***
Больной. Больной. Больной. Больной на голову. Придурок, дурак, идиот и суицидник несчастный? «Да лучше бы ты сдох уже, господи»? В голове неловко проматываются те моменты, когда одна из «нынешних» пассий замечала его порезы. Невольно(специально?) цеплялась за еле появившиеся корки, сдергивая их, презрительно кривя накрашенный ротик и даже не давая сказать что-то в оправдание. Не говоря ничего успокаивающего. Тёплого. Желанного? Все как одна – со вздохом соглашались продолжать встречаться с уродом, что скребет свои ручки ножом(и канцелярским тоже), лезвием, иголками и всем, чем возможно. А ты улыбаешься. Ломая губы, кусая их, чтобы выходило правдоподобней, маскируя горечь на языке. Почему бы им не понять тебя? Не принять? Нет. Для них ты – словно отброс общества.Пусто-пусто, почему так пусто?
Через кровь выходит вся нервозность, переживания и бытовые страхи. Ты, бедный Матиас, улыбаешься только криво при встрече с другом, который заменяет тебе и семью, и весь обширный круг знакомых, и даже девушку. Расставание с очередной(и на этот раз «точно последней!») приводит ноги к дому норвежца. Это легко – от него за версту веет домашним уютом и ворчанием.***
— Матиас. Ты нехотя свою голову отнимаешь от такой уютной, пусть и холодной стены. Сонно на друга смотришь, и понимаешь даже сквозь муть в глазах – он недоволен. Вышедший в накинутой поверх домашней рубашки теплой кофте, переводящий взгляд темно-синих глаз с твоего усталого лица на свои костяшки(боже, парень, твоя привычка слишком выдаёт собственное же состояние), Лукас сжимал губы в тонкую линию. Итак не отличающиеся пухлостью, они превращались словно в тонкую полоску – которая через полчаса уже будет чертыхаться на северянина. Терпеливо повторяется. — Матиас. — Что? Норвежец вздыхает. Глубоко вздыхает; успокаивается, обводя нечитаемым взглядом фигуру приятеля. А ты пьяно похихикиваешь, привлекая тем к себе лишнее внимание. Всегда трезвый Лукас морщится повторно, да уже молча тянет тебя к себе в дом.Тепло.
***
«Опять готовил вафельные трубочки», – думаешь отрешённо, едва чуя запах чужой выпечки и уже кутаясь в шерстяной плед цвета кофе. Связанный руками твоего же друга. Лукас недоволен. Чертовски недоволен. Это видно по его нервно дергающимся пальцам. Это видно по его тяжелому взгляду. Это видно по повисшей в комнате непривычно тяжелой тишине. Ты лишь взглядом извиняешься за заляпанный кровью плед и счастливо поднимаешь уголки губ –ты дома.
— Так какого чёрта, Матиас? Окутавшее тепло прерывает чужой голос. Ты не можешь спрятать хмельное недоумение в глазах; вместо этого прячешь руки под пледом, пустив смешок и не замечая цепкого взгляда темно-синих глаз. Зато они всё замечают. Твои руки тут же оказываются зажаты худощавыми пальцами. Обгрызенные ногти задевали свежие раны, заставляли их кровоточить еще сильнее – Лукас дёргается. Лукас шипит себе под нос проклятия. — Если ты называешь это «я завязал с такой хуйней, честное слово!», то у меня есть полное право назвать тебя грязным лжецом. Ты скулишь. Жалобно; тянешься руками к хозяину такого теплого и родного дома, стараясь его ухватить. Стараясь прижать к себе частицу этого огня. Но Лукас отстраняется. И исчезает – спустя пару минут возвращаясь с бинтами. Твоё море вновь захлестывает тебя с головой. Лишает воздуха, растягивает твои губы в фальшивой улыбке и проявляет лживую ласку в глазах. Хотя по поводу второго ты еще можешь поспорить. — Лукас, всё в порядке. Лукас смотрит на тебя с сарказмом. Вновь берет твои запястья, проходится по ним мягко подушечками пальцев и разматывает бинты. — Правда, Лукас, всё в порядке. Но Лукас не верит даже твоей столь прекрасно сыгранной улыбке. Не верит и тогда, когда ты даже не шипишь от прикосновения бинтов – приятная боль вкупе с выпитым вновь приносят эйфорию.Лукас, всё правда будет в порядке.
Ты просто продолжишь приходить к нему домой по ночам после очередной бросившей суки, находя тут умиротворение для себя и наконец-то забываясь в чем-то, помимо боли. Ты просто не будешь прерывать такой обожаемый круговорот событий.