Взрослые сказки

Детям не стоит рассказывать взрослые сказки. Детские души не должны подвергаться испытанию повествованиями о страхе и боли. Даже в наше жестокое время. Потому что от этого глаза детей потускнеют, и они уже не смогут вернуться в ту пору беспечного счастья, которую мы, взрослые, привычно называем детством. Я сижу на краешке его кровати в больничном крыле. Тихо. Солнечный лучик путешествует по растрепавшимся волосам. Спит. Тощий нескладный паренек, которому нет и двенадцати. Первокурсник с вечной склонностью влипать в неприятности. Гарри Поттер. Надежда волшебного мира. Я сижу здесь уже довольно долго. Жду, когда он проснется. Нам предстоит важный разговор, и время ожидания я использую для того, чтобы выстроить в уме план этого разговора. Времени мало, так что не получится прогуляться вокруг замка и все обдумать. Надо было заняться этим раньше. Продумываю слова, подбираю необходимые жесты и заучиваю их наизусть. И я знаю, что смогу повторить их, какое бы волнение я не испытывал. Хотя с этим мальчишкой никогда нельзя рассчитывать, что все пойдет по заранее разработанному плану. Перебираю четки. Это всегда помогает сделать мысли более четкими, связать их в логическую цепочку, которая и послужит путеводной нитью в разговоре. Бусинки соприкасаются с тихим, сухим стуком. Четки очень длинные, и все бусинки в них разные. Даже на ощупь. У каждой своя история. История горькая, разъедающая душу не хуже кислоты. Каждая бусина — моя ошибка. От исхода нашего сегодняшнего разговора будет зависеть, не добавлю ли я еще одну к уже имеющимся. Проснулся. Моргает. Прищуривает близорукие глаза. Взгляд недоуменный. Убираю четки в потайной карман мантии. — Добрый день, Гарри, — говорю тихим голосом, чтобы громкие звуки не напугали его, пролежавшего три дня без сознания. — Сэр! — произносит он слабым голосом, пытаясь подняться. — Камень! Это был Квиррелл! Камень у него! Сэр, торопитесь… Теперь торопиться некуда. Благодаря тебе, Гарри. — Успокойся, мой дорогой мальчик, ты немного отстал от времени. Камень не у Квиррелла. — Но у кого тогда? — он все никак не успокаивается. — Сэр, я… — Пожалуйста, тихо, — прошу его. — Иначе мадам Помфри выставит меня отсюда. Это точно. Выставит. Она никогда не испытывала робости перед начальством. В ее присутствии я иногда чувствую себя робким первогодком, хотя я как минимум в два раза ее старше. Вот и начат разговор. Каждое слово — это шаг по тонкому льду, и осторожность должна быть максимальной. Что ж, Гарри сделал все, от него зависящее, чтобы уже второй раз за свою коротенькую жизнь помешать планам Волдеморта. Теперь моя очередь. Когда-то я поклялся защищать мальчика. Не очень-то хорошо у меня получилось. Жизнь Гарри теперь вне опасности, но от меня зависит его душевное спокойствие. * * * * * Вот и все. Возвращаюсь в кабинет. Слава Мерлину, никто не встретился мне на пути, и я смог остаться наедине со своими мыслями. Кабинет принимает в свои успокаивающие объятия. Подхожу к полкам и беру первую попавшуюся книгу. Усаживаюсь в кресло и пытаюсь читать. У меня много книг по истории магии, и это одна из них. На страницах книги — кровопролитные войны и вероломные перевороты, хитроумные интриги и гнусное предательство. Проходят столетия, а люди все еще продолжают погибать. Погибать из-за эгоизма, глупости и тщеславия. Из-за постыдных сделок, совершаемых в своих кабинетах усталыми равнодушными стариками. Ничего не меняется. Раскрытая книга лежит на коленях, но я не вижу написанного. Перелистываю несколько страниц, а потом оставляю безуспешные попытки отвлечься чтением. Это не поможет. Книга откладывается на стол, где лежит еще несколько пыльных томов. * * * * * Разговор с Гарри отнял почти все силы, и для того, чтобы их восстановить, понадобится некоторое время. Гарри задал мне слишком много вопросов. Я ответил на все, но, если весь наш разговор записать, а потом закрасить черным те места, где мне пришлось скрывать истинное положение вещей, то почти весь пергамент окажется закрашенным. Я не мог иначе. Детям не стоит рассказывать взрослые сказки. Потому что после этого они уже не будут детьми, их души съежатся, как объятый пламенем листок бумаги, и обратятся в пепел. И будет достаточно малейшего движения воздуха, чтобы развеять этот пепел без следа. Я уверен, что этот закон действует всегда. Даже в случае с Гарри, при всей его необычности. Я ведь и так отнял у него детство, отдав на воспитание Дурслям. Он спросил про Квиррелла. Я не стал рассказывать, как нашел их, как перевернул тело Квиррелла, чтобы вытащить Гарри. Не упомянул об отвратительном запахе, исходившем от тела бывшего учителя Защиты. После того, как Волдеморт покинул его, Квиррелл начал разлагаться с просто невероятной скоростью. Квиррелл… Одну бусинку на свои четки я уже добавил. Талантливый юноша…глупый, глупый мальчишка, купившийся на обещания Волдеморта. Его хозяин отвернулся от него и бросил умирать. Душа Квиррелла проклята навеки, и тут уже ничего не исправить. Николас Фламель. Да, я рассказал Гарри о том, что Фламель умрет. Да только вот последние пятьдесят лет Николас уже много раз говорил мне, что мечтает об отдыхе, даже если отдых этот придет к нему только вместе со смертью. Но он продолжал жить, продолжал принимать эликсир, потому что я просил его об этом. Мне нужна была его помощь, ну, а он был слишком хорошим другом, чтобы отказать мне в ней. Николас… Я знал его больше ста лет. Когда впервые с ним встретился, ему было больше пятисот, а я был совсем еще молодым волшебником. Высокий, всегда очень представительный, копна белоснежных волос, а в голосе — неизменная улыбка. У него было качество, которое редко встретишь у людей — он был свободен в своих мыслях и поступках, потому что знал, что только он один отвечает за то, что делает. Я любил его — сначала как отца, а потом — как старшего друга. С ним можно было разговаривать о чем угодно. Он был уже глубоким стариком, но своим любопытством и жаждой ко всему новому он напоминал ребенка. У Николаса было все необходимое для более чем роскошной жизни, но он не прекращал работать. Он учил меня, учился вместе со мной, работал как зверь, и всегда с радостью насыщал свой мозг новыми знаниями. Большой ребенок. Самый усталый человек, которого я когда-либо видел. Волдеморт. Гарри не мог не спросить о нем. Да, он будет искать способы вернуть себе силы, способы есть, но они таковы, что даже те немногие взрослые волшебники, которым известны эти способы, вздрагивают от омерзения и страха, когда о них слышат. Гарри не стоит рассказывать об этом. Я честно ответил, что вероятность возвращения Волдеморта существует, и вероятность эта такова, что с ней стоит считаться. Я сказал ровно столько, чтобы у Гарри была возможность радоваться своей победе и спокойно жить дальше. Хотя бы какое-то время. Большинство детей не стремится заглядывать далеко в будущее, и, честно говоря, сегодня я этому порадовался. Гарри спросил, почему Волдеморту вообще понадобилось его убивать. Хороший вопрос. Но я не стал отягощать свою совесть, и просто пообещал ему, что он все узнает, когда будет готов. Оставил, так сказать, за собой последнее слово — потому что решать, когда он будет готов, буду все-таки я. Родители Гарри. Джеймс и Лили. Им не было бы стыдно за него сейчас. Ему предстоит узнать еще много, и когда-нибудь я расскажу ему все. Но не сегодня. Его мать пожертвовала жизнью ради спасения сына, и честнее по отношению к ней было пока ограничиться лишь краткими сведениями. В конце концов, родители Гарри были хорошими людьми и любили друг друга. И своего сына. Они были замечательной парой, это признавали все. Думаю, это как раз то, что стоило сказать Гарри. Так я и сделал. Мысли о родителях смогут послужить ему утешением в трудные времена, которые непременно наступят. У отца Гарри было трое хороших друзей, просто прекрасных. Многие завидовали этой дружбе. Гарри вовсе не обязательно знать, что один из этих друзей — Сириус Блэк — предал его родителей и попал в Азкабан. Сириус был крестным Гарри, то есть, по идее, должен был бы заменить ему отца. Но этого не будет. Гарри вернется на лето к Дурслям, которые его терпеть не могут, а Сириуса ждет еще много лет заключения. Второй друг его отца погиб от руки первого, ну, а третий… Его судьба тоже сложилась неудачно — вечные переезды с места на место и полунищенское существование. И вой на луну по ночам в полнолуние. Воспоминания об этих людях причиняют сильную боль. Еще несколько морщин вокруг глаз. Несколько шрамов на сердце. И несколько бусинок на длинной нитке моих четок. Я догадывался, что Гарри обязательно спросит меня о причинах вражды его отца со Снейпом. Конечно же, он спросил. Я напустил в свой ответ столько тумана, сколько смог. А что еще оставалось делать? Дети слишком категоричны в своих суждениях, а я не хочу наносить Гарри новые раны. Он не узнает от меня, как Джеймс и Сириус подвесили Северуса вниз головой перед всей школой, или как Сириус заманил его в полнолуние под Дракучую Иву. Не узнает он и о том, как юный Снейп после этого несколько раз травил всю компанию едва не до смерти, а однажды облил их кислотным зельем. У ошибок его отца и без того много неприятных последствий, с которыми мне так и не удалось справиться. Наверное, некоторые израненные души просто не поддаются врачеванию. Провожу пальцем по корешкам книг на столе, пытаясь определить, какую из них еще недавно пытался читать. Но ни одна из них не сохранила тепла от моих ладоней. Не совершил ли я ошибку? Не сказал ли лишнего? Слова ведь могут ранить очень сильно, могут оставить незаживающие годами раны. Магглы говорят, палки и камни могут сломать тебе кости, а слова никогда не смогут ранить. Но нет. Слова и убить могут. Меня всегда поражала способность людей выбирать подходящие слова, когда они хотят кого-то обидеть. Оскорбить. Заставить рыдать от унижения и бессилия. Этому нигде не учат. Впервые осознав это, я решил научиться прямо противоположному искусству — умению утешать. Думаю, у меня получилось. Я уверен: кто бы ни пришел ко мне, я обязательно смогу найти нужные слова, чтобы согреть его душу и унять его боль. Раньше у меня получалось. Почти всегда. Надеюсь, получилось и сегодня. Слов в таких случаях нужно очень много, и они складываются в истории. В сказки. Какие-то для детей, другие — для взрослых. Сказки, которые я рассказываю уже давно. Почти всю свою жизнь. Я это прекрасно умею.