Рукопись, найденная в Смолевичах

8 августа 18… года Пещера в скалах на побережье Корнуолла — Надо же, — удивился доктор, — ламия. А я думал, это что-то такое… мифическое. Из Гесиода или как там его… Запамятовал. Имя такое забавное… Архилох, вот! Стах между делом поразился: чего только Венька не упомнит! — Ничего себе мифическая, — сказал Теодор и снова содрогнулся. — Чуть голову мне не откусила! При свете дня. — Не откусила же, — возразил Стах. — И я рассчитываю, что эта голова нам все же поведает еще что-нибудь полезное. Голова рулевого Лендера сосредоточилась. И поведала. Довольно бодро: о команде вражеского флагмана: куча людей и бес его там знает, кого еще; о пушках на его борту: много пушек, очень много; о втором корабле, дрейфующем у входа в секретный пролив между скал: шлюпку спускали, значит, жди десанта. Нехотя и отводя глаза: о разодранном гроте вражеского флагмана и подлой серебряной звездочке. Потому что, конечно, глупо это было. Глупостью и закончилось. Рулевой непроизвольно повел раненым плечом и поморщился. Тут капитан не выдержал, покачал головой: — Лендер, ну вот что с вами делать? На гауптвахту вас? А где я вам тут карцер найду, хороший, с прочной дверью? За спиной рулевого обидно хмыкнул штурман. — Слышь-ка, батюшка… Пан Вениамин не сразу понял, что обращаются к нему. Он внимал торопливому рассказу рулевого, и услышанное очень ему не нравилось. Большая часть команды Балфера — люди, за это Теодор ручался. Но кто скажет, какие еще сюрпризы, кроме ужасной полуженщины-полузмеи припрятаны в трюме у адмирала? Кого он выпустит на маленький экипаж «Дмитрия»? И уцелеет ли из этого экипажа — хоть кто-нибудь? А он еще уговаривал Стаха на это путешествие, будь оно неладно… Это его свойство везде видеть, во всем подозревать хорошее — вот вам! Ешьте его с кашей и требухой! Хорошее видит там, где его нет, зато плохое в упор не замечает! Тоже мне, доктор медицины, профессор Академии Краковской… — Слышь-ка, батюшка, — невеселые думы доктора прервал голос Марьи Сидоровны. — Ты вот что… Не перегрелся ли наш рулевой на дневном свету? — Сомневаюсь, там довольно облачно, — задумчиво ответил доктор и только потом спохватился: — А почему, собственно?.. — Да что-то он околесицу несет. Шмели синие, змеи грудастые — откуда бы такому взяться? — кикимора глядела озабоченно. — А, нет, голубушка Марья Сидоровна, не тревожьтесь. Все с рулевым нашим в порядке. Там действительно летали шмели, на нашей шхуне. — Что ж, прям синие? — в душевном здравии пана доктора Марья Сидоровна сомневаться не могла. Но все же, видно, усомнилась. — Да, представьте себе! Я их не рассматривал особо, не до того было. Но точно видел — шмели, и пресиние. Такие, знаете ли, темненькие, как… ну, как привядший василек, наверное. Откуда-то налетели к нам на палубу. — Правда, значит, — закивала кикимора. А потом вдруг помрачнела: — Выходит, и змеюка многосисая — тоже правда? — Боюсь, что да, — с сожалением ответил доктор. — Ясно, — Марья Сидоровна прищурилась недобро. — Ах ты ж, гадина… Ну, погоди. Только сунься сюда… Узнаешь, как перед парнями сиськи распускать… Узнаешь, сучка, откель у лиха ноги растут! На осмотр пещеры времени ушло довольно много, и бежало оно неумолимо, заставляя всех спешить. Стах просто физически ощущал, как убегают минуты, обдирая кожу острыми краями. Почти до боли. Роджер, судя по всему, чувствовал примерно то же. Надо отдать ему должное, расположение ходов он помнил прекрасно, не напутал ни разу — тренированная память морского офицера сбоев не давала. За обломком серой скалы, прикрывающей главный вход, скрывался небольшой грот, словно передняя в господской квартире. Там было еще довольно-таки светло, но дальше дневной свет мерк, словно растерявшись, куда идти: из грота в глубь скалы вело сразу несколько коридоров, некоторые довольно прямые, но в большинстве извилистые. Все они снова сходились вместе в большом зале, где сейчас были составлены, сложены и свалены пожитки пассажиров «Дмитрия», над которыми, как царь Кащей над златом, сидел на сундуке нахохленный и злющий Вольдемар. Люди, судя по всему, именно этой частью пещеры больше всего и пользовались. Под ноги то и дело попадались какие-то черепки, какие-то давным-давно обглоданные кости, виднелись следы копоти: от когда-то пылавших здесь факелов на стенах и костров — на полу. И пахло, пахло человеком. Это раздражало. Стах впервые за долгое время вспомнил, что голоден. Влево и вверх от большого зала уходила галерея, ведущая к уже знакомому «черному ходу». Вправо и вниз шел довольно узкий отнорок, где за первым же поворотом начинался путь к третьему выходу из пещеры — или входу в нее, с какой стороны смотреть, а чуть дальше скрывался тот самый закуток, в котором обитало крайне недружелюбное семейство летучих мышей, с коими Роджер имел несчастье познакомиться, когда был в пещере в прошлый раз. Путь к выходу был обычной дыркой в полу, из которой лился неуверенный, робкий свет, слегка рассеивающий густую темноту пещерных коридоров, и проникал тихий, но постоянный шорох — прямо под дырой плескалась вода. Сама же дыра располагалась в потолке обширного и продолговатого грота, опирающегося на изъеденные волнами каменные столбы, за последним рядом которых шумело море. Войти сюда на шлюпке, по словам Сакаи, можно было только во время отлива — вода подступала под самый свод. — Ну вот, капитан, — сказал Роджер, — это все, что я могу вам предложить. Дальше я не ходил. — Думаю, дальше никто не ходил, — ответил Стах. — А если и прошел, то обратно не вернулся. Они только что выбрались из этого проклятого отнорка — после десятка шагов тот начал петлять, игриво завиваться вокруг каменных столбов, а потом внезапно оборвался на краю запредельной тьмы, превратившись в глубокую и по ощущениям бездонную пропасть, пахнущую холодом и полнящуюся звуками текущей где-то на пороге ада подземной реки. Туда Стах решил не соваться. Пока не соваться — даже его отточенного веками зрения не хватало на то, чтобы разглядеть все подробности неведомого пути дальше, чем на пару саженей, и это при том, что факелы в руках штурмана и Винни, несносно воняя, исправно заплевывали всех жгучими искрами. Картина была ясна. Оставалось только договориться с летучими мышами. Вход в жилище негостеприимных местных жителей Сакаи нашел по примете: одна из свисающих с потолка пещеры гигантских сосулек изгибалась причудливо, сложившись по капризу природы в огромный кукиш. — Чувствуете? — Роджер кивнул на ехидно торчащий из каменного кукиша конец сосульки. Тот указывал на проход, открывающийся в оплывшей известковыми наростами стене где-то на уровне колен, который хотелось назвать норой: летучие мыши жили именно там. Идти к ним в гости Роджеру ну никак не хотелось. И Стах его понимал: — Да, пованивает. — Да что вы, кэп, — возразил Лендер. — Тут не пованивает. Тут смердит вовсю! Он наклонился, заглянул в нору, поморщился. — Ну ладно, попробую договориться… Вы идите, не ждите. Это, может, надолго. А я полетел! — А не рано вам летать? — усомнился Стах: если с рулевым что-нибудь случится, Венька ему век не простит. Лендер потыкал пальцем в раненое плечо — оно уже почти не болело, только ныло слегка. — Да нет, все в порядке. Вроде бы. Заодно и проверим. Не хотелось Стаху оставлять рулевого одного — все же место незнакомое, а в способности Лендера находить на свою голову приключений он уже успел убедиться. Но Лендер был прав — переговоры могли затянуться. — Обратную дорогу-то найдете? — Конечно, кэп, — Лендер даже обиделся немного, но решил виду не показывать. — Если что — я свистну, Кроля тут же примчится. Вы не беспокойтесь. Большой черный нетопырь, слегка кренясь набок, метнулся к норе и слился с темнотой. Вернулись в большой зал. С возвращения доктора с раненым Теодором в саквояже миновал уже час с лишним, а с момента их высадки — уже почти два часа. Но обещанный рулевым десант еще не явился. Оставалось еще раз осмотреть левую галерею — что-то там было не так, и дойдя до места, где журчал вдоль стены крошечный ручей, Стах вспомнил. Стена. Стена за ручьем — она еще в первый раз показалась странной. — Что вам не нравится, капитан? — Роджер смотрел на желтоватые камни стены и не видел ничего необычного. — Ишь ты, — сказал вдруг Винни. — А ведь и правда. Ну и глазаст ты, сударь, как я погляжу. Теперь и все заметили, что камни не просто лежат, как им заблагорассудится, а лежат со смыслом, образуя грубую кладку, а значит, что-то за ними есть. Не для красоты же их тут уложили? — А ну-ка, — Винни шагнул прямо в воду. Его сапожищам, что почти не уступали знаменитым ботфортам Лендера, этот мелкий ручеек был нипочем. — Посторонись, — и уперся в стену плечом. Зашуршали, посыпались с плеском в ручей мелкие камешки. Винни надавил сильнее, закряхтел: — Что ж ты, свая наша, стала?.. И стена поддалась — видно, клали без раствора. Кладка просела внутрь, несколько крупных камней упали по ту сторону, и Винни, с громким «И-эх!» и шумным грохотом обрушив стену, прошел сквозь нее, оставив за собой неровный пролом. — Впечатляет, — пробормотал доктор. — Мать честная! — донеслось из-за груды камней. — Ну, что там? — крикнул в нетерпении Стах. Винни, запорошенный пылью, выглянул из пролома, смахнул с волос каменный сор, чихнул и сказал: — Сами гляньте дак. Есть на что. Сюда идите! Первыми, перешагнув ручей, оказались, разумеется, Сакаи, Джилл и плотник. А Стаху, как и прочим, пришлось подбираться со стороны, обойдя текучую воду там, где ручей убегал под камни. Стах отодвинул с пути мадемуазель Полину, которая вроде бы замешкалась, подбирая на руки кролика, а потом каким-то образом умудрилась очутиться в проломе раньше всех остальных вампиров. Удивительная резвость! — Ох ты ж, ничего себе! Кто это сказал, Стах не разобрал: все они подумали примерно то же. Еще один зал, не такой большой, но довольно просторный, почти круглый, с единственным выходом, который только что проложил Винни. Гладкие стены, покрытые непонятными линиями и разводами, казались пёстрыми. Холодный затхлый воздух пах пылью и тленом. Запах был несильным, но явно различимым, и объяснялся очень просто: прямо посреди помещения лежал человеческий скелет в потерявшем цвет одеянии. В изножье у него стоял небольшой потемневший от времени сундучок. — Ой! — прошептала мадемуазель Полина. — Это что, Мерлин? — потрясенно спросила Джилл почему-то у Михалыча. Кролик хрюкнул. Короткий военный совет держали тут же, над иссохшим телом хранителя пещеры. Смутить вампира видом покойника, да еще и пролежавшего тут не одну сотню лет, было сложно, а самому покойнику — так и вовсе все равно. Вновь обнаруженное помещение прекрасно подходило для укрытия. Магистр, доктор и дамы со всем их скарбом разместятся здесь легко и даже не без удобств. Обнаружить укрытие будет не так-то просто: за несколько веков не нашли, а ведь контрабандисты — народ ушлый. Хотя стенку Винни разломал основательно, это да. Двери теперь открыты. Но для начала пусть попробуют до этих дверей добраться. А потом — пусть рискнут в эти двери войти. — Они пойдут с парадного входа, — говорил эмиссар. — Пусть идут. Перекроем тылы — «черный ход» и дальний грот. Насколько это будет возможно, проявлять себя не будем. В открытую выступим только после того, как скрываться дальше станет невозможно. Если нас обнаружат… Стах замолчал. Рано или поздно их обнаружат, тут и думать нечего. Даже если бы Балфер, будь он неладен, шел только с людьми, все равно — слишком их много. Больше сотни душ у него. Даже очень голодным вампирам трудно совладать с такой толпой. А ведь будут там не только люди. — Так вот, когда нас обнаружат, разумеется, придется драться. Дамы с академиком смогут переместиться в дальние коридоры и укрыться там возле реки. Марья Сидоровна прищурилась и сжала губы в образцовую куриную гузку. Но ничего не сказала — видно, решила не перебивать. — Ну, это на крайний случай. А мы постараемся, чтобы противник туда не дошел, — Стах договорил и оглядел свое воинство. Сакаи, препоясанный двумя саблями, бледный, не хуже любого вампира, с белой лисичкой на плече. Винни, припорошенный каменной пылью — невозмутимый и уверенный. Худенькая Джилл с не просохшими до конца короткими волосами, морской дозорный — ну, хотя бы она сможет уцелеть в этой передряге. Уплыть. Хотя вряд ли захочет. Воронцов, спокойный, как всегда, стоит, прикусив губу. Что-то раньше не замечал Стах за ним такого обыкновения. Угрюмый насупленный Михалыч с каким-то долотом в руках — видно, собирается переложить камни при входе, чтобы пролом в стене не так бросался в глаза. Молодец плотник. А потом поверх входа можно и мороку навести, люди его и не увидят. А с нелюдями — потолкуем. Доктор, слегка взволнованный — наверное, беспокоится о Лендере. Которому, кстати, пора бы уже и вернуться. Чуть в стороне стояли барышни. Полина с кроликом на руках, Натали, для разнообразия засунувшая свою тетрадку за кушак платья, Марья Сидоровна — сердитая, словно кто-то соль перед ней рассыпал. Все смотрели на эмиссара. Наверное, ждали, что он скажет что-то воодушевляющее. Залихватское. Бодрящее. И он сказал. — Переносим вещи. Быстро! С помощью Натали багаж действительно перенесли очень быстро, можно сказать, стремительно. Марья Сидоровна, по-прежнему сердитая, шипела на свою товарку: — Тебе, Наташка, с такими уменьями надо бы в артель к ломовикам, а то и свою контору завести. То-то забогатела бы! А ты все с книжками возжаешься, талант губишь. При этом споро перемещала по воздуху чемоданы и узлы, ловко подпихивала их под руки плотнику, а тому оставалось только ставить груз на место — причем как-то так получалось, что место для каждой вещи оказывалось самым что ни на есть подходящим. Убежище заполнялось вещами, там становилось тесно, но при этом, как ни странно, довольно уютно. — Ты, Наташка, — пыхтела Марья Сидоровна, — вообще, считай, находка. Щас супостат попрет, так тебе только пальчиком махнуть — и все они в воздухе повиснут. Только и останется, что бошками к полу повернуть да приложить покрепче. Мадемуазель Натали, надо отдать ей должное, на ворчание кикиморы внимания почти не обращала. Пребывая в некоторой рассеянности, водила рукою в воздухе, заставляя багаж подниматься, и, видно, все думала о чем-то своем. И только под конец не выдержала: — Да будет вам, дорогая моя, известно, что управлять я способна лишь предметами неодушевленными. Так что, увы, помочь нашим доблестным защитникам я ничем не смогу. Ну, кажется, всё? Последний узел из клетчатого пледа важно проплыл в пролом и угнездился поверх чьего-то чемодана. Следом за узлом явился магистр — до сих пор он так и торчал в главном зале, не удостоив никого своим обществом. Он внимательно следил за погрузкой, наверное, опасался, как бы не растеряли по пути его драгоценную рукопись. Явился с кислой рожей, осмотрелся. Принюхался. И уставился на скелет с каким-то подозрительным интересом: — А это еще кто? — Какой-то моряк-бедолага, — ответил Роджер. Он как раз решил проверить, что там у покойника в сундучке — на вполне, между прочим, законных основаниях. Первым сюда проник Винни, значит, все найденное принадлежит ему. А сундучок всем видом своим намекал, что внутри у него что-то есть. Патрикевна и кролик наперебой лезли под руку, норовя каждый первым сунуть нос в таинственный сундук. Роджер достал нож — крышка хрустнула и приоткрылась на заплывших от времени петлях. Две пушистые головы, белая и сиреневая, мерцающая в неверном факельном свете красными искрами, столкнулись над сундучком. Белая голова тут же отпрянула с недовольным «Мссссс». Сиреневая же настолько заинтересовалась содержимым, что Роджеру не было видно вообще ничего — только мохнатый загривок, перехваченный мятым-перемятым красным платком. Роджер с некоторой опаской отвел в сторону развесистое сиреневое ухо. В сундучке лежал сильно погнутый металлический диск с закрепленными в середине стрелочками разной длины и толщины. А больше — ничего. — Э-хе-хе, — огорчился Винни. — Что там такое? — спросил Стах, мимоходом шуганув кролика. Роджер взял находку в руки. Стрелочки даже не пошевелились. Неизвестный покойник действительно был моряком. — Это астролябия. Старая, негодная. Видно, потому и оставили здесь — за ненадобностью. Роджер был расстроен. Наивно, конечно, но почему-то представлялась пригоршня-другая дублонов в заскорузлом от старости кожаном кошеле. Или флоринов. Да и от луидоров бы не отказался. И он с досадой швырнул диск обратно в сундук, а тот зазвенел всеми своими стрелочками, выражая протест такой бесцеремонности. — А скажите-ка, господин Сакаи, — решился спросить Стах, — не в обиду, но зачем вы все-же полезли к нам на борт? Нет, я понял, что за сокровищами господаря валашского. Но — зачем? У вас же, судя по рассказу нашего рулевого, собственный судовой Мерлин имеется? Любого заколдует, любого облапошит… То есть, обыграет. При таком матросе вам пристало ходить под парусами чуть ли не из алого шелка. В углу шумно вздохнул Винни. — Это долгая история, капитан, — ответил Роджер. — Но в двух словах: то, что делает Фрэнк, не проходит незамеченным. По крайней мере, для Балфера. Оставляет какие-то незримые следы, то ли в эфире, то ли в астрале, то ли еще где. Я-то их не вижу и не чувствую. И никто из людей. А Балфер чует. Мы не сразу поняли. Чуть стоит Фрэнку в каком-нибудь порту сойти на берег и попробовать раздобыть деньжат, как тут же возникает на рейде если не сам Балфер, то кто-нибудь из его подручных, и нам приходится сматывать удочки, не успев их размотать. — Чем же вы так ему насолили? — Стах покачал головой. — Надо же вам было умудриться… Эй! А ну, стой! Фу! Магистр, пользуясь тем, что все отвлеклись, все ниже и ниже склонялся над останками неизвестного моряка и, как с отвращением заметил Стах, уже примеривался откусить то ли усохшее ухо, то ли полуистлевшую пергаментную кожу на щеке. — Гадость какая! Фу, я сказал! Магистр оскалился, зашипел по-змеиному. Он как-то вдруг изменился и походил теперь больше на чудовище из страшных сказок — нос его вытянулся и волосы, по-прежнему прикрывавшие лишь часть длинного черепа, отросли до самых плеч. Что-то происходило с господином Карасюком, что-то нехорошее даже по вампирским меркам. Подскочила Марья Сидоровна, за полу оттащила магистра от скелета, уволокла в угол, подсунула клетчатый узел, усадила, гладила по плечам, по голове, что-то говорила. Вольдемар в ответ шипел, но подчинялся, а через пару минут так и вовсе принял прежнее свое обличье, и на вопрос встревоженного доктора, как он чувствует себя, ответил как прежний Вольдемар — вполне здраво, хотя и в обычной своей манере: — Как-как? Как любой порядочный вампир при ярком свете и при отсутствии нормальной еды! Плохо! Кикимора, покопавшись в багаже, вытащила длинную и широкую цветастую тряпку («Брать только самое необходимое», конечно, а то вдруг да придется перед Балфером танец с шалью изобразить — и с чем прикажете?) и, подоткнув со всех сторон, как одеяло спящему, прикрыла скелет. Магистр успокоился совершенно и сидел, уставившись в одну точку на полу. Странно это было и тревожно. Но подумать как следует об подобных метаморфозах, а уж тем более обсудить их с доктором Стах не успел. Кролик навострил уши и сел столбиком. Но эмиссар и сам уже слышал и узнавал эхо приближающихся шагов и вышел навстречу Лендеру. — Ну, что летучие мыши? — Наших не тронут, — рулевой был мрачнее тучи, и тому была причина. — Только не спрашивайте, как я с ними договорился. Да и не важно. Кэп, они уже здесь. Я только что чуть не поймал шпиона. А может — он меня…

***

Лететь было больно. Доктор сказал — часа два покоя, а времени прошло гораздо меньше, и каждый мах крыла давался Теодору с трудом. А потому он принял человеческий облик сразу же, как только покинул жилище летучих мышей и вылетел в просторную галерею. Дойдет и ногами, не так уж тут далеко. Поминутно чертыхаясь и пригибаясь — просторной галерея казалась только по сравнению с норой, откуда он только что выбрался, даже непонятно, как все эти мыши там умещаются — Теодор приближался к главному залу, размышляя по дороге о грядущей битве. Просто отсидеться в потемках вряд ли получится, наверняка придется драться. А хорошая драка придает жизни особый вкус. А порою — и смысл. И нежизни тоже. Так что рулевой Теодор Лендер был совсем не против драки. Даже наоборот. Он уже почти добрался до места, когда вдруг услышал музыку. Теодор остановился, не веря своим ушам. Да, точно. Там, впереди, кто-то тихо заиграл на дудочке. Мелодия была простая, незамысловатая, как мышиный писк. Но Теодору почему-то захотелось спрятаться.

***

Три большие двенадцативесельные шлюпки вышли одна за другой на воду укромного залива. Тихо скользили они по спокойным темным волнам, и странные сидели на веслах матросы. Смотрели все прямо перед собой не мигая, не вздыхали, не переговаривались. Без команды гребли, слаженно двигая руками, и спины их выпрямлялись и сгибались в четком ритме. В полном молчании шли шлюпки, ни слова не раздавалось над заливом, только скрип уключин да плеск воды под веслами. Последняя еще только миновала узкий скальный проход, а за борт первой перевалилось что-то неопределенно-серое, маленькое, размером не больше крысы. Вывалилось, не упав в воду, и заскользило по-над волнами к берегу. И гребцы сразу словно ожили. Кто утер о рукав вспотевший лоб, кто почесался, кто моргнул, кто кашлянул. Мелкое существо добралось до берега, всползло на мокрую гальку и направилось прямо к обломку серой скалы. Оно перебиралось с камня на камень, словно слизняк по садовой дорожке, а как добралось до прикрытого скалой входа в пещеру, выпустило вдруг тонкие маленькие ножки и побежало внутрь, неприметное и юркое, принюхиваясь к сырому холодному воздуху острым носиком. В считанные минуты добралось оно до большого зала, без задержки миновав ведущие к нему запутанные коридоры. Остановилось, повертелось на месте. Чуть выше острого носика вылупились вдруг выпуклые водянистые глазки — серые, без зрачков. Существо порыскало по полу, обнюхивая камни. Возле одних задерживалось, другие обходило стороной. От одного отскочило, как ошпаренное. Потом шмыгнуло вдоль стен, наткнулось на следы давнего кострища, зашарило в остатках углей. Заурчало довольно и подняло тонкую птичью косточку, обглоданную кем-то больше века назад. Острыми игольными зубками прокусило в хрупкой косточке три дырочки и приложило ее к крошечному сморщенному рыльцу. Звук раздался тоненький, словно мышиный писк. Существо закружилось на месте и вдруг распалось на части, и каждая часть тут же обрела такие же ножки, такой же носик и рыльце, такие же тусклые глазки — серые, без зрачков. Три маленьких юрких создания разбежались по сторонам: одно направилось влево, по уводящей вверх галерее, второе — в узкий отнорок вправо. Третье обежало кругом большой зал и уселось посреди него — ждать.

***

Теодор стоял посреди коридора и слушал темноту. Дудочка замолкла. Нужно было идти дальше, к своим, а он все медлил, не решаясь признаться себе самому, что ему страшно. За спиной зашуршало. Теодор оглянулся, но не увидел ничего. Но тут что-то коснулось его ноги — что-то невесомое, мелкое, пробежало с той стороны, где он только что был, по направлению к большому залу, и рулевой содрогнулся от омерзения, так ему стало тошно. Он постоял еще немного, убеждая себя, что это мышь. Или крыса. Хотя откуда бы им тут взяться. Неведомая дудочка молчала. Рулевой сжал волю в кулак и пошел дальше. Большой зал был всего в пяти шагах, и был он пуст. Все куда-то делись. Но делись вместе со всей кучей барахла, а значит, это было не бегство, а запланированное перемещение. Подумать дальше Теодор не успел. Потому что увидел притулившийся меж двух камней разбухший и отсыревший ящик от комода из капитанской каюты «Дмитрия», полный рыхлой земли, из которого торчали слегка помятые и местами обкусанные, но все же живые и зеленые узкие листья. — Ну так я и знал! — сказал рулевой. — Забыли-таки мой чеснок! Ведь просил же! Он нагнулся, подхватил ящик на руки. — Ничего-ничего, — утешил рулевой своего корабельного питомца. — Вот разберемся с этим адмиралом, я тебя пересажу… во что-нибудь! Раздался шорох — такой же неопределенный, как давеча в коридоре. Что-то юркнуло по полу, и после секунды тишины заиграла дудочка. Совсем рядом. Тут же. Три бледные тени, почти неразличимые в темноте пещеры, сбежались с разных сторон, закружились в хороводе и слились в одно, словно ртутные капли. Маленькое, неопределенное и юркое существо, серый морок стоял перед рулевым и играл на дудочке из кости. Потом морок вскинул на рулевого тусклые оловянные глазки без зрачков и захихикал презрительно. Теодора снова накрыло волной отвращения и стылой тоски. Сжав здоровой рукой куцый хохолок зеленых листьев, он размахнулся и обрушил на серую тварь деревянный ящик от комода, тяжелый от сырой земли и крепко пахнущий чесноком. Сухо хрустнула раздавленная дудочка, сырая земля комками разлетелась в стороны, и существо исчезло, не оставив по себе никаких следов, кроме обломков обглоданной сто лет назад птичьей косточки.