Сны с ароматом какао

       Холодные капли мерно стекают по затылку, заползая под отогнутый воротник пальто и скользя по шее, как липкие струйки пота. Кап, кап, кап — и мелкая дрожь то ли от холода, то ли от желания стряхнуть с себя источник дискомфорта. Глаза сами ищут укрытие и, не найдя его, снимают с хозяина предательское оцепенение, заставляя обернуться к пластиковому козырьку перехода, принося с собой запоздалую мысль удивления. Почему он не сделал этого раньше? Мохнатый зверёк-ворюга, нескладный парень с безразмерным чемоданом и даже чёрные клубы дыма в небе едва ли походили на неприятные воспоминания после долгих месяцев на ненавистном консервном заводе, а девушка с золотистым облаком волос была слишком волшебной, чтобы самое сильное колдовство могло наложить отпечаток, соизмеримый с её воздействием на окружающих людей; но реальность рассудила иначе. Кап, кап, кап — всё тот же звук, но о пустые полупрозрачные своды. Ничего удивительного — легко выдумать идеальную жизнь, стараясь спрятаться от мыслей об отказанном кредите и похороненной идеи открыть пекарню на скромный оклад заводского рабочего, да только тонкий шлейф парфюма всё ещё щекочет обоняние, а в голове крутится предательское «Моя фантазия на это не способна».        Утро, будильник, скучная дорога в полумраке, металлический лязг банок и отвратительный «шлёпающий» звук прессованной овощной смеси. Улыбаться всё сложнее, и мрачные лица коллег ему в этом не помощники. Никто не любит консервы. Даже те, кто их производит. То ли дело сдоба, но сколько отложенных зарплат и премиальных сойдёт за обеспечение, если не тратить из заработка и цента? И всё же каждый серый день — это новая горсть монет, каждая из которых на полшага приближает Якоба к заветной цели. Занятость безжалостно вычеркивает из мыслей небесно-голубые глаза, шёлковое платье и звонкий смех. Некогда предаваться фантазиям, когда есть призрачный шанс воплотить в жизнь одну-единственную, заветную, настоящую. Утро, будильник, спешка, скучная дорога, горсть шуршащих купюр и звон монет — очередной понедельник.        К тому моменту, когда Ковальски получает ощутимый тычок под рёбра, а в качестве извинений обретает чемодан с серебряными скорлупками, странные воспоминания полностью покидают его мысли, даже в грёзах уступая место горсткам монет и противням со сдобой, пахнущей пудрой и апельсиновой цедрой; но увесистый груз и его даритель с подозрительно знакомым голосом словно приоткрыли занавеску над чем-то загадочным, не укладывающимся в повседневные рамки и потому спрятанным где-то далеко в глубинах разума. Ощущение чего-то знакомого и забытого по каким-то невероятным причинам перекрыло абсурдность ситуации, и Якоб решил рискнуть, зная, что терять ему в его ситуации нечего, не считая собственной гордости.        Мистер Смирнофф, брезгливо поморщившийся при виде знакомого посетителя, быстро сменил гнев на милость, впечатлившись размером предложенного обеспечения. Открыв кредитную линию с возможностью повышения, банкир ещё долго вертел в руках тонкие пластины чистейшей пробы, поражаясь качеству и изящности работы.        — Серебро, наверное, из Мексики? — полюбопытствовал он. — Лас-Торрес?        — Британия, — покачал головой в ответ Якоб. — Оккамий.        Ковальски и сам не смог бы объяснить, откуда к нему пришло это знание и почему неизвестное слово «оккамий» ассоциировалось у него не с провинциальным городом, выросшим вокруг месторождения серебра, а со странным голубовато-зеленым животным, напоминавшим змею и птицу одновременно, но пояснений, к счастью, от него и не требовалось. Празднуя вечером полученный кредит за большой чашкой какао, Якоб впервые за долгое время почувствовал необъяснимую тоску. Той же ночью он снова увидел воздушную блондинку в длинном шёлковом платье с самой волшебной улыбкой на свете.        Хлопоты с арендой и ремонтом отнимали всё свободное время, но работа, приносившая радость, больше не тяготила. Днём Якоб возился с поставщиками, рабочими и банковскими счетами, а ночью бродил по странному миру, наполненному диковинными тварями, находившимися внутри чемодана.        Спешка сыграла ему на пользу — пекарню удалось открыть через месяц. Сдоба по бабушкиному рецепту обрела заслуженную популярность, а отчаянная идея использовать фантастических животных из своих грёз в качестве форм для фигурных плюшек неожиданно сделала заведение Ковальски самым успешным в районе. Недавняя фантазия больше не казалась минутным бредом, скорее, добрым предзнаменованием. Во снах Якоб отбирал жемчужные бусы у длинноносого зверька, заботливо перебирал перья у огромной птицы-гром, выслеживал по звуку шаловливую обезьянку с печальными глазами, в момент становящуюся невидимой, а днём часами объяснял любопытным посетителям, откуда брал такие необычные идеи. «Это всё моя фантазия… Нюхлер? Видите, какой длинный нос у этого зверька? Демимаска? Признаться, и сам не знаю, но звучит ведь замечательно, не правда ли?»        Звери, фантастические и мучные, сделали Ковальски по-настоящему счастливым, разукрасив некогда серые будни разноцветными всполохами сбывшейся мечты и ощущением чего-то настоящего, так долго прятавшегося, но вновь обретенного после долгой потери. Лишь блондинка продолжала тревожить его сны, глядя так, словно понимает его, как не понимает никто, и улыбаясь светло, волшебно, но с долей грусти, словно извиняясь за вторжение. Якоб не был против её компании: он понимал, что даже с приобретенным состоянием не мог рассчитывать на внимание такой красавицы.        Жизнь играла новыми красками, видоизменив привычный сценарий. Утро, будильник, щелчок, быстрые сборы, улыбка в зеркале, пекарня за углом, разговоры и запах сахарной пудры... Очередной день, светлый, приятный, но со странным чувством недосказанности. Удивительно, не об этом ли он всегда мечтал?        Дверной колокольчик, шаги, звон монет, шуршание пакета… «Это всё моя фантазия, признаться, я и сам не знаю, но звучит отлично, не правда ли?» Дверной колокольчик, стук каблуков, свежесть дождя и запах какао. Светлые волосы, пальто нараспашку, длинное шёлковое платье…        — Простите, в продаже есть яблочные штрудели?        Лёгкое движение руки, поправляющее кудри, рука, касающаяся щеки… Рука Якоба, как под гипнозом, вторит её движениям. Невесомое прикосновение пальцев к коже — и остатки пелены падают.        — Есть, но им не сравниться с твоими. Здравствуй, Куинни.        Вздох, улыбка, нервный смешок. Ответная улыбка и уже настоящее, осмысленное узнавание. Запах шоколада, исходящий от пончиков, лежащих на ближайшем противне, больше не веет тоской и ностальгией. Кажется, чемодан со скорлупками оккамия (теперь Якоб был в этом уверен), заслужил отдельную форму для выпечки.