Ва-банк

      41. Сьюки       Приходя в себя после потрясающего оргазма, я прислушивалась к дыханию спящего Эрика и пыталась развить в себе чувство стыда. Мне казалось, я должна была его испытывать, но оно не приходило. Я даже не могла разозлиться на Злую и Аморальную за своенравие, ведь благодаря им Эрик подарил мне лучший оргазм в моей жизни. Его руки были невероятно талантливы, и я могла только представить, какие еще способности имелись в его репертуаре. Теперь я знала, какой символ он мог использовать вместо своего имени: лицо во время оргазма.       Веки тяжелели, Песочный человек приближался. Я глубоко вдохнула, наслаждаясь ароматом Эрика, и прижалась к нему ближе. Он делил постель только со мной. Я засыпала с улыбкой на лице. Всего несколько дней назад я воображала, как дерусь из-за Эрика с какой-нибудь женщиной на шоу Джерри Спрингера. Кто знал, что именно я превращусь в эту предполагаемую шлюху?       Внутренний будильник разбудил меня ранним утром. Как ни странно, я лежала в той же позе, в которой заснула. Обычно во сне я вертелась по всей кровати. Либо меня удерживали крепкие объятия Эрика, либо успокаивало само его присутствие – для выводов прошло слишком мало времени. Я потянулась и почувствовала, как утренний гость прижимается к телу совсем рядом с черным ходом. Эрик еще спал. Вчера ночью Злая в подробностях изучила монстра. Я ошибалась, сравнивая его с Кракеном и единорогом. Несси, монстр озера Лох-Несс, перестал быть мифом. Надеюсь, он вскоре погрузится в мою личную бездну. Эрик без проблем превращал ее в озеро.       Спустя некоторое время мочевой пузырь потребовал внимания. Я изо всех сил попыталась вырваться из рук Эрика, и наступил момент дежавю: он сжал меня крепче и тихо заворчал. Все тело вздрогнуло; я вспомнила грязные словечки прошлой ночи, которые уносили либидо в стратосферу. Кому нужны красивые слова и поэзия, если можно слушать такое?       Уверена, трусики уже увлажнились — не мочевым пузырем, но и он бы долго не продержался. Я продолжила попытки освободиться, задаваясь вопросом, понадобится ли мне помощь. Эрик даже во сне отказывался меня отпустить. Это казалось очень милым, но вряд ли ему понравится пробуждение от «золотого дождя». Тогда он точно больше меня не пригласит в свою кровать. Мне не удавалось ослабить его хватку настолько, чтобы хотя бы развернуться. Пришлось прошептать:       — Эрик!       Никакой реакции.       Я бы приняла Эрика за мертвеца, если бы не чувствовала задницей его пульс. Чудо-близнецы в данный момент были бесполезны. Пришлось проявить изобретательность и потереться о Несси, надеясь разбудить таким образом и всего остального Эрика. Через некоторое время другие конечности тоже начали оживать. Руки обняли меня крепче, а Несси начала искать, где можно спрятаться от посторонних глаз. Затем Эрик ослабил хватку, чтобы подобраться к моим бедрам. Я торопливо откатилась, чуть не упав с другого края кровати. Руки Эрика вытянулись на пустом матрасе, слишком медлительные, чтобы поймать меня.       — Куда ты? — спросил он хриплым от пробуждения голосом.       Он лежал в одних пижамных штанах, растрепанный, сонный. Я не могла вспомнить, почему так отчаянно пыталась сбежать. Впрочем, мочевой пузырь вскоре напомнил, и я вскочила с кровати.       — Мне нужно подготовиться к работе.       Я хотела поцеловать Эрика перед уходом, но в этом случае он мог найти способ убедить меня остаться. Поэтому я побежала в свою комнату, чтобы собраться.       Через некоторое время я спустилась на кухню и обнаружила там Эрика. Он явно только что принял душ, но смотрел на меня как-то странно. Надеясь, что это никак не связано со вчерашним сеансом «обнимашек», я попыталась проверить настроение простым приветствием:       — Доброе утро.       — Правда? — спросил Эрик.       Согласно моему радару, утро предстояло дерьмовое.       Его реакция задела меня. Интересно, куда подевался очаровательный Эрик из прошлой ночи? Наверное, весь ушел в полотенце, которое сбросил на пол спальни.       — Что ты имеешь в виду? — спросила я чуть более резко, чем собиралась.       Эрик тряхнул головой и опустил глаза.       — Ничего.       Я хотела спросить, в чем дело, но он выбил вопрос из моей головы, заговорив первым.       — Сегодня в шесть за тобой заедет Пэм. Нужно купить платье для завтрашней премьеры.       Его тон не допускал возражений. Поэтому мне тут же захотелось возразить.       — Вот как… А меня кто-нибудь спросит, или я просто должна подчиниться?       Эрик схватил со стола ключи и направился к двери, бросив на ходу:       — Делай что хочешь, Сьюки. Ты всегда так поступаешь.       Через минуту завелась его машина, а еще через несколько секунд уехала. Я пыталась сдержать слезы и осмыслить произошедшее. К счастью, в школе пришлось сделать столько дел, что мысли редко обращались к Эрику. Завтра предстоял первый учебный день. Сэм, как обычно, проявлял дружелюбие, но, к сожалению, спросил об Эрике, и я погрустнела. Он тут же сменил тему, поэтому отвечать не пришлось. Я вернулась в пустой дом, не зная, когда приедет Эрик, поскольку мы об этом не говорили. Так я и сидела за кухонным столом, разрываясь между обидой и гневом, пока ровно в шесть в кухню не продефилировала Пэм.       — Готова? — спросила она.       Я машинально встала, схватила сумочку и последовала за ней, не дав никакого ответа. Мы молча ехали в Беверли-Хиллз; я смотрела в окно, пока Пэм не припарковалась и не спросила:       — В чем дело? У тебя ПМС, или ты просто злишься, что я заставляю тебя покупать новое платье? Я могу отправить кого-нибудь за шоколадом, а платье подберем с завышенной талией, если тебя раздуло. А если ты просто психанула из-за шоппинга, то тебе охуенно не повезло.       Я посмотрела на нее невидящим взглядом, вышла из машины и узнала вывеску магазина «Дольче-Габбана». Вокруг крутились несколько папарацци, но Пэм быстро затащила меня внутрь. Я повернулась к ней и сказала:       — Я не могу себе позволить такие покупки, Пэм. У меня дома найдется вполне приемлемое платье. — Вряд ли это соответствовало истине, но я всегда могла совершить набег на гардероб Амелии.       — Милые маленькие сарафаны не подходят для завтрашнего вечера, не глупи, — упрекнула Пэм. — Мы потратим деньги Эрика.       С тем же успехом она могла швырнуть меня в яму с застывающим бетоном: все мое тело напряглось, а челюсти сжались.       — Я не прикоснусь к деньгам Эрика. — Обида уступила место гневу. Я вспомнила его утреннее поведение. Будь я проклята, если пойду гулять по дорогим бутикам за его счет.       — Ты все еще делаешь вид, что у тебя скудный бюджет? Ты — миссис Эрик Нортман, и выглядеть тебе следует соответственно.       Мы уже привлекли внимание продавцов — то ли из-за комиссионных, то ли из-за папарацци, — поэтому я воздержалась от высказывания мыслей вслух.       Я была миссис Нортман только по ИМЕНИ!       Кроме этой истины, я понятия не имела, в каком состоянии наши отношения. Весь день я пыталась разобраться, почему утром он был в таком плохом настроении. Вывод напрашивался сам собой: Эрик получил желаемое и перестал притворяться, что я ему небезразлична. Фактически у нас не было секса, а мастурбация, вероятно, оказалась для него недостаточно хороша, чтобы хотелось продолжать. Глупо было полагать, что мой ограниченный сексуальный опыт устроит такого мужчину, как Эрик. И еще глупее — думать, что он хочет чего-то большего, чем сброс напряжения.       Во мне боролись боль и гнев, пытаясь решить, кто победит. Пэм тем временем сунула мне в руки охапку платьев и втолкнула меня в примерочную - я и слова вставить не успела. Остановилась посреди кабинки, не зная, с чего начать, как вдруг зазвонил сотовый. Не раздумывая, я швырнула тысячедолларовые платья на пол и выхватила из сумочки мобильник. В зеркале отразилось мое разочарованное лицо: звонил не Эрик, а бабушка.       — Привет, ба, — ответила я, стараясь казаться счастливой, хотя все было совсем не радужно.       — Привет, милая. Знаю, что еще не выходные, но я просто хотела позвонить и пожелать тебе удачи в первый учебный день.       — Спасибо, ба.       Очевидно, мои актерские навыки были так себе. Бабушка ощутила мое настроение и спросила:       — Все в порядке?       Нет.       — Конечно.       — Сьюки, я учила тебя не лгать старшим. В чем дело? Волнуешься из-за завтрашнего дня?       Я решила, что будет весьма неуместно обсуждать с бабушкой мои жалкие постельные навыки и неудовлетворенность Эрика, и продолжила готовить себе место в аду, солгав еще раз:       — Все правда в порядке.       В этот момент Пэм постучала в дверь и сообщила:       — Я тут не становлюсь моложе!       Когда бабушка спросила, чей это голос, я пояснила:       — Это Пэм. Она работает на Эрика. Мы поехали в магазин за платьем для вечеринки, на которую придется пойти завтра вечером. — Я сердито пнула груду платьев, но почувствовала себя только хуже.       — Так дело в этом? Не волнуйся, дорогая. Просто стой рядом с мужем и гордись им, не думай о людях вокруг. Знаю, ты не любишь быть в центре внимания, но ты прекрасно справишься.       Отлично. Я и думать забыла о гребаном цирке, который будет окружать нас всю ночь. А теперь у меня даже не было Эрика в качестве опоры — по крайней мере, эмоциональной. Пэм снова постучала, и бабушка решила свернуть разговор. Я не могла заставить себя примерить хоть что-нибудь. Но поскольку Пэм, очевидно, не признавала никаких границ, она без стука вошла в примерочную и спросила:       — В чем дело? Я не намерена ждать всю ночь. — Заметив груду на полу, она ошеломленно посмотрела на меня. — Ни одно не подошло?       — Понятия не имею. Я не примеряла их.       Руки Пэм двигались молниеносно. Не успела я и глазом моргнуть, как она стащила с меня футболку. Я поскорее скрестила руки на прикрытой бюстгальтером груди.       — Пэм! Что ты вытворяешь?       — Да брось. У тебя нет ничего, что я раньше не видела. — За последнее я бы не ручалась, учитывая, как она обшаривала взглядом мое тело и облизывалась. Ее руки потянулись к поясу моих джинсов, но я шлепнула по ним. Похотливый взгляд Пэм сменился гневным.       — У меня есть другие дела, так что найди уже платье, и покончим с этим.       — Хорошо! — огрызнулась я.       Схватила первое попавшееся платье и натянула через голову. Мы по очереди находили изъяны в наряде за нарядом, а Пэм уходила и возвращалась. Кажется, я перемеряла весь ассортимент магазина. По прошествии нескольких часов мне все осточертело. Больше всего на свете я хотела уйти. Я уже почти потеряла надежду, когда пришла очередь черного шелкового платья в крупный белый горошек. Широкая юбка распускалась прямо из-под груди и заканчивалась асимметричным подолом чуть выше колен.       — Вот оно, — сказала Пэм. — Недостаточно формально для церемонии награждения, но идеально для завтрашнего вечера.       Платье мне понравилось, но перспектива целую ночь изображать фальшивую улыбку перед незнакомцами вызывала тошноту. Я не знала, смогу ли вытерпеть это, не говоря уж об оставшихся трехсот пятидесяти девяти днях, которые нам предстояло провести с Эриком. И проклинала себя за то, как быстро позволила себе поверить ему. Близость, которая соединила нас прошлой ночью, уже была серьезным шагом, так что единственным плюсом оставалось то, что до секса так и не дошло. Мое раненое сердце и без того сильно болело.       Я хотела расплатиться за платье и туфли, на выборе которых настаивала Пэм, своей кредитной картой, отказываясь позволить ей тратить деньги Эрика. Но она топнула ногой и проворчала, что я могу считать это свадебным подарком от нее. Мы подбирались к полноценной драке, а за окнами маячили папарацци, увешанные объективами, поэтому я отступила. Драмы в моей жизни и без того хватало.       Пэм привезла меня к дому только около десяти. Я осторожно вошла, не зная, чего ожидать от Эрика. Но заботы пропали втуне: на нижнем этаже его не оказалось. Проверив гараж, я увидела его машину — а значит, он был дома. Тихо поднявшись наверх, я долго стояла перед закрытой дверью его спальни, вспоминая, как счастлива была прошлой ночью. В конце концов я ушла в свою комнату, прихватив покупки и глупые мысли, и плакала, пока не уснула.       42. Эрик       Совершенно ошарашенный, я лежал в постели и наблюдал зрелище, которое ненавидел больше всего — убегавшую Сьюки. Она сказала, что хочет подготовиться к работе. Но времени на это у нее было более чем достаточно. Прошлой ночью казалось, что между нами рухнул еще один барьер. Я думал, она проявит немного нежности, когда мы оба проснемся. Но стоило мне открыть глаза, как она вылетела из комнаты, не бросив мне даже «доброе утро». Безусловно, я мало что знал о концепции отношений, но считал, что после такой ночи следовало более ласковое приветствие. Она могла хотя бы рукой мне помахать. И что же я получил?       Один нечитаемый взгляд перед уходом.       Я заставил себя встать и пойти в душ. Пока я стоял под водой, обида переросла в гнев. Какого хера я позволил себе так привязаться к ней — да и вообще к кому-либо? Я не смог удержать от бегства даже собственную мать. Очевидно, я неосознанно следовал по стопам отца, выбрав женщину с той же чертой.       Она сожалела о том, что произошло прошлой ночью?       Я, безусловно, не сожалел. Но, видимо, только я. Сьюки могла бы проявить ебаную зрелость и хотя бы честно сказать об этом. Я бы попытался понять — все-таки, мы совсем мало времени провели вместе. Но она решила справиться своим обычным способом: вообще не иметь со мной дела. Печальное положение вещей: я, кажется, начал ответственно подходить к отношениям, которые, в свою очередь, походили на огромную кучу дерьма.       Я уже был на кухне, когда услышал, как Сьюки спускается. Судя по времени, до отъезда у нее было еще около получаса. Это разозлило меня еще сильнее. Явный признак того, что она действительно меня избегала. Я пытался держать гнев под контролем, но он нарастал. Сьюки вошла в кухню, с виду чертовски застенчивая. Я проклял себя за боль в груди и за то, как быстро запал на нее. Она сказала:       — Доброе утро.       Слишком поздно.       — Правда? — спросил я. Мне, блядь, оно таковым вообще не казалось.       Сьюки довольно резко спросила, о чем речь, и я решил просто свернуть разговор, пока все не стало еще хуже. Мне предстояло о многом подумать, особенно о нас. Я не мог смотреть на нее, не теряя контроля над своими эмоциями и ртом. Но и удержаться тоже не мог. Сьюки стала для меня самой красивой девушкой в мире, а я настолько отупел, что предположил, будто мы вместе. Пара. Теперь я понятия не имел, кто мы друг для друга.       Тон Сьюки звучал стервозно; совсем не так, как прошлой ночью. Наконец я покинул комнату, посоветовав ей поступать как душе угодно, зная, что она все равно так и сделает. Мне никогда не удавалось убедить дорогих мне людей поступать иначе. Это я прекрасно усвоил. Я даже не смог насладиться тем, что теперь именно Сьюки — в качестве некоторого разнообразия — смотрела, как я ухожу. Сделав все возможное, чтобы показать ей, насколько она ценна для меня — и словом, и делом, — я в глубине души знал, что этого недостаточно.       Возможно, я следовал не отцовской, а какой-то иной схеме.       Размышляя, я катался по городу, пока не выехал на шоссе. Оттуда направился к месту с видом на океан, которое обнаружил много лет назад. В последний раз я приезжал сюда сразу после реабилитационного центра. Здесь я поклялся, что не позволю себе снова упасть в кроличью нору кокаиновой зависимости. Я уехал из дома очень рано, и до приезда в студию оставалось еще несколько часов. Добравшись до места назначения, я припарковал машину, надеясь, что волшебство океана сработает и в отношении Сьюки.       Мне никогда не забыть все то, что в прошлый раз привело меня сюда, но боль от пройденных невзгод со временем уменьшилась. Я преодолел наркозависимость, возложив вину исключительно на себя. Однако причина, из-за которой все началось, была моей личной тайной. Пэм и мой отец предполагали, что все произошло из-за плохой компании. Но никто не знал о настоящем источнике моей ненависти к себе. Все началось с неожиданной встречи с моей мамой.       Однажды она подошла ко мне на улице, когда я выходил из любимого кафе. Я был совсем маленьким, когда она ушла от нас, поэтому знал маму только по фотографии, найденной однажды в вещах отца. Женщину, которая меня встретила, трудно было сопоставить с той цветущей молодой девушкой, которая стояла рядом с отцом в день их свадьбы. Годы не пощадили ее. Но в детстве я подолгу изучал ту фотографию, когда отца не было дома — пытался найти сходство в наших чертах. При встрече я узнал ее по глазам. Тем самым глазам, которые каждый раз видел в зеркале.       В первый день мы часами сидели и разговаривали. Она извинялась и пыталась объяснить, почему ушла от нас. По ее словам, мой отец был не лучшим мужем. Это меня не удивило. Но шокировало признание, что она была наркоманкой — до, во время и после беременности. Она не знала точно, был ли отец в курсе, и утверждала, что в течение беременности всего пару раз «сошла с рельсов», но вскоре после моего рождения ситуация ухудшилась. Когда мне исполнилось несколько недель от роду, ее внутренние демоны вышли из-под контроля. Пока отец был на работе, она ушла из дома, чтобы по-быстрому исправить ситуацию. Вернулась лишь спустя несколько часов, обнаружив, что я плачу в своей кроватке. Она оставила меня одного почти на целый день. В конце концов мама дождалась, когда отец вернулся домой и заснул, и глубокой ночью сбежала, решив, что с ним мне будет лучше.       Когда я рос, отец едва упоминал о ней, и я довольно быстро понял, что спрашивать не стоит. Поэтому я понятия не имел, знал ли он о ее зависимости. Она сказала, что уже несколько месяцев не употребляет и пытается снова встать на ноги. Что она любила меня — и поэтому ушла.       К тому времени у меня было неплохо с финансами, и я предложил ей помощь, желая наверстать упущенное и получить хотя бы одного любящего родителя. На какое-то время это сработало. Я никому не рассказывал о нашей встрече: Пэм и отец не поддержали бы решение впустить маму в мою жизнь. Папарацци тогда мной не интересовались, и я мог относительно незаметно выбираться в город. Я снял ей квартиру неподалеку от своей и дал денег на первое время. Поначалу все шло неплохо: мы встречались каждое воскресенье, и мама рассказывала мне о своей жизни до моего рождения. О жизни после моего появления она в основном умалчивала. Я думал, что ей просто слишком больно говорить об этом, и не задавал вопросов.       Так прошло несколько месяцев. Я начал замечать небольшие изменения, но поначалу не придавал им особого значения, старательно игнорируя все знаки. Но потом мать начала звонить мне по поводу «чрезвычайных ситуаций», из-за которых ей требовались дополнительные деньги. Какое-то время я соглашался, — мысленно отрицая очевидные причины, — и давал ей деньги. Она просила снова и снова, пока я не понял, куда они идут на самом деле: через нос и вену прямиком в кровоток. Оказалось, ее любимым наркотиком был героин. Сколько бы я ни умолял ее остановиться, предлагая оплатить реабилитационную клинику, это не имело значения. Я не имел значения. Она все равно выбирала героин. Когда я перестал финансировать зависимость матери, она снова сбежала, не сказав ни слова. Даже не потрудилась оставить записку.       Весь эпизод продлился менее шести месяцев, но урон, который она нанесла моей самооценке, оказался продолжительнее. Я считал себя неполноценным: даже собственная мать меня не любила. Так в моем окружении появились люди, готовые тешить мое разбитое эго. До встречи с матерью я не был трезвенником; но если прежде я становился пьяным и счастливым, то теперь - пьяным и подавленным. Моим «друзьям» это не нравилось, и они убедили меня попробовать кокаин. Чтобы я немного взбодрился. О, как я взбодрился. Вскоре я не мог и дня без него прожить. Мне еще повезло, что никто не погиб в автомобильной аварии, которую я устроил. И вот тогда я, наконец, обратился за помощью.       На мой взгляд, Сьюки и моя мать были из совершенно разных миров — и характеры, и личности, — и все же имели одно сходство. Из-за них я казался себе неполноценным. Незначительным. А еще каждая по-своему сбегала от меня. Разница в том, что Сьюки пока еще не сбежала окончательно. Сьюки смотрела на меня так, словно я - единственный мужчина во всем мире. Насколько мне известно, я был также единственным ребенком своей матери, поэтому не знал точно, сколько значения придать этому чувству.       Отличный пример мозгоебства.       Итак, я хотел разобраться в отношениях со Сьюки, прежде чем сойду с ума. Но даже в худшем случае я не собирался возвращаться к наркотикам: я прекрасно усвоил урок. Однако я уже зашел слишком далеко, чтобы пытаться отключить эмоции. Как ни странно, чувство к Сьюки, возникшее за столь короткое время, оказалось гораздо сильнее, чем к маме. Мне необходимо было найти какое-то решение и понять, когда наступит точка невозврата. На таких американских горках мне долго не продержаться. Взлеты были просто великолепны, но падения — все более невыносимы.       Мы должны все обсудить. Вероятно, придется связать Сьюки, чтобы она меня выслушала. Но даже в этом случае я не смогу заставить ее говорить. Она должна хотеть говорить со мной, хотеть, чтобы у нас все получилось. Как бы мне ни было больно признавать это, я хотел, чтобы все у нас получилось.       Я сидел в машине и смотрел на океан. Время пролетело незаметно, и пришла пора ехать в студию. Прежний гнев поутих, пока я не приехал на парковку и не решил выместить зло на Комптоне. Я пронесся по зданию, словно человек с важной миссией, и наткнулся на Алсида. Комптон «заболел» и не придет, сообщил он. И попытался пошутить со мной над разбитыми, благодаря Сьюки, яйцами Билла, но мое настроение не располагало к юмору, так что он оставил меня в покое.       Позже написала Пэм, спросив, сообщил ли я Сьюки о поездке за платьями. Я ответил лаконичным «да», ничего не зная о любых планах Сьюки.       Покинув студию, я не захотел ехать домой: скорее всего, там сейчас как раз находилась Пэм. Она наверняка заметит напряжение между нами и потребует объяснений. Но это касалось только нас со Сьюки, и мы должны были решить это вдвоем — без полезных советов от «Дорогой Эбби». Чтобы убить время, я остановился в любимом кафе и купил сэндвич, затем отправился домой. Возвращаясь к машине, я прошел мимо витрины со школьными принадлежностями. Одна вещица, которая выделялась на фоне других, сразу же напомнила мне о Сьюки. Я покачал головой, дивясь собственной глупости, когда бросал покупку на заднее сиденье. Выпадет ли мне шанс подарить ей подарок?       Около половины седьмого я заехал в гараж и увидел на привычном месте «ауди», которую уже привык считать машиной Сьюки. Подъездная дорожка пустовала — значит, если Сьюки не находилась дома, то была с Пэм. Я хотел, чтобы оба предположения оказались верны: хотел поговорить со Сьюки, но также хотел, чтобы она выбрала платье для вечеринки. Это означало бы, что она планирует пойти вместе со мной. Обнаружив, что дом пуст, я ощутил и радость, и грусть.       Я поднялся наверх, чтобы переодеться, и увидел в бельевой корзине пижаму Сьюки. В груди снова кольнуло. Я попытался об этом не думать, но проблема оказалась в том, что я не мог найти себе занятия. За пять дней Сьюки каким-то образом стерла все воспоминания о том, чем я привык заниматься дома, когда жил один. Я сидел в гостиной, не глядя на включенный телевизор, а минуты тянулись бесконечно. Когда миновало восемь часов, я заволновался, хотя и понимал, что просто накручиваю себя. Наступило и прошло девять. А вдруг Сьюки задержалась намеренно, чтобы не пересекаться со мной? Не мог же выбор платья занять столько времени.       Когда время приблизилось к десяти, я заставил себя подняться в спальню, чтобы Сьюки не чувствовала необходимости разговаривать, если — или когда — она вернется домой. Я не собирался навязывать ей свои чувства, как бы сильно мне ни хотелось все обсудить. Хватит и того, что ей пришлось остаться в браке со мной из-за бабушки. Я закрыл за собой дверь, надеясь, что Сьюки сама решит открыть ее.       На простынях остался ее запах. Я боролся с желанием завернуться в них, зная, что это не облегчит мою печаль, и сидел, прислонившись к спинке кровати. Вскоре я услышал, как Сьюки поднимается по лестнице. С каждым шагом, который приближал ее к моей двери, надежда усиливалась. Но сердце снова упало: она прошла мимо и закрыла дверь в свою комнату.       Ни стука, ни единого слова. Ничего.       Я просидел так еще час, не имея никакого желания спать и убивая время игрой в «что, если». Что, если она не постучала, потому что устала? Что, если она подумала, что я сплю, и потому не постучала? Что, если она считала прошлую ночь ошибкой? Если считала отношения ошибкой? Считала меня ошибкой?       Не помню, как я вылез из кровати, но в итоге оказался у открытой двери в ее комнату. Моя рука лежала на ручке. Сьюки металась, дрожала и вертелась во сне. Яркая полная луна, заглянувшая в окно спальни, высветила следы высохших на щеках слез. Я хотел знать, что их вызвало. Эта информация, впрочем, не имела большого значения: больше всего мне хотелось утешить ее. Вот только мог ли я это сделать?       Я подошел к кровати, осторожно поднял одеяло и лег рядом с ней. Притянул Сьюки к себе, и она перестала дрожать. На мгновение мне показалось, что прикосновение разбудило ее, но она продолжала дышать медленно и ровно. Не знаю, сколько прошло времени, прежде чем сон одолел меня, но я наслаждался каждой секундой, потому что боялся того, что могло принести утро.