том бьёт сердце им обоим своим “мы не можем так поступить”, и Елена винит себя - знала, что ложь не приносит ни черта хорошего. /// Воспоминания удавкой затягиваются вокруг горла; Том помнит слишком много и понимает слишком поздно - нехило ошибается. У Елены жизнь на грани после падения под воду с чёртового моста, и он лишь может смотреть на то, как неровно и медленно бьётся её сердце, отсчитывая последние часы (а может, и минуты) - Том чувствует смерть. Елена, запертая в собственном сознании, перебирает старые воспоминания; замёрзшие ладони, согретые его горячими, и милые поцелуи в макушку на прощание. Елена вспоминает мгновением; запах украшенной ели из лесу и тепло горячего какао в кружке, кружащие голову губы, оставляющие осторожные метки на шее, и выпитый на брудершафт бокал вина. Смерть нависает неизбежностью; Елена Гилберт умирает в пять часов утра по местному времени под наивно-верующее не спасительное “люблю тебя” и победоносный смех Вселенной - заклятье берёт своё. Им страдать обещано, и не их в том вина; просто кто-то ошибся пару столетий назад, обрекая сотни двойников на вечные терзания. Так должно было быть, и Гилберт наконец понимает в чём суть - мёртвым открыто гораздо больше дорог, но только не к живым, ведь страдания не должны так быстро заканчиваться. Вселенная насмехается, одаривая Тома идеальной жизнью; ненависть к Амаре, предавшей доверие, неизменно проигрывает ненависти к любимому мужчине, выбравшему не её - двойники расплачиваются.