Магглы погубили все.

За несколько лет глаза уже привыкли к темноте, лишь изредка рассеиваемой небольшой полосой света из отверстия в стене, условно именуемого окном. Никакой связи с внешним миром, разве что звук разбивающихся волн и крики раскаяния и сумасшествия, доносящиеся со всех сторон. От каменных стен камеры, давящих с неимоверной невидимой силой, веяло мертвецким, нечеловеческим холодом, который пробирал дрожью до самых костей. Вокруг серость, прогнивший мох и мерзкая, вызывающая отвращение сырость — от этого уже никуда не деться. Казалось, даже провалиться сквозь землю не было выходом. Безысходность, полная подавленность, немое отчаяние и никакой надежды на светлое будущее. А на какую еще атмосферу в камере приходилось рассчитывать, когда в коридорах, находящихся за дверью, все пространство кишело дементорами? Сейчас Персиваль сидел на отсыревших камнях позеленевшего со временем пола. Он, болезненный, с глазами, полными слез, не жалел о своем поступке. Он считал эту нечеловеческую вспышку оправданной. Сейчас Дамблдор вспоминал дом, свою жену, которую так любил и по сей день, и обожаемых детей. Словно в едва уловимой дымке, в голове одна за другой всплывали картинки теплого, но в то же время зудящего болью в душе прошлого. Прошлого, наполненного добротой и заботой Кендры, невероятными успехами Альбуса, рассудительностью и честолюбием Аберфорта и первыми попытками Арианы колдовать. Такими неожиданными, практически неконтролируемыми, но радующими своей детской невинностью. Именно когда Персиваль вспоминал дочь, в его груди раздавалась дикая боль, разрывающая сердце на миллионы мелких клочков. Дамблдор мог только гадать, что стало с его девочкой: не отправили ли ее в больницу святого Мунго, или не случилось ли чего еще страшнее? Но отчаяние быстро сменялось воющей яростью и обидой за дочь. Перед глазами всплывал образ избитой и беспомощной шестилетней малышки, закрывающейся маленькими ручонками от адски поражающих ее ударов двух жалких магглов. Кристально чистые слезы, стекающие по невинному детскому личику на испачканную землей щечку, почти потухшие, полные призыва глаза с густыми ресничками... И трусы-магглы, через минуту пускающиеся наутек... Все как в тумане. Лишь единственное последнее воспоминание: два безжизненных тела и внезапное осознание содеянного без чувства вины, без стыда и раскаяния. И вот снова тихие рыдания, тоска, от которой хотелось лезть на стены, царапать их ногтями, заорать истошным криком, срывая голос, губя глотку и связки. Он не жалел. Не жалел ни о чем: Персиваль сделал все, чтобы спасти и уберечь самое дорогое в его жизни, чтобы отомстить и достойно принять наказание. Немо прося прощения у семьи, по которой так скучал все годы в заточении, Дамблдор закрыл глаза. Его мучения окончены. Теперь Персиваль сможет присматривать за детьми. Пусть те его больше не увидят, но Дамблдор будет спокоен и сбросит оковы бренного существования. Его ждут свыше.