Телемир

На столе стакан воды или чашка чая. Частичка человечности. Все остальное в студиях технократическое, неживое. Предназначенное для киборгов-ведущих или лицезреющих их зомби-телезрителей. Гигантские мониторы, мигающие разноцветными огнями приборные панели, белые холодные изгибы пластика. Посреди всего этого чувствуешь себя жутко неуютно. Но вот, можно выпить водички, пожалуйста. Даром, сволочи, что мне в такой обстановке хотелось бы вовсе не ее. Курить, разумеется, не дадут. На телевидении нельзя курить, иначе уровень передаваемого посредством него зла зашкалит, и зависнут компьютеры / замкнет контакты. Сейчас уже и так потолок, всего-то навсего для полного коллапса и не хватает такой мелочи. Телеведущая. Лицо, словно вырезанное из глянцевых журналов. Волосы на пробор по плечам. Белые здоровые зубы. Одна из тех, кто, зачитывая каждый день сообщения о всевозможных происшедших мировых катастрофах, волнуется только о том, как она выглядит в кадре. Скорее всего, я у нее на эфире впервые, но мне кажется, что я видел уже сотни таких же. В определенный момент просто перестаешь различать – все одинаковые. - И сегодня у нас в гостях известный российский рок-музыкант, бывший солист группы «Агата Кристи», основатель группы… (заминка) The Matrixx, Глеб Самойлов! После того, как твои слова тысячу раз перевирали, знаете, уже как-то не очень хочется что-то говорить. Киваю головой – да, мол, это я, считайте меня маргиналом, который не может связать двух слов. А вот она меня явно не знает. Едва заметно усмехаюсь, на минуту представив себе, как она, должно быть, вчера вечером, готовясь к передаче, решила узнать, что же все-таки это за человек придет к ней на следующее утро. Познакомиться,так сказать, с его творчеством. Вернувшись домой после многочисленных косметических процедур: маникюр, СПА, все дела - была уже поздняя ночь - она села на диванчик, открыла крышку ноутбука. Набрала в Гугле мое имя-фамилию. Написанная в Википедии дребедень ее, разумеется, не привлекла – кому охота такое читать? И она решила посмотреть клипы. Искренне надеюсь, что ее выбор из-за названия пал на «Любовью». Девочки же любят про любовь. Но даже если это был «Никто не выжил» - тоже неплохо. Глядя первые кадры, исполненные манерной элегантности, она уже приготовилась испить весь коктейль всепоглощающей глянцевости. Пить, с таким наслаждением, с каким люди в клипе пили шампанское. И тут-то все и началось. Увы, дамочка, в реальности кровь нечасто превращается в вино. Обычно бывает наоборот. Может быть, после этого ей даже долго не удавалось уснуть. И только чувство долга перед телекомпанией, по обязательству перед которой она всегда должна быть в хорошей форме и прекрасно выглядеть, заставило-таки ее наконец закрыть глаза. Эта мысль доставляет мне удовольствие. Появиться на телевидении – это как пройтись по лабиринту кривых зеркал; ты вроде бы видишь себя, но ты – это в то же время уже не ты. Твое изображение искажено. Ты выглядишь в глазах зрителей бо'льшим или меньшим по значимости, чем есть на самом деле. Ты кажешься более безобразным или, напротив, более привлекательным. Я ощущаю себя здесь инородным субъектом. Моя темная фигура на фоне этой искусственной стерильности выглядит мрачно и угрожающе. Стерильности, в которой происходят самые грязные вещи на свете. Ведущая пристально смотрит на меня, словно желая заглянуть в душу. Моя нога в массивном ботинке, лежащая на колене, перегораживает пространство между нами, как шлагбаум. Я никого не допускаю на свою территорию. - Глеб, расскажите, какую музыку Вы слушаете? Вам нравится что-нибудь на современной рок-сцене? Сколько помню себя в роли музыканта, нас с Вадиком почему-то постоянно терзали вопросом, что мы слушали в плане музыки. Зачем, очень интересно. Наверняка чтобы тоже в свою очередь иметь возможность припасть к этому живительному источнику чудесного вдохновения. Хотя вообще-то талант – не инфекция, чтоб передаваться подобным образом (впрочем, многие барышни и вовсе уверены, что он передается, как СПИД – чего уж там). Да, Пол Маккартни, быть может, действительно сочинил «Yesterday», готовя яичницу. Но они почему-то забывают, что чтобы написать «Yesterday», пожарить яичницу недостаточно. Я знаю, что рано или поздно должен наступить этот момент. Он неизменно наступает в любом интервью, в любом, даже самом мирно протекающем, разговоре. Я уже заранее научился его предугадывать и мысленно вставать в оборонительную позицию. Она, разумеется, сама не осознавала бы, какую боль при этом причиняет мне. Но ее предупредили, ей сказали, что заговаривать на эту тему нужно с особой осторожностью. Предупрежден – значит, вооружен. Она как будто смущается, на секунду прячет глаза – опускает их на стол. Заметно напрягается. Зря, голубушка. Напрягаться сейчас, я чувствую, придется мне. Ее намерение уже повисло передо мной в воздухе, как занесенная рука дантиста с жужжащей бормашиной. Она обязана так. Лезть туда, где больно. Это ее работа. - Глеб, Вы понимаете, я не могу не задать Вам этот вопрос. «Агата Кристи»… Не спрашивайте меня об этом. Я сам похоронил ее. Я сам вырвал из памяти… Я сам вырыл могилу ей. Я сам… Руки схватывает ощущение нервической лихорадки. Мне жарко. Я одергиваю рукава черного свитера по локоть, в надежде, что от соприкосновения с воздухом станет легче. Легче действительно становится, но ненадолго, и я полуавтоматическими движениями по очереди возвращаю их на прежнее место. Звучит финальная отмашка, мы удаляемся из эфира. Телеведущая по инерции напряженно смотрит еще несколько секунд в камеру. Ее прощальная улыбка гаснет за пределами кадра, как точка на экране выключаемого кинескопа. Мизансцена, застывшая перед телекамерами, «отмирает». Люди оживают, снимают в аппаратной наушники, поднимаются со своих мест. Мне уже просто плохо, как я хочу курить. Спрашиваю у оказавшихся рядом сотрудников, где у них тут smoking-room. Иду на ее поиски и какое-то время плутаю по коридорам, рискуя заблудиться и остаться в этих стенах навеки. Наконец наталкиваюсь на знакомую табличку и проникаю внутрь. Минут десять блаженно вдыхаю дым. В сознании выхолощено и пусто, и это хорошо. Выходя из комнаты, чуть не сталкиваюсь с кем-то в дверях. Надо же, кто бы мог подумать. Это она, та самая ведущая. Неужели она курит? Быть такого не может. Даю голову на отсечение. Нет, она специально ждала здесь меня. Застенчиво улыбается, пытаясь выглядеть непринужденной. И становится от этого еще более неестественной. Поправляет волосы, что-то говорит, обращаясь ко мне. - …Было очень приятно видеть Вас… Надеюсь, мы когда-нибудь еще встретимся... И протягивает мне маленький глянцевый прямоугольный кусочек бумаги. - Вот моя визитка. Возьмите, - добавляет она, так как я, вероятно, как ей кажется, не понимаю, что я с ней должен сделать. Машинально беру и прощаюсь. Мне пора. Захожу в лифт, чуть передернувшись от как всегда внезапно накатывающего мгновенного приступа клаустрофобии. Нажимаю нижнюю кнопку, представляя себе, что она от ядерного чемоданчика, и где-то на другом конце земного шара сейчас континент взлетает на воздух. Впрочем, нет, что он мне сделал. Лучше бы, само это здание. При приземлении под ногами как будто бы образуется засасывающий в себя вакуум. Дверцы лифта медленно разъезжаются, неохотно выпуская свою жертву. Миную пост охраны в коридоре – кажется, они облегченно вздыхают, увидев, что я удаляюсь из их владений, – и толкаю от себя тяжелую дверь. Наконец-то я на улице. Непривычно жмурюсь от яркого света – от обилия света искусственного я забыл, что есть в мире свет настоящий. У меня что-то зажато в руке. Ах да, визитка. Машинально верчу в руках карточку. Уголки остренькие. Кажется, можно уколоть пальцы. «Стриженова Жанна Витальевна…» Так-так-так. Имя, фамилия, должность. Что такое визитка? Миниатюрная прижизненная надгробная доска. Рву ее пополам и выбрасываю в близстоящую урну. Меня ждет такси. Интернациональный водитель. Душный салон. Наверное, еще неизменная собака на приборной панели, двигающая башкой, словно делает минет какому-то невидимому кобелю. Замершие круги городского автомагистрального ада. Добро пожаловать в реальный мир, Нео.