Путь к свету
17 января 2017 г. в 15:08
Казалось, все было позади: Эрик отпустил меня с Раулем. Он привёл его ко мне, в спальню Луи-Филиппа. Я нервно сжимала кольцо, подаренное Эриком. То самое, которое я обронила и которое Эрик нашел, то, которое сейчас стало символом моей свободы. И моего обещания. Обещания, что я буду носить его до того дня, когда… Я оборвала предательскую мысль и постаралась сконцентрироваться на Рауле. Тёплые губы молодого человека накрывают мои, но я не способна ответить ему.
— Кристина, я хочу, чтобы вы поклялись, что вернётесь и похороните меня. Это единственное, о чем я прошу.
Эрик не смотрит на меня, и мое сердце рвётся на части.
— Клянусь, — безотчётно отвечаю и снова проваливаюсь в это странное оцепенение.
Он умрёт. Умрёт из-за меня. Смогу ли я жить после того, как он — убийца, монстр, чудовище… мой падший ангел — умрёт от любви ко мне?
Эрик говорит что-то ещё, но смысл слов не доходит до меня. Всё происходящее напоминает ужасный сон. Вот только он никак не заканчивается.
Рауль берёт меня за руку и тянет к выходу. Я иду за ним, с трудом переставляя ноги. Поднимаемся наверх, к свету.
— Стой, Рауль! Я… не могу, — мой голос звучит надломленно. — Я не пойду с тобой.
— Что ты такое говоришь, Кристина? — он трясёт меня за плечи. — Идём наверх. Ты не в себе. Не знаешь, что говоришь.
— Я не могу, не могу, — как заведённая повторяю я и начинаю пятиться назад. — Пожалуйста, прости меня. Я должна вернуться к нему.
— Он — монстр, Кристина! — доносятся до меня слова Рауля, но я уже не слушаю. Я разворачиваюсь и, подобрав подол, бегу обратно.
***
Путь к подземному дому каленым железом выжжен в моей памяти и занимает всего несколько минут. Я загнанно дышу, стараясь унять бешеное сердцебиение, и тихо обхожу сейчас кажущийся совершенно мертвым дом. Я нахожу Эрика в комнате с гробом. Он сидит, ссутулившись за органом, но на звук моих шагов оборачивается. — Зачем вы здесь, Кристина? — его голос звучит сломленно. — Я ведь отпустил вас с вашим мальчиком. — Я не знаю, я запуталась, — у меня заканчиваются слова и я оседаю на пол, как лепесток увядшего цветка. И правда, зачем я вернулась? Я не могу оставить Ангела умирать. Просто не могу. — Я хочу, чтобы вы были счастливы, Кристина. — Почему вы не понимаете, я не хочу… Не могу допустить… — рыдания душат меня. Я обхватываю себя руками и умолкаю. Я чувствую, как Эрик подходит и опускается в каком-то футе от меня, не решаясь коснуться. — Пожалуйста, не плачьте. Эрик не может видеть ваших слез. Я опять причиняю ему боль. Разве за этим я вернулась? Я должна быть сильной, поэтому поднимаюсь и вытираю солёные дорожки. Эрик отводит меня к дивану в гостиной. — Я хочу остаться с вами. Я хочу стать вашей женой, Эрик, — произносят мои губы ужасную ложь. — Я стану вам другом и спутницей… Большего я не смогу заставить себя сделать. Но, кажется, он не замечает моей оговорки. — Вы правда… Он опускается передо мной на колени. Я вижу слёзы, стекающие по ужасному лицу, не прикрытому маской. Почему его слезы никогда не иссякают? — О, Кристина, Эрик не достоин… Клянусь, я буду добрым. Вы можете делать со мной всё что хотите. О, Эрик сделает вас самой счастливой… Исполню любую вашу просьбу, стоит вам только захотеть… И он наклоняется поцеловать подол моего платья. Перебарывая отвращение, я мягко касаюсь чёрных редких прядей. Он замирает и мы сидим так: он, скорчившийся на полу у моих ног, и я, сдерживающая рвущиеся из груди рыдания. — О, вы такая благородная девушка… Даже моя мать боялась прикоснуться…***
Оказавшись в своей комнате, я медленно сползаю по стене. На что я обрекла себя? Ведь у меня была возможность уйти с милым, добрым Раулем. «Но тогда умер бы Ангел», — подсказывает внутренний голос. Что ж, я сделала свой выбор. Господи, дай мне мужество не отступиться от него. Сохрани и убереги нас обоих.***
Я просыпаюсь и долго лежу, оттягивая момент, когда мне снова придётся увидеть его. Наконец я усилием воли заставляю себя подняться. Одевшись, привычно провожу пару раз щёткой по волосам и отпираю дверь. В гостиной светло и уютно. И тем неуместнее смотрится высокий человек во всём чёрном, сервирующий стол. Я мысленно благодарю его за то, что он снова в маске. Так мне намного проще делать вид, что всё хорошо. Возможно, если я сильно постараюсь, то даже смогу не думать, что прячется под ней. А пока я заставляю себя улыбнуться. — Доброе утро, Эрик. — Доброе утро, Кристина, — раздаётся в ответ мелодичный голос. И я спрашиваю себя, как мог Господь заключить такой ангельский голос в настолько отталкивающую оболочку. После завтрака я говорю Эрику, что хочу обвенчаться с ним как можно скорее. Почему я так спешу? Я боюсь, что могу передумать. Мне нужно отсечь все возможные пути отступления. И самый надёжный способ — сделать Всевышнего свидетелем моих клятв и нашего союза. — Вы правда хотите этого, Кристина? — его голос дрожит. Я вижу неверие, смешивающееся с безумной надеждой в его глазах. Конечно, он знает, что ни одна женщина по своей воле не заключит с ним священный союз. Да что там, никто по своей воле не стал бы даже приближаться к трупу, в который сам дьявол в ужасной насмешке вдохнул жизнь. И все же он смеет надеяться. Жалкое, искалеченное существо, в котором все же не смогли убить последнее — надежду. — Да, я хочу этого. — Я отвожу взгляд, боясь того, что он может в нём прочитать. Убеждая, возможно, даже больше себя, чем меня, он снова клянётся, что я буду счастлива, что он будет любить меня вечно. Молча слушаю, стараясь сохранить подобие улыбки. Наконец, когда я думаю, что больше не выдержу, он уходит, обещая всё организовать, а я сажусь за шитьё. Мне необходимо чем-то занять себя, чтобы не думать, не думать, какую ужасную ошибку совершаю. Эрик приносит прекрасное подвенечное платье. Именно такое, о каком я мечтала в детстве, представляя собственную свадьбу. Вот только я думала, что к алтарю меня поведёт прекрасный принц, а не… Нет, я не должна плакать.***
Он специально выбирает вечернее время для венчания, когда в церкви остаётся лишь один священник. Святой отец, щуря почти слепые глаза, дрожащим голосом начинает зачитывать слова клятвы, а я стою, не в силах сдержать слёзы. — Мадемуазель, вам нехорошо? — слышу обеспокоенный старческий голос священника. — Если вы по какой-то причине не хотите этого брака, то вам нужно только сказать. Святая церковь защитит вас. Он думает, что я выхожу замуж по принуждению. Если бы всё было так просто! Я отрицательно качаю головой: — О, нет. Я действительно хочу сочетаться браком. Просто немного взбудоражена, как любая молодая невеста. Священник качает головой, но продолжает церемонию. — Берёшь ли ты, Эрик Дестлер, в жёны Кристину Даэ и обязуешься ли ты хранить ей верность в счастии и несчастии, в здравии и болезни, а также любить до конца дней? Уверенное «да» стоящего рядом человека. Теперь моя очередь. Последний шанс одуматься, ещё не поздно. Я перевожу взгляд на Эрика и вижу такую надежду в его глазах, что просто не могу поступить иначе. Предательское «да» срывается с моих уст, вгоняя последний гвоздь в крышку моего гроба. — Что Бог сочетал, того человек да не разлучает. И заключённый вами супружеский союз я подтверждаю и благословляю властью Вселенской Церкви во имя Отца, и Сына, и Святого Духа. Аминь. Пути назад больше нет, понимаю, выходя из церкви. Мне хочется разрыдаться, я сама обрекла себя на жизнь с существом, лишь отдалённо напоминающим человека. Ненавидимым и презираемым всеми, убийцей. «Нет», — одёргиваю себя, я не должна так думать. Он — мой муж, перед Богом и людьми, и я должна хотя бы попытаться принять это. Муж… Я не выдерживаю, темнота подступает со всех сторон. Но перед тем, как потерять сознание я чувствую знакомые костлявые руки, бережно подхватывающие меня.***
Прихожу в себя в карете. Кажется, Эрик что-то говорит мне, но, так и не дождавшись ответа, замолкает. Мы едем молча, и все время и вижу на себе немигающий пристальный взгляд моего… мужа. Экипаж останавливается на улице Скриба. Через калитку Эрик выводит меня к озеру. Взяв весла, он сильно гребёт, и в темноте его глаза, неотрывно следящие за мной, ярко светятся. Раньше я думала, что Фантом боится, что я могу попытаться сбежать, но теперь понимаю, что он просто стремится запечатлеть в памяти каждую чёрточку моего лица. Рауль никогда не смотрел на меня так. Видимо, именно поэтому я не смогла уйти с виконтом. Рауль переживёт моё бегство, со временем, я уверена, он будет счастлив, найдёт себе достойную девушку. А Эрик… он бы просто не пережил расставания. Лодка мягко ударяется о берег, обрывая поток мыслей. Эрик протягивает мне руку, намереваясь помочь сойти, но, видимо, я слишком долго медлю, так как он вдруг отдёргивает руку и отступает на шаг назад. — О, простите меня!***
Кажется, он не знает, как следует вести себя со мной теперь, после всего произошедшего, а потому приглашает к органу. Он поёт на незнакомом языке. Окружающий мир перестаёт существовать для меня, все тревоги забыты. Я не понимаю слов, но моя душа будто рвётся из тела с каждым звуком, следуя за мелодией. В ней нежность, страсть, отчаяние. Любовь и безнадежность, огонь и лёд. На глаза наворачиваются слёзы. Не властная над собой, я подхожу ближе. Последние звуки медленно растворяются. Возвращение к реальности болезненно. Ужасное существо, как может оно рождать настолько прекрасную музыку? Мои глаза щиплет от разочарования. Страхи, на время отступившие, снова возвращаются. Я боюсь, ужасно боюсь того, что Эрик захочет принудить меня к близости. Но когда приходит время расходиться, он лишь вежливо, как и за много дней до этого, желает мне спокойной ночи. Облегчение слишком велико. Я улыбаюсь и вижу, как неуверенная улыбка трогает бескровные губы в ответ. «А ведь он даже не подумал о праве, принадлежащим ему как каждому мужу», — вдруг понимаю я. Он боготворит меня, преклоняется передо мной и никогда даже в мыслях не позволит себе «осквернить» мой образ. В груди сворачивается комок. Я протягиваю ему руку для поцелуя. Он явно удивлён, не верит, что я по собственной воле позволю ему даже такое невинное прикосновение. Я медленно киваю, подтверждая своё решение и его губы едва ощутимо касаются моего запястья. С удивлением понимаю, что не чувствую отвращения.***
Когда на следующий день я выхожу из комнаты, меня окутывает цветочный аромат. Букеты — они везде. Корзины с розами расставлены на каждой горизонтальной поверхности. Конечно, Эрик и раньше покупал мне цветы, но теперь подземный дом будто превратился в оранжерею. Это было совсем как после моего триумфального выступления на сцене. Стол празднично сервирован разнообразными яствами, о половине из которых я даже не слышала. — Доброе утро, — слышу, как произносят мои губы. — Вы так прекрасны, Кристина. Позвольте… — и он отодвигает для меня стул. «Почему он так заботлив, я ведь не стала и никогда не стану для него настоящей женой? Я просто осталась, ничего не предлагая взамен». Кажется, я произнесла это вслух, так как Эрик вдруг опустился передо мной на колени. — Эрик — самый счастливый человек на свете. Я никогда не намеревался принуждать вас к чему-либо. То, что вы рядом, рядом по своей воле, — величайшая радость для меня. Так позвольте же Эрику заботиться о своей живой жене. Я киваю и приступаю к еде. А он просто сидит рядом и наблюдает.***
Эрик мягок и обходителен. Он старается предугадать каждое моё желание. Это одновременно похоже и не похоже на те две недели, когда Эрик удерживал меня здесь силой. Похоже — тем, что он всё так же относится ко мне с уважением, не позволяя себе физического контакта со мной, лишь играя и развлекая меня. А не похоже — потому что я изменилась. Я больше не должна лгать, чтобы таким образом купить себе билет на свободу, ведь остаться здесь было моим решением. Но я как-то потухла изнутри. Мне нечего ждать и не на что надеяться. И хотя я знаю, что он готов умереть всего за одну мою улыбку, я не в силах даже просто заставить себя посмотреть на него. Почему Бог настолько жесток к своим творениям? В маленькое зеркальце, стоящее на комоде — единственное зеркало в этом доме, я стараюсь не смотреть, так как уже с трудом узнаю собственное отражение. Куда исчезла весёлая крошка Лотти? Сейчас на меня смотрит грустная девушка с осунувшимся лицом и залёгшими под глазами глубокими тенями. Иногда меня посещают мысли о Рауле. Что с ним? Как пережил моё бегство? Но я гоню их от себя прочь. Я принадлежу другому.***
А на седьмой день случилось это. Эрика нет дома, я же сижу за шитьём. Внезапно в дверь стучат и я слышу знакомый голос. — Кристина, это я — Рауль! Моё сердце пропускает удар. Неужели это правда? Не контролируя себя, я иду к скрытому проходу и распахиваю дверь. — Кристина, как я рад тебя видеть! — я молча стою, не в силах пошевелиться. Зачем ты рвёшь моё сердце на части, Рауль? Зачем напоминаешь о том, чего я лишена? Мысленно кричу, сама же пытаюсь сохранить хотя бы подобие внешнего спокойствия. Он подходит ближе и хватает меня за руки. Такие горячие. Я вырываю руки и отворачиваюсь. Глаза пекут. — Кристина, что этот монстр сделал с тобой? — Никогда, — тихо, раздельно произношу, до крови впиваясь ногтями в ладони, — не называй так моего мужа. — Ты что, Кристина?! Он вынудил тебя. Я убью его! — Нет, Рауль, — я качаю головой. — Я дала согласие по собственной воле. — Но, как же так? Он урод, Кристина. Ты же знаешь. Сумасшедший убийца. — Он любит меня. Эрик никогда не причинит мне вреда. Он делает всё, чтобы я была счастлива. — А ты счастлива, Кристина? Я сглатываю образовавшийся в горле ком и отворачиваюсь. — Это не имеет значения. Я замужем, Рауль. Я уже сделала свой выбор. И я не поменяла его. Уходи, — глухо произношу, глядя сквозь виконта… Когда дверь за Раулем наконец закрывается, я оседаю на пол и закрываю лицо руками. Показное спокойствие разлетается, как упавшее на каменный пол зеркало. Слёзы катятся из глаз. Я оплакиваю наивную крошку Лотти, доверчиво протянувшую сердечко своему Ангелу, оплакиваю судьбу, не позволившую мне быть с милым, добрым Раулем, и, в этом мне было тяжело признаться даже самой себе — причину своих слёз — сошедшего с небес ангела, на поверку оказавшегося самым обездоленным человеком на земле. Я не знаю, сколько времени я сижу вот так, и поднимаю голову, только услышав тихие шаги за спиной. — Вы плачете, Кристина. Вас кто-то обидел? — Нет, всё хорошо, я просто… И вдруг случается неожиданное. Я тянусь к своему Ангелу, обхватывая худые плечи и прячу лицо в складках чёрного фрака. Как это неправильно, искать утешения у того, кто стал, хоть и невольно, причиной моих страданий. Эрик застывает, а затем начинает петь. Постепенно рыдания затихают, и я засыпаю, убаюканная нежной мелодией.***
Очнувшись в своей комнате, я долго лежу, рассеянно разглядывая потолок. Когда-то я сказала Эрику, что боюсь темноты и теперь в моей комнате всегда горит приглушённый свет. Мыслями я далеко, вспоминая своё детство, отца, Рауля, мадам Валериус, Оперу. Перед внутренним взором проносится первый урок с Эриком. В каком восторге я была тогда, думая о ниспосланном отцом Ангеле Музыки. Воспоминания мелькают, сменяя друг друга: вот я впервые просыпаюсь в подземном доме, вот пою арию Дездемоны, отчаянно желая узнать, что же скрывается за чёрной маской. Я зарываюсь лицом в подушку, не желая вспоминать, что же было дальше. Но ураган воспоминаний не остановить. И вот я снова срываю с Эрика маску и нечеловеческий крик ярости в который раз звенит в моих ушах. Поток воспоминаний ускоряется, я думаю о маскараде и том, как встретил меня Эрик после вечера, проведённого с Раулем. Картинки мелькают всё быстрее. Вот я веду Рауля к Лире Аполлона и рассказываю обо всём. Вот я сижу, связанная, на стуле, а Эрик, с посеревшим от боли и ярости лицом, заставляет выбирать между скорпионом и кузнечиком. Вот он опускается передо мной на колени, целуя мне ноги и протягивает золотое кольцо, отпуская на свободу. Кажется, именно тогда я поняла, что не смогу уйти. Слёзы снова текут по щекам, но я заставляю себя успокоиться. Осталось совсем немного. Вот Рауль ведёт меня наверх, а я, душимая всхлипами, говорю, что должна вернуться. Вот священник спрашивает меня, согласна ли я взять Эрика в мужья. И, наконец, сегодня, Рауль снова пытается спасти меня. Вот только он так и не понял, что меня не от кого спасать. Я и есть первопричина всего. У меня уже была не одна возможность уйти, но я всегда оставалась. Всё произошедшее — результаты моего выбора. И я вдруг решаю жить дальше, попробовать стать счастливой. Это — ещё один мой выбор. Впервые за прошедшую неделю я именно выбираю, а не надеваю первое попавшееся платье, а затем укладываю волосы в высокую причёску. А после очередного маленького концерта, который Эрик устраивает в мою честь, я, вместо того, чтобы тихо уйти в свою комнату, подхожу ближе к органу. Я не уверена, как он отреагирует на мою просьбу, но это действительно важно для меня. — Эрик, — решившись, окликаю мужчину, и, дождавшись, когда его жёлтые глаза в глубоких провалах глазниц встретятся с моими, продолжаю: — Я хотела бы снова выступать на сцене. Вы позволите мне подниматься наверх? На последних словах мой голос слегка дрожит от предчувствия ссоры. — Зачем вы спрашиваете, Кристина? Вы вольны делать всё что хотите. Я никогда не посмею принуждать вас, — его голос звучит ровно, практически равнодушно, но я вижу, как белеют костяшки тонких пальцев, сжимающих отполированное дерево. — Тогда проводите меня наверх? — он кивает и поднимается. — Вы же встретите меня в артистической? Боюсь, я всё ещё не запомнила дорогу, — пытаюсь пошутить, но при взгляде в сверкающие глаза замолкаю. Кажется, он плачет. Не верит, что я вернусь, но всё равно готов отпустить. — Эрик, я вернусь. Обещаю. Наверху моё появление вызывает волну удивления и любопытства. Впрочем, уже меньше, чем в прошлый раз. Кажется, люди начинают привыкать к моим исчезновениям. На все расспросы я лишь отстранённо улыбаюсь и говорю, что гостила у друга. После репетиции вдруг вспоминаю, как сказала когда-то Раулю, что не вернусь по своей воле к трупу, любящему меня. Кажется, я ошибалась. Именно это я делаю. А на следующий день Эрик предлагает мне переехать в обычный дом, но я отказываюсь. Я не хочу покидать Оперу. Я не могу представить себе жизнь вдали от сцены, наедине с ним. Сейчас у меня хотя бы есть те несколько часов в день, когда я снова репетирую, когда могу почувствовать иллюзию свободы. Возможно, когда-нибудь я буду готова. Но это время ещё не пришло. Эрик не настаивает. Моя жизнь начинает налаживаться. Обычно я просыпаюсь ближе к девяти утра и выхожу в гостиную, где меня уже ждёт завтрак. После еды я поднимаюсь наверх для репетиций. Возвращаясь в подземный дом, я рассказываю Фантому истории и шутки, услышанные наверху. Он всегда внимательно с улыбкой выслушивает меня, иногда вставляя язвительные замечания по поводу интересов «творцов культуры». Почти каждый день мы дополнительно занимаемся вокалом. Я начинаю вспоминать, почему когда-то так любила уроки Ангела. На особо сложных пассажах, исполняя которые я не могу поймать мелодию или попросту боюсь взять неверную ноту, сильный, но в то же время мягкий голос подхватывает, не позволяя сбиться, ведёт меня, вдохновляя волшебным огнём. В такие моменты я забываю обо всём и как цветок тянусь к своему персональному солнцу. Конечно, едва звуки стихают, очарование тут же рушится. Но сейчас я, в отличие от первых дней, когда стоило лишь мелодии стихнуть, как я убегала к себе, всё дольше остаюсь рядом со своим мужем. Мой муж. Удивительно, но теперь эти слова больше не вызывают былого отторжения. У нас устанавливается своеобразный ритуал. Каждый вечер, перед тем, как разойтись по своим комнатам, я протягиваю Эрику руку для поцелуя. Просто мимолётное прикосновение холодных губ к запястью. Больше ничего. Странно, но я начинаю находить некое удовольствие. Однажды я задерживаю ледяные пальцы в своих, и мы сидим так, взявшись за руки, некоторое время. Иногда к нам приходит Перс. Обычно при виде незваного гостя Эрик напрягается, напоминая застывшую перед смертельным броском кобру, и тогда я мягко сжимаю холодные пальцы мужа. За прошедшее время я многое узнала о человеке, которого называю мужем. Он всегда пьёт крепкий чёрный чай без сахара. У него есть коньяк, но мне еще не доводилось видеть, чтобы он пил его. Он может не есть целую неделю, кажется, еда и вовсе не представляет для него интереса. Он говорит на нескольких иностранных языках, включая персидский, как на родном. В его библиотеке собраны книги не только на французском и персидском, но также и на немецком, английском, итальянском, русском и латыни. Ещё я выучила, что он никогда не смеётся. Он может хохотать или ухмыляться, но никогда не смеётся. Самый близкий к смеху звук, который я от него слышала — это тихое фырканье. Я начала любить мягкие взгляды, которые он бросает на меня, когда думает, что я не вижу. Но между нами до сих пор стоит маска. Очередной раз перевернувшись в постели, понимаю, что больше не усну. Часы показывают, что сейчас глубокая ночь. Я хочу увидеть его. Тихо захожу в спальню мужа. Свечи в подсвечнике отбрасывают неровные, колеблющиеся тени. Спит ли он? Вероятно. День всегда устанавливает невидимый барьер между нами, сейчас же мне ничего не мешает. Я осторожно опускаюсь на колени перед гробом и долго вглядываюсь в лицо мужа. Тонкие, почти полностью отсутствующие губы, дыра на месте носа, желтоватая, обтягивающая череп кожа. Я никогда не видела его при дневном свете. Наверное, это ужасно. Но сейчас лицо спящего кажется умиротворённым, а неправильные черты расслаблены. Повинуясь внезапному порыву, я легко касаюсь острой скулы. Золотые глаза тут же распахиваются. Ну вот, я разбудила его. — Кристина? Что ты здесь делаешь? — его голос звучит хрипло ото сна. — Извините, что разбудила. Мне не спалось. Затем я осторожно провожу рукой по пергаментной коже скулы. И вдруг чувствую незнакомый прилив нежности к этому отталкивающему человеку. Наклонившись, я целую Эрика в уголок сухих растрескавшихся губ. А когда он поднимает на меня полные неверия золотые глаза, тихо говорю: — Ты мой муж, Эрик, — и мягко целую его снова, в этот раз в обтянутые тонкой кожей выступающие кости лба. Впереди будет ещё много тяжёлых моментов, много непониманий и обид. Но я верю, что мы справимся. Ведь мы — семья.
