С Вами странно и мучительно легко.

- Лёнь, у Кости опять какой-то матч… - Опять? - …Ты не мог бы помочь с перестановкой?.. Которую затеяла Галина Ивановна – Веру-то и так всё устраивает. В квартире. В тёплой уютной квартире, полной запахом вкусной еды и детских шеек, и молока. В квартире. А в жизни? - Конечно. Зачем ты так улыбаешься, Лёня? Зачем к плечу прикасаешься, Лёня? Зачем с тобой легко так, что невыносимо… Скажи? Молчишь. Ты двигаешься так легко и грациозно, что я забываю о том, что передвигаю кресло, и просто смотрю на тебя взглядом проголодавшегося хищника. Схватить бы тебя, прижать к себе, хрупкую, изящную, пластичную. Подчинить себе, прогнуть под себя, и самому прогибаться… Как в танце, помнишь, Вер?.. Тогда, в клубе, как танцевали румбу, и ты смотрела мне в глаза. Ты так редко смотришь в глаза… А я не мог ответить взглядом на взгляд: я смотрел на твои губы. Ты их кусала тогда, а меня в жар бросало от каждого укуса – ты их потом ещё зализывала… Меня в жар бросает от каждого твоего движения. Голоса. …от каждой мелочи, я уже молчу о… К руке, легко и прозрачно, с улыбкой. К волосам, едва заметно пройтись кончиками пальцев по жёстким прядкам и отступить, и улыбаешься так… Дразняще и лукаво, и ноздри тонкого носа вздрагивают, как у ласки, как у куницы, вздрагивают – в такт моим трясущимся рукам. В карманы спрятать скорее, чтоб не увидел никто, чтоб не заметил. Впрочем, разве кому-то до нас есть дело?.. Только друг другу. …а у тебя руки постоянно мёрзнут. Я тебе даже перчатки подарил, ты их носишь с удовольствием, а Костя… А что Костя. Костя не замечает. Да что он, в принципе, вообще замечает?.. Даже твоей удивительной пластики заботы и красоты не замечает. Идиот. Это у нас семейное, только я идиот влюблённый, а он? Не знаю. И мне с тобой легко так, что будто исчезает весь лишний вес, неуклюжесть и комплексы. И я танцую с тобой, и ты так беззаботно откидываешь назад голову, подставляя плавный изгиб шеи, и не знаешь, что мне в неё губами вцепиться хочется до того, что по спине мороз бежит, да что там мороз – тягучая сладкая судорога… И обнимать тебя хочется очень. И чтобы перестала кофе пить так много, и руки прятать в перчатках. Прячь в моих карманах, в моих ладонях - и, честное слово, мне больше ничего не надо. Даже маминой любви. Даже папиного уважения. Только сиди на моём подоконнике, черноглазая птица счастья, и позволь мне залечить твои крылья. - Спасибо, Лёнь. На цыпочки привстать, обнять могучую шею, коротко по щеке мазнуть, и губы так близко, что одно движение – и запретный, неправильный, до судорог нужный поцелуй, и отстраниться. Ничего не было, слышишь, Лёнь?.. Ничего. Ни танцев, ни ночной прогулки по трамвайным рельсам, ни шипучей колы, тающей пузырьками веселья и радости на бледных губах. Не было, а если и было – то в другой жизни. В жизни, где я грею руки в твоих ладонях.