...и бесконечное безумие.

      Так сложно — слова теряются на ветру, рассыпаются по буквам. Промерзший песок колет босые ноги снегом, шум волн слишком близок, через секунду набежит и обожжет холодом, через две — покинет, оставив колотых ракушек. Ветер треплет волосы — не так нежно, как это делаешь ты, он будто хочет залезть в глотку и разорвать изнутри, он не дает раскрыть глаз, и я ничего не вижу. Иссохший шорох камыша по ладоням царапает край сознания, не дает утечь в море вместе с каменной дробью, пытается привязать нитями от обрывков чьих-то одежд.       Эти руки, выпутавшиеся из красной вязи, лучше всего умеют дарить тепло замерзшему, запускать его под кожу до самого сердца. Они умеют разлить холод по раскаленным вискам, и не унять, нет, но заморозить боль, которая расколется в крошку и бесследно истает. Эти руки отпускают в воду один сухой листок за другим с напутствием уплыть подальше, туда, где сквозь серость неба пробивается хоть что-то — пусть не солнце и не слишком яркая голубизна, что угодно, лишь бы не привычный лед до самой земли, сквозь который так трудно идти. Эти руки ищут и находят — сначала ткань, которую едва не срывает порывами, потом сведенные плечи.       Совсем немного нужно, чтобы закрыть собой от всего, обнять, будто в первый раз, будто заново узнаешь такое нуждающееся в тепле. Совсем немного, один короткий вдох. Еще меньше нужно, чтобы поделиться жаром, которого вдосталь и через край, который рвется к близкому и всегда нужному. И уже бесконечно много времени, чтобы отвлечься, оторвать взгляд, оторваться самому и понять — волна ровно обошла стороной, небо исколото светом, а ветер не унялся, ведь так трудно оторваться от золота, что еще темнее, когда вплетаешь его в черноту.       Но все неважно, потому что главное — тонкие пальцы на сердце и долгий, чистый от трещин взгляд.