Беззвучие. Безмолвие. Тишина...

1796 год. О да, дорогой друг, это случилось именно в этот год. Я помню день, когда в первый раз почувствовал наступающее беззвучие. Было солнечно и тепло. Вена весной очень красива. Я тогда подумал записать одну мелодию, которая уже несколько дней вертелась у меня в голове. По своему обыкновению я окунул голову в таз с ледяной водой и сел за фортепиано. Нет, дорогой друг, это произошло не в тот момент. Я помню, что всё слышал. Мелодия звучала, жила под моими пальцами. Я чувствовал её… За окном шелестел клён… Вернее, я видел, что он шелестел, но его шороха я не слышал. У меня в ушах стоял звон, который заглушал мелодию листьев. Он то нарастал до боли в висках, то стихал… Мне не было тревожно или страшно. Я застыл у раскрытого окна, а передо мной расстилался мир звуков утренней Вены, для которого я уже становился отверженным. Но я ещё не осознавал этого в полной мере. Потом на несколько мгновений звон отступил, и я услышал шелест дерева, его язык, его музыку. Клён говорил со мной. Это было похоже на глоток чистой ледяной воды для умирающего от жажды. Но подобно тому, как этот глоток не спасает от смерти, так и те несколько мучительно прекрасных секунд не спасли меня от падения в отчаяние. А потом наступил 1798 год, в который я написал тебе своё первое письмо из Хайлигенштадта, куда меня направил доктор, чтобы в покое и тишине мой слух восстановился. Но ничего не изменилось, друг мой. Звон оставался со мной. И даже молчание (ибо я был один в доме), абсолютное молчание пустых комнат, сводило меня с ума. Я понял тогда, что перестал чувствовать и безмолвие. Молчание потеряло для меня свои звуки. Не было дыхания, биения сердца, жужжания шмеля. Ничего не оставалось. Всё покинуло тогда меня, кроме звона и бесконечной тоски. В том письме я написал, что хотел покончить с собой. Это так, дорогой друг. Но затем мне казалось немыслимым покинуть свет раньше, чем я исполню всё, к чему я чувствовал себя призванным. И чувство это с каждым днём нарастало. Чем более я погружался в безмолвие, тем сильнее становилось моё желание закончить возложенное на меня. И теперь, когда за окном 1801 год, я пишу тебе ещё одно письмо. Бездну, расстилавшуюся передо мной ещё несколько лет назад, я преодолел. Я не стал лучше слышать, но, вероятно, смирился с тем, что отныне моим другом будет тишина. Сегодня я более счастлив, нежели в годы своего триумфа на сцене, когда ещё ясно слышал аплодисменты зала. Перемена, происшедшая во мне теперь, вызвана милой чудесной девушкой, которая любит меня и любима мною. Я влюблён, друг мой Франц! Влюблён в ангела, который покидает меня… Может быть, вскоре я вернусь в Хайлигенштадт, где продолжу бесполезное лечение покоем. Но сейчас я закончу письмо тебе и сяду за новую мелодию. Когда ты услышишь её, ты всё поймёшь. Музыка выразительнее слов, дорогой друг. Эта мелодия будет обязана своим рождением тишине. И более ничему.