Под крышей, в обветшалой позолоте

Лестница под ногами дрожит, скрипит, время от времени переходя в низкий хрип. Скрип обрывается, словно на полуслове, когда ее ноги застывают на верхних ступенях. Тишина. Почти идеально. Разве что это нелепое создание, с неаккуратным конским хвостом вместо волос, сбивчиво, тяжело и быстро дышит, хватая ртом воздух, правой рукой перила, а левой - бок чуть ниже сердца. Еще бы! Бежала, словно стадо быков в гон! Девчонка. Что с неё взять. Наверняка, забыла сумку с учебниками или проездной. Знаю я её. Студентка... Но нет, в квартиру ходячая катастрофа не заходит. Она будто бы забывает, где находится, который сейчас час и зачем бежала галопом на шестой этаж. Эй! Мадмуазель! Без двадцати девять, между прочим! Занятий никто не отменял! Эй-эй-эй! Ты мне это брось! Вы поглядите на неё! Плачет... Чего ревёшь, глупая?.. Насмотрелся я на вас тут... Эх! Ну что мне теперь песню затянуть, чтобы ты все нижние пять этажей не затопила?.. Или станцевать? Извини! Ног нет. Голоса, в принципе, тоже. Но!.. На крыше стайка голубей, шумно переговариваясь между собой, встрепенулась, взмывая в осеннее не проснувшееся небо. Нелепое недоразумение, размазывая слезы и сопли по почти детскому личику, улыбнулось, и, отлепившись, наконец, от перил, подошло к большому окну. Берёза напротив, по-матерински ласково вздохнув и легонько толкнув веткой в стекло, заиграла стройным отлаженным сомном листочков старинную мелодию, красивую и немного грустную. Под знакомый мотив, пернатые задиры выводили в воздухе замысловатые витиеватые узоры. Идиллия, чтоб её! Где-то что-то пиликнуло. Ну вашу же мать! Я, конечно, добрый и, местами, воспитанный, но это не в какие рамки! Портить такую идиллию! Девчонка оторвала завороженный взгляд от голубиных пируэтов в небе и, достав из кармана куртки мобильный, уставилась в загоревшийся экран. Ну вот... Отбой, пернатая команда. Вырубай шарманку, берёзонька! Зачем этой чудеса флоры и фауны, когда есть «чудеса» современной техники?.. О! Поглядите на нее! Встрепенулась! Сейчас сопли утрёт и поскачет! Знаю я их. Не первый год тут... наблюдаю. А я что говорил? Вниз потопала... Хотя бы раз спасибо сказала. Хоть одна! Столько тут таких шастало?.. Что им тут кабинет психологической помощи?.. Люди... И сколько вас таких дурочек еще будет?.. *** Девчонка весело побежала вниз, перепрыгивая через несколько ступенек. Старый дом, вздыхая, выпустил еще бывшую пару минут назад чем-то огорченную девицу на волю. Лестница, в последний раз скрипнув, затихла. Тишина. Город, окончательно проснувшись, проживёт ещё один суматошный день. Вечер, деликатно покашляв, намекнёт дню, что пора бы и честь знать. А облезлый херувим, застывший в стене под потолком последнего этажа, будет еще долго брюзжать о неблагодарности современной молодежи, мягкосердечности дома, скрипучести лестницы и скоротечности дня. Он остался один. В этом доме, в этом доме и, кажется, в целом мире. Его собратьев херувимов, как и лепнину, позолоту, мрамор и хрусталь, давным-давно поглотило время своей безразмерной, ненасытной, алчной пастью... Береза за окном, со светлой грустью взглянув на хмурого друга на стене, прошелестит что-то успокоительно нежное и, завернувшись в листочки, отправится в сказочный древний лес сновидений. Голуби-сорванцы, кричавшие что-то задорное и бодрое из-под крыши несколькими часами ранее, уснут на чердаке. Лишь старина-херувим будет до последнего ждать, досадно вздыхая. И дождется. Дверь скрипнет, впуская в старый дом ночь и двух загулявшихся студентов. Его и её. Высокого очкарика и неблагодарную утреннюю плаксу. Радостные короткие смешки, чередуемые звуками поцелуев, вскоре исчезнут. Их сменит негромкий хлопок закрывшейся двери внизу и скрип сонной лестницы. Вихрастая задавака, весело хихикнув, помахав старине-херувиму ручкой, скроется в последней квартире. Маленький ангелок в поблекшей одежде и с отбитыми крыльями, на это ничего не ответит: ведь будь ты хоть самой искусной из существующих работ известного скульптора, ты не сможешь сказать ни слова. Ты - просто облагороженный когда-то камень, от благородства которого не осталось и следа. А вот душа... Душу невозможно вытравить ни временем, ни режимом. Душу старого херувима, по крайней мере. И она у него огромна. Больше старого дома, вернее стаи сизых друзей-голубей, добрее красавицы березы за окном... Он, пожурив припозднившуюся гулёну в мыслях, с легким сердцем отправится в прекрасный сон, где до самой зари, в белоснежных пушистых облаках, будет танцевать под мелодию волшебной арфы, в окружении шумной херувимской братии... Маленький, побитый временем Ангел любви. Хранитель и душа дома. Пройдут годы. Одна стайка голубей сменится другой, березку под окном срубят, старый дом признают аварийным, и он простоит еще несколько лет бесхозным, безлюдным. Вихрастая плакса из смешной девочки превратится в целеустремленную умную женщину. Она добьётся сохранения и милого сердцу дворика и старого родного дома. И ворчун старина-херувим останется на своём месте, под отремонтированной крышей нового музея-квартиры одного известного в городе поэта. А там, внизу, на радость крылатому ангелу, пустит корни молодая красавица с нежной белой корой...