Качели

Реальность раскачивалась, как качели, и Джейсон раскачивался вместе с ней. Вся эта чертовщина, настоящая нейрокорпорация Вааса — овладевала воином без всякого усилия, с невыносимой легкостью. Броди поддавался наркотическому влиянию сомнительных снадобий Цитры, ведь того требовал остров. Сознание — лишь жертва, которую Джейсону надо было принести, чтобы потом выйти из лагеря поверженного Врага и встать под лучи другого солнца, ощутить под ногами другой остров и, наконец, почувствовать себя другим человеком. Разобрать всё, на чем строилось прежнее мировосприятие, по кусочкам. Сделать так, чтобы остров разлетелся на мелкие осколки в его голове. Испытать первородный нечеловеческий ужас и окончательно победить его. Джейсон чуял, что Ваас где-то рядом. Тяжелый пыльный воздух застыл в предвкушении кровавой расправы. Он хранил в себе дух Монтенегро, Джейсон чувствовал за своим плечом его незримое присутствие — каждой упругой жилкой своего тела, каждым мускулом. Воин уже не замечал, как мир подстраивался под каждый вздох, вдыхал и выдыхал вместе с Джейсоном, вместе с ним оглядывался кругом в негласном предвосхищении. Ваас же раскрывал свои объятия и сливался с Броди воедино. Вся их злость, вся ненависть друг к другу теперь превратилась в пустоту. Не осталось ничего, кроме отработанной механики — ударил ножом в грудь, повернул лезвие, толкнул безжизненное тело в сторону. Джейсон мучился от кошмарных видений. Много-много Ваасов выбегало на него, но ни в одном не было тех мимических черт на лице, отличающих живого человека от галлюцинации. С каждым новым шагом воину становилось всё паршивее. Было тревожно от того, как сильно билось сердце, как физическое тело находилось в немом оцепенении, как мир крутило по спирали. Реальность искажалась, приобретая всё новые особенные черты, обращая на себя внимание. Неоновые цвета, призрачное свечение, исходящее от образов, нападавших на Джейсона, всё это пугало и одновременно пробуждало злобу. Вселенная становилось забавной, интересной и пугающей одновременно. Пресыщенное любопытство вновь пробуждалось откуда-то из самых глубин подсознания, выплывало наружу вместе с давно похороненными воспоминаниями, мыслями и чувствами. Всё, что было в душе Джейсона, разом обрушилось на окружающий мир. А Ваас просил принять себя, как спасителя. Кричал об этом в голос, отражался эхом в голове Броди, но всё же оставался неуслышанным. Джейсон не смел принять, что оба они — две жизненные силы. Красный и синий, как венозная и артериальная кровь, составляли две части одного целого. То, на чем построена жизнь, два вечных противостояния. И оба на острове были словно атомы в молекуле, звезды в небе или планеты в солнечной системе. Оба были неотъемлемой частью Рук-Айленда. Стены дышали глубоко и ровно, ритмично. А Джейсону хотелось закричать. Ненависть разгоралась всё сильнее с каждым шагом. Страх, как молчаливый попутчик, не оставлял Броди ни на мгновение. Не важен перевес, важен баланс. Воин больше не жил в течении происходящего, а смотрел на него со стороны. Он был вечен. Вечен в своей битве с Ваасом, в своих механических убийствах. Кровь убитых врагов застывала на лице, и Броди ощущал этот соленый вкус на онемевшем кончике языка, проводил им по пересохшим губам. Он растворялся. Горло высохло, как пустыня. Смывались окончательно и бесповоротно рамки, и хлынувшая свобода приводила парня в состояние дискомфорта вперемешку с восхищением. Ярко заиграли краски под нежную музыку, плавно накатывали друг на друга невидимые волны. Джейсон не отрывал взгляда от Вааса. Он дошел, он справился. Теперь он был почти уверен, что это — тот самый Враг, а не галлюцинация. Монтенегро же глядел на него презрительно, злобно, и в его пылающем взгляде Джейсон видел отражение собственных эмоций. Броди сам выбрал пирата главным врагом. Теперь его необходимо было убить, чтоб обрести покой. Чтоб всё бессмысленное стало объяснимо. Пути назад не было, а впереди — лишь падение в пустоту. Каждое движение Вааса оставляло за собой смазанный след, время замедлялось. Сейчас лишь его фигура была единственным маяком в искаженном мире, всё сильнее засасывающим внутрь себя и отрывающим от реальности. — Пока что нитки целы, — качал головой Ваас, то вставая на стул, то садясь. Ему так же сложно было выразить то, что он хотел сказать. — Они скоро совсем порвутся. — Нет, я не верю тебе, — неистово кричал Джейсон, щурясь в черные колодцы его зрачков. Вселенная раскачивалась от каждого удара. Потом слова исчезли. Иногда глубокую тишину разрывало криками, иногда никчемными телесными движениями, хождением кругами по спирали. Говорить не хотелось, говорить было сложно, всё обращалась в чувства, в ощущения. Не нужно было слов, чтобы понять, о чем думал Ваас. Джейсон начинал различать его мысли у себя в голове, слышать голос. «Это не начало конца, это возвращение к себе», — раздавалось внутри черепа знакомым хрипловатым голосом. Броди кивал и кивал на каждое это слово, молчаливо соглашаясь, и вселенная кивала и соглашалась вместе с ним. — Я победил... Цитра... Я победил! — шептал в упругий колыхающийся воздух парень, уже не понимая, почему с языка слетают именно эти слова и есть ли в них хоть какой-то смысл. Окончательно остановилось время. Ваас молчал и лежал рядом с ним, плечом к плечу, уже мертвый, только задумчиво переводил взгляд с Джейсона на потолок и обратно. Это очень злило Броди. — Я же убил тебя! Разными путями эти измученные безжалостью подонки шли к одной цели. Оба ждали с нетерпением, когда упадут на землю и зальют её своей кровью. В итоге оба упали в пустоту.