Шрамы

Эйден упорно боролся, не принимая диагноз сына. Казалось, вот-вот всё будет хорошо: они вместе воплотят планы Шона о будущем Института, и начнётся нормальная, счастливая жизнь. Дурная весть перечеркнула мечты Эйдена, грозя поставить на них крест навсегда, напоминая, что он потерял семью, когда в Убежище 111 прогремел выстрел, прервавший жизнь Норы. Как тогда, запертый в криокапсуле, так и сейчас Эйден не мог ничего сделать для сына. Никто не мог. «Вы продлили жизнь Келлогу на столько лет, неужели во всём напичканном невероятными технологиями Институте нет способа!..» — однажды Эйден ворвался с криками в лабораторию, испортив эксперимент Элли. Вопреки своему отношению к нему и отнюдь не мягкому нраву, доктор Филмор не проронила ни слова возмущения, не подставила острую грань своей натуры и не начала пререкаться с Эйденом, хотя именно этого он добивался, неосознанно выбрав своей мишенью члена Института, который относился к нему наиболее холодно. Элли сообщила лаборантам, что эксперимент завершён, и попросила всех удалиться. Она долго говорила с ним тихим, смирившимся голосом. Рассказала о том, как отреагировали остальные на новость о болезни Шона — на них он обрушил её таким же сюрпризом. В этом был весь Шон: принимал кажущиеся неожиданными, но в то же время тщательно обдуманные в одиночестве решения. Весь в отца, сам Эйден поступал так же. Они во многом были похожи. Все, кто видел их вместе, поражались, как отец и сын буквально отражают друг друга, как непривычно и странно видеть лицо Отца молодым, с теми же выражениями, теми же глазами и улыбкой. Но стоило Эйдену повернуть лицо левой стороной к собеседнику, как иллюзия рассыпалась от вида трёх длинных леденящих душу шрамов — это не молодой Шон, это другой человек, пришедший с поверхности, несущий на себе и в себе её жуткие отпечатки. Но человек, давший жизнь Шону. Отец Отца, как бы это ни звучало. И это была главная мысль, которую Шон хотел донести, но хотел, чтобы каждый пришёл к ней сам, увидел, понял и принял. Наблюдая за своим отцом, Шон видел, что их решения во многом схожи, что они руководствуются теми же принципами, так же чувствуют, отличия заключаются в тех же шрамах — жизнь Шона обошлась без сильных потрясений и лишений, зато его отцу досталось за них обоих. Частично этому виной сам Шон, но чувство вины перевешивало чувство ответственности — Эйден появился как раз вовремя, чтобы всё сложилось наиболее благоприятно. Он успел перенять полномочия от Шона и за короткий срок показал себя наилучшим образом, своими руками закладывая фундамент для новой жизни Института — уже такой, какой она и должна быть — полноценной. Всё это время Институту приходилось жить компромиссами, но с появлением Эйдена это останется в прошлом. Все запомнят, как началась новая эра, оглянувшись, увидят: Эйден Арчер — это именно тот герой, которого не хватало Институту чтобы перейти на новую ступень. Больше никто не обладал тем бесценным опытом и навыками довоенного человека — тем, что делало Эйдена связующим звеном между эпохами, между Содружеством и Институтом. Тем, что оставило шрамы на лице и в душе. Тем, чего даже при всем старании не хватало Шону для необходимого рывка. И он сам решил завершить главу своего сына, он имел право, как бы ни возмущался лечащий доктор Шона, ревностно отстаивающий эту прерогативу. Фолькерт еще не понимал, что Эйден уже вступил на пост директора и что это было его первым настоящим решением из тех, которые возлагал на него Шон — брать ответственность на себя, освобождая остальных от этой тяжести. Ведь их миссия в другом, и ничто не должно ей мешать. Эйден отложил шприц, он старался сохранять мужественность и спокойное лицо ради своего сына. Шон слабо улыбнулся, собираясь что-то сказать. В последний раз он лежал перед Эйденом вот так — совершенно беспомощным, слабым и уязвимым в колыбели. А теперь — на смертном одре, и отец собственными руками кутал его в саван, своего ребёнка, выросшего и состарившегося без него. — Шон, я люблю тебя, — с нежностью произнёс Эйден. Он так долго носил в себе эти слова, убивал и истекал кровью за них, чтобы его заново обретённый сын унёс их в могилу. — Я знаю это, — Шон слабо сжал его пальцы. — А теперь… мне нужно поспать… Его веки сомкнулись, и сердце Эйдена дало трещину — уже навсегда. Рука медленно разжалась и выпустила ладонь Эйдена. — Нет, — шепнул Эйден. — Ты не знаешь… Он отвернулся от кровати с покойником и сполз на колени, мир ушёл из-под ног. Не стало его мальчика. Как бы Эйден ни готовился к этой мысли, как бы ни пытался, времени принять это давалось ему слишком мало. Всё это время безмолвной тенью стоявший за спиной X6-88 опустился на пол, присев напротив Эйдена. — Сэр, вам требуется медицинская помощь? Ваши глаза… — Не требуется, — выдавил Эйден, стиснув зубы. — Это слёзы… Он скорее ухватился за синта, чем обнял, сжимая его плечи с возрастающим напряжением и таким усилием, будто собирался раздавить — X6-88 слышал, как хрустнули очки в нагрудном кармане куртки Эйдена. Он вдруг ослабил хватку и отпустил, руки безвольно опустились, Эйден обмяк, уронив голову X6-88 на плечо, будто и внутри него тоже что-то сломалось. Синт подхватил его, чтобы человек случайно не упал, невольно обнимая в ответ. Эйден всхлипнул, заскулил, как старая побитая собака. — Сэр… — X6-88 выражал беспокойство. — Заткнись, пожалуйста, зат… — его голос оборвали рыдания. Теперь Эйден остался совсем один, в час горя единственной, кто мог его утешить, была искусственно воссозданная копия человека, безжалостная машина для убийства, неспособная на милосердие, основной заботой которой являлось — максимально эффективно выполнять своё предназначение, поддерживая себя в боевой форме. X6-88 смиренно заткнулся, ожидая новых указаний. Всё, что он мог сделать для Эйдена, это применить транквилизатор, но поступать так с директором Института противоречило его убеждениям и заложенным директивам. Сам он чувствовал пустоту от мысли о том, что Отца не стало, но в то же время — это место не осталось пустым, его занял достойный по мнению X6-88 человек. Эйден воспринимал синта, как неспособного на эмоции робота, от этого внутри возникало чужое, холодное и колючее ощущение. Чтобы от него избавиться, X6-88 слегка сжал Эйдена в объятиях, склонил голову, соприкоснувшись с головой человека, неловко погладил по спине. Он видел, что так поступают люди, и собрал воедино все элементы, кажущиеся применимыми к ситуации. А ещё люди должны в такие моменты говорить что-нибудь бессмысленное или очевидное. Как им это помогает в психологически напряжённые моменты, X6-88 не понимал. Но он попытался: — Сэр, вы сделали больше, чем от вас можно было ожидать. Эйден притих ненадолго и снова разрыдался, сотрясаясь всем телом и вжимаясь лицом в плечо синта. X6-88 обнял его крепче и тяжело вздохнул от отчаяния. Арчер шмыгнул носом и, вновь вцепившись в синта, прошептал: — Ты тоже. Спасибо. — В следующий раз я просто вколю вам успокоительное, — предупредил X6-88. Синт решил, что сказал что-то неподходящее к ситуации, когда Эйден задрожал, но к большому удивлению X6, человек просто смеялся. А потом выгнал X6-88 под предлогом найти новые очки, хотя после лазерной коррекции зрения, Арчер в них больше не нуждался. Когда X6-88 вернулся в комнату Отца спустя пару часов, Эйден сидел, прислонившись спиной к кровати Шона, рядом стояла неизвестно откуда взявшаяся бутылка виски, опустошённая больше, чем на половину, трофейная куртка Эйдена тоже лежала на полу, рядом с рассыпанными перед ним металлическими жетонами солдат Братства Стали. Арчер читал имена вслух и рассказывал, как умер тот или иной рыцарь, послушник или паладин. Почти все — от рук Эйдена. X6-88 насчитал двадцать восемь жетонов. — Они помогали искать тебя, и все мертвы: Подземка, Придвен, любой, вставший на пути… Мне не жалко, для тебя я был готов на что угодно, ты и половины не знаешь… Крови оказалось недостаточно, ты тоже мёртв, — Эйден говорил со своим сыном. — Ради чего теперь всё... Вспоминал всё то дерьмо, как ломал себя ради него. Битву при Банкер-Хилл, когда, разрываясь между тремя воюющими организациями, пробирался через трупы, избегая смотреть на их лица. И как после с остервенением расстрелял в подвале троих из второго поколения, приставленных к нему для возвращения беглых синтов после того, как охотник телепортировался с беглецами обратно в Институт. Из Подземки уцелел только Барабанщик — посыльный, молодой парень, приглянувшийся Эйдену с первого знакомства. Его Арчер не смог убить, просто вырубил и оставил лежать посреди трупов людей, доверивших ему жизни, принявших как родного в свою семью. Конец Придвена, пугающего многих жителей Содружества, был ещё более эффектным, чем его неожиданное появление в небе над Бостоном. Перед тем, как X4-18 телепортировал его в безопасную зону, за миг до взрыва, Эйдену показалось, что он слышал голос Мэксона, этот крик так и врезался в память, оставив ещё один шрам в душе. — Я убил больше, если бы собрать жетоны со всех трупов, ими можно выстелить здесь весь пол, — не замечая возвращения X6-88, продолжал Эйден. — ПАМ как-то считала… в среднем по 15 человек в день. Это когда у меня хорошее настроение, — Арчер хмыкнул и стал бережно собирать жетоны обратно в карман. — Больше, чем ваш долбанный Келлог, да он по сравнению со мной — невинный младенец. И шрамы у меня покруче.