Медовый месяц

Тепло аниной руки, лежащей на его запястье, вновь вернуло Якову хорошее настроение. Честное слово, он предпочел бы по иному проводить первые дни своего медового месяца, но Аня была такова, она не могла остаться в стороне, если кому-то нужна ее помощь. Яков за это ее и любил. - Как вы узнали о сестре Шиловского? - спросила Аня. - Яковлева расспросил, он расследование вел. - И что же произошло? Яков покачал головой. - То, о чем все и говорят, моя дорогая. Шиловский проигрался в пух, даже приданное сестры, и то потерял. Аня кажется машинально огладила его запястье кончиками прохладных пальцев. Дрожь пробежала по телу из-за этой невинной ласки, и захотелось схватить жену в охапку, унести в номер и не выпускать из рук своих несколько недель, не делить ни с кем. - Яков Платоныч! - укорила его Анна, и Яков понял, что пропустил какой-то вопрос. - Что? - Почему вы заинтересовались историей Шиловского? - терпеливо повторила Анна. Аня достаточно его изучила, и скрыть свои чувства, выходит, не получалось. -Я достаточно знаю Яковлева, чтобы сказать, что дело он вел халатно, спустя рукава, и поспешил закрыть. Сестра Шиловского до сих пор исходом недовольна. - Она считает, что брата убили? - Вот сейчас узнаем, - кивнул Яков. Жила Шиловская в дешевой квартирке в доме вполне сносном — в такой можно было привести респектабельную молодую женщину. Впрочем, если вспомнить, как Аня бегала беспечно в дом терпимости… Яков тряхнул головой, изгоняя видения тех мест, где может отыскать однажды свою неугомонную супругу. - Верхний этаж, - сказал он. Лестница была темна, узка и крута, и Аня хваталась за его руку, почти впивалась пальцами, но Яков сейчас и тому был рад. Он научился довольствоваться малым, а в знакомстве с Анной отточил это умение до совершенства. Анна оступилась, он поймал ее, прижал к себе и вдохнул ландышевый аромат. Отстранился с сожалением: лестница — не лучшее место для объятий. Наконец они добрались до самого верха, тесной площадки, на которую выходила дверь единственной квартиры. В лучах тусклого света, проникающего через крошечное слуховое окошко, плясали пылинки. Аня занесла руку, готовясь постучать, и повернулась к Якову. - А что мы ей скажем? Яков улыбнулся. - Как всегда, Анна Викторовна, своевременный вопрос. - Если я скажу, что видела ее брата, и нас выставят вон? - Тогда, - неохотно отозвался Яков, - Я поговорю с Яковлевым еще раз. Ему едва ли хотелось признавать это, но история самоубийства Шиловского интриговала. Духи не беспокоили Аню по пустякам, как и она их. Анна постучала. Дверь открылась спустя пару минут. Стоя на пороге, молодая женщина, бледная, вся в черном, удивленно оглядела незваных гостей. Взгляд был живой, любопытный. - Чем могу помочь? Аня метнула взгляд на Якова, а тот — взглядом также — показал «Твоя идея, ты и говори». - Здравствуйте. Вы — Мария Петровна Шиловская? - Ну я, - кивнула женщина. - А что вы хотели? - Меня зовут Анна Викторовна М… Штольман, а это мой… муж, Яков Платоныч, - представила Анна, премило запинаясь в словах для себя новых. - Вам это может показаться странным, но поверьте, я не лгу. Я… Я видела вашего брата. Тень набежала на лицо Шиловской. - Мой брат мертв. - Я знаю, - кивнула Аня. - Я видела его дух. - Уходите! - потребовала Шиловская. - Но… Яков едва успел отстранить Анну, а не то бы ей прищемило дверью любопытный нос. Сам он вставил трость, не давая щели закрыться. - Мария Петровна, вы ведь недовольны были следствием? - Кто бы вы ни были, денег у меня нет, - отрезала Шиловская, вновь пытаясь закрыть дверь. - Молодожены мы, - вздохнул Яков. - И решительно невозможно наслаждаться медовым месяцем, пока дух вашего брата тревожит мою жену. Можем мы просто поговорить? - Пожалуйста… - добавила Анна. Потребовалось еще некоторое время на уговоры, чтобы Шиловская впустила их в квартиру. Все внутри говорило о крайней бедности хозяйки, и все же, опытный взгляд Штольмана с удовольствием отмечал, что чем-либо незаконным или предосудительным Шиловская не занимается. Она усадила гостей и чай предложила, который подала в разномастных чашках. Села, сложив руки на коленях. - Говорите, что вам нужно, и уходите. Аня, собираясь с мыслями, пригубила чай. Рука ее левая коснулась в поисках поддержки локтя Штольмана. - Ваш брат явился мне вчера в Олимпии, в пятнадцатом номере. Висельник. - Там он и умер, - сухо согласилась Шиловская. - Он показал наверх, потом вниз. Вам это говорит о чем-то? Из глаз Шиловской вдруг брызнули слезы, и спустя мгновение она рыдала. Якову по службе случалось нередко сталкиваться с плачущими, это его едва ли смущало, но утешать он не любил, утешение привязывало его к людям. Холодность рассудка позволяла избегать ошибок в ходе следствия. И в самом деле, поддавшись чувствам, причем не всегда романтическим, Яков оказался женат. Зато в Анне трезвого расчета, казалось, не было вовсе. То, что записные столичные кокетки делали нарочито, желая привлечь внимание, у нее выходило само собой. И доброе сердце ее всегда диктовало верные поступки. Она поднялась, подошла и обняла Шиловскую, ласково поглаживая по голове и шепча что-то бессмысленное, и в то же время очень нужное. Хотя Яков и предпочел бы сам оказаться в аниных объятьях, наблюдать за ней тоже было удовольствием. Наконец поток слез иссяк, и Шиловская, достав платок, промокнула заплаканное лицо. - Его жест. Так он всегда говорил: не в аду, да не в раю, а между, и показывал… И… Он не самоубийца! Аня снова погладила Шиловскую по плечу. - Вы правы. Его дух застрял на земле и хочет справедливости. - Это потому, что его похоронили, как самоубийцу? - спросила Шиловская. - Или потому, что виновник не найден. Расскажите все по порядку. Шиловская нервно пожала плечами. - Характер у брата был тяжелый… но человек он был добрый, обо мне всегда заботился. Мы рано осиротели, и он много сил приложил, чтобы мы ни в чем не нуждались. Приумножил отцовское дело, книготорговля у нас была. Говорят, жадный был, но это ложь. Рачительный. Лишнего не тратил, но если благое дело надо совершить, вдовам, сиротам помочь — у него никогда не было сомнений. Всегда давал, сколько нужно, даже больше. И очень серьезный был. Не любил азартные игры, даже в шахматы не играл. Предпочитал рыбалку. А потом, однажды, вдруг ни с того ни с сего ввязался в карточную игру и проигрался. Все проиграл: деньги, дело, дом наш, мое приданное, драгоценности покойной маменьки, часы папенькины! Все! А наутро мне сказали: повесился он в гостинице. Но я не верю. Не таков он был. Нет. Он бы нашел деньги нам на прожитье, предприимчивый был, да и не бросил бы меня одну. И уж не стал бы на последнее снимать такой дорогой номер в этой Олимпии. Нет, убили его. - За что? - спросил Яков. - Я не знаю… - Следователь тщательно все расследовал? - Яковлев что ли? - Шиловская фыркнула. - На тело глянул, причем все больше на мое. Вещи в номере описал — все казеные. Да и постановил, что самоубийство это. - А с кем играл ваш брат, знаете? - Нет, - покачала головой Шиловская. - Знаю только, что это были какие-то офицеры. - Спасибо, - Яков поднялся и Анну поднял. - Мы внимательно на это дело взглянем. Шиловская вдруг схватила его за руку и поцеловала костяшки пальцев. Аня нахмурилась. - Вы… - Потом благодарить будете, - сказал Яков, - если мы сумеем помочь. На улице Аня взяла его за руку и принялась поглаживать ладонь, точно хотела стереть следы чужого поцелуя. - Почему это такая перемена, Яков? Хотелось бы пошутить о прелестях Шиловской, но Штольман язык прикусил. Не для Анны такая шутка. - Я знаю Яковлева. Он скажет, что жертва сама семь раз на нож упала, лишь бы дело прикрыть. В этой истории с самоубийством немало странного. - Я… бывала несправедлива, - сказала вдруг Аня глухо. - Я иногда раньше думала, что вы меня не слушаете, лишь хотите дело поскорее закрыть. Простите, вы ведь всегда все доводили до конца. - Я поступал, как велит долг, и только, - Яков немного смутился. - Не только. Вы… Вам истина важна, и справедливость, и людское благополучие. - Вовсе нет, Анечка, - улыбнулся Яков. - Обо всех печься — никаких душевных сил не хватит. А долг — он и есть долг. - Что ж, - улыбнулась Анна. - Пусть каждый останется при своем. Вы, Яков Платоныч, с иллюзией о долге, а я со знанием, что муж у меня — человек исключительный. Ну как ее было не поцеловать.