Паззл

      «Какую-то долю секунды оба, и Риддл, и Гарри, смотрели на него. Затем, не раздумывая, как бы по наитию, Гарри схватил лежавший на полу клык василиска и воткнул его прямо в сердцевину дневника.       Грянул долгий, продирающий до мозга костей вопль. Чернила потоком хлынули из дневника, по рукам Гарри потекли ручьи, заливая пол. Риддла корчило и выворачивало, он бился и визжал, а потом…» («Гарри Поттер и Тайная комната», Дж. К. Роулинг)       Гарри повалился на пол, его шрам взорвался такой болью, словно его насквозь проткнули металлическим прутом. Мальчик прижал руки ко лбу и закричал, казалось, что его голова раскалывалась и из нее выползало что-то огромное и обжигающее. В глазах потемнело, и Гарри потерял сознание.       Очнулся он от громкого восклицания:       — Мерлин, какой же я идиот!       Головная боль прошла, словно ее и не было, и Гарри сумел приподняться и сесть. Посреди Тайной комнаты чуть в стороне от туши василиска стояла совершенно здоровая Джинни. Выражения лица он разглядеть не мог — очки слетели, когда он упал, — но ругалась именно она.       — Какой же я невообразимый идиот, — повторила Джинни и, заметив, что Гарри пришел в себя, прикрикнула: — Поттер! Очки рядом с твоей правой рукой.       Кусочки головоломки сложились, и Гарри, быстро надевая очки, вскочил на ноги:       — Где Джинни? — спросил он резко.       — Думаю, нигде, — ответила Джинни, то есть Волдеморт. — Она отдала мне слишком много своих сил, всю свою душу. Ты пока не поймешь, но это необратимый процесс.       Гарри опустил голову. Он проиграл. Теперь Волдеморт обрел тело, вернулся и наверняка убьет его. Вряд ли мамина защита сможет в третий раз спасти его, и он просто погибнет, а в мире снова настанут темные времена.       — Что, умирать собрался? — спросил Волдеморт. — Зря, ты мне еще пригодишься.       В груди у Гарри вспыхнула надежда. Если бы удалось вывести Волдеморта наверх, Дамблдор легко одолел бы его!       — Чего ты хочешь?       Волдеморт рассмеялся, и, хотя смех у него был высокий, как у любой девчонки, прозвучало это жутко.       — Гарри, ты такой наивный ребенок! Твои мысли написаны у тебя на лбу. Да-да, как раз рядом со знаменитым шрамом. А теперь сядь.       И Волдеморт первым последовал своему совету, опустившись на каменный мокрый пол. Впрочем, мантия Джинни и так была мокрой насквозь, так что хуже не стало. Гарри бросил взгляд на топчущегося возле продырявленного дневника Фоукса и все-таки сел, хотя общаться с убийцей родителей не хотелось. Было страшно, к тому же он знал, что должен попытаться убить Волдеморта.       — Итак, что тебе нужно, — Гарри сглотнул и добавил, — Волдеморт?       Тот усмехнулся:       — Гарри, тебя в детстве не учили мыслить логически? «Я — лорд Волдеморт» — анаграмма, ее нельзя разрывать. Все равно что обращаться к тебе «Гапотр».       — Тебя все так называли, и ты не жаловался, — отозвался Гарри, стараясь не глядеть на собеседника.       — Ошибка. Я cам себя так называл, а вот остальные называли меня либо по-старому, Томом, либо Повелителем. Хотя последних я плохо помню.       Гарри ошарашенно поднял глаза на Тома:       — Что значит «плохо помнишь»?       Том задумался, сложив руки на груди:       — Подробности расскажу позднее, пока тебе будет достаточно того, что мои подлинные воспоминания ограничиваются шестнадцатью годами. Сейчас я на каких-нибудь пять лет старше тебя, и даже о смерти твоих родителей знаю только от малютки Джинни.       — Расскажешь позже? С чего ты взял, что я стану слушать тебя, а не… — Гарри осекся, поняв, что чуть не выболтал свой план.       Том снова рассмеялся:       — А не выдашь меня любимому тобою Дамблдору? Это ты хотел сказать, Гарри?       Гарри прикусил язык и принялся лихорадочно соображать, как бы ему усыпить бдительность врага. Ему сильно не хватало Гермионы: она бы точно придумала, что делать!       — Скажи мне, Гарри, почему ты так мечтаешь убить меня?       Гарри чуть не задохнулся от удивления и возмущения, услышав этот вопрос.       — Ты убил моих родителей, из-за тебя я жил у Дурслей, и ты — самый злой волшебник в мире.       Выговорив это, Гарри покраснел: обвинение получилось несолидным, но ведь он никогда и не готовился к тому, чтобы высказать лорду Волдеморту все, за что его ненавидит.       Том помолчал, дав мальчику возможность осознать, как по-детски прозвучали его слова, а потом мягко сказал:       — Клянусь, я не помню, как убивал твоих родителей. Но судя по тому, что я знаю, шла война. На войне убивают и умирают. Твои родители боролись с моими приспешниками. Зачем я пытался убить тебя, годовалого младенца? Мне самому интересно. Я не чувствую в себе желания убивать детей — это бесполезно, а смерть, особенно чужая, должна нести пользу.       Гарри торжествующе вскинул голову.       — Ты действительно чудовище!       Том пожал плечами, смешно наморщив конопатый нос:       — Убийство — не худшее из преступлений. Некоторым людям просто не стоит жить. Вот, например, моему отцу.       — Ты убил своего отца?       — Да, и не жалею. Богатый, самодовольный маггл бросил мою мать на седьмом месяце беременности, просто вышвырнул ее на улицу, как собаку. Мне было пятнадцать, когда я познакомился с ним, — он расхохотался мне в лицо и заявил, что с отродьем шлюхи ничего общего иметь не желает. Я убил его.       Гарри почувствовал, как слюна во рту становится вязкой от отвращения. Это существо говорило о чужой смерти, как о завтраке или об Истории магии: со скукой и равнодушием. С другой стороны, Гарри представил себе, как вдруг узнает, что его отец жив, разыскивает его, бросается к нему на шею и вдруг слышит такое. Как бы он поступил? Совесть, говорившая голосом Гермионы, утверждала, что он простил бы отца и вернулся бы к Дурслям, но сердце подсказывало, что, возможно, он поступил бы так же.       — А что это за Дурсли, в которых ты меня обвиняешь? — спросил Том, прервав его размышления.       — Мои родственники. Они магглы и ненавидят все магическое, меня в том числе. Я жил у них до одиннадцати лет, а теперь только на летних каникулах.       — Они бьют тебя? — с каким-то болезненным интересом спросил Том.       — Старшие — нет, разве что подзатыльники дядя отвешивает да за ухо таскает. А вот кузен с друзьями могут и избить, — сказал Гарри и, чуть помолчав, прибавил: — Если поймают. А еще я до одиннадцати лет в чулане жил.       Том как-то странно хмыкнул и сообщил:       — Завидую, — а увидев удивление Гарри, пояснил: — Собственный чулан — это круто. Я не отказался бы в детстве.       Судя по лицу Джинни, Том не врал, и Гарри спросил:       — А где ты жил?       — В приюте. Дортуар на двадцать человек, два душа на всех. Поверь, собственный чулан меня бы порадовал.       Гарри почувствовал стыд. С одной стороны, он сидит и болтает с врагом — это ужасно. С другой стороны, он ничего не знал об этом враге, и теперь слышать такие подробности было неприятно. Легко ненавидеть грозного темного мага, и очень трудно — ребенка из приюта, который завидовал ему, Гарри, потому что у него был темный чулан под лестницей.       — Не хочу особенно говорить о приюте. Если кратко, то там было отвратительно. Знал бы ты, как я ненавидел Дамблдора в те годы!       — Дамблдор-то тут причем?       — А, старый спор. Я был лучшим учеником своего курса, а потом и факультета, и несколько раз обращался к директору Диппету с просьбой разрешить мне остаться в школе на летних каникулах. Он был готов на это пойти, но каждый раз в последний момент отказывал. А в конце третьего курса я услышал, как Дамблдор убеждал его в том, что мне полезно будет поддерживать связь с миром магглов, а значит, нужно снова вернуться в приют. Убивающее проклятье я выучил именно тогда. Применить не решился, но любил мечтать о том, как удивится профессор, получив от идеального студента Тома Риддла «Аваду».       — Дамблдор наверняка хотел как лучше, — тихо сказал Гарри, не веря самому себе. Он тоже хотел бы оставаться в Хогвартсе, но у него хотя бы была причина возвращаться к Дурслям — мамина защита, а у Тома ничего подобного не было. Неужели нельзя было разрешить ему пожить в школе?       — Том, — спросил Гарри после минутного молчания, — вот ты сейчас разговариваешь почти нормально, только смеешься жутко. А в прошлом году ты был просто психом.       Упоминание прошлого года Тома заинтересовало, и Гарри рассказал ему историю с философским камнем, спросив в конце, неужели тот не помнит.       — Ладно, Гарри, мне все равно понадобится твоя помощь, так что расскажу. Но потом я сам сделаю тебе защиту от чтения мыслей, а то тайна перестанет быть тайной в тот момент, когда ты встретишься взглядом с Дамблдором.       — Что? — ошарашенно спросил Гарри и с ужасом узнал, что, оказывается, некоторые маги могут читать мысли. И Дамблдор тоже. Мальчик сглотнул: знать, что в его голове ковыряются, было страшно.       — Итак, когда я был подростком, Лондон несколько раз бомбили. Вокруг умирали сотни людей, каждый день. Мне было страшно, и в какой-то момент у меня появилась просто-таки навязчивая идея — защититься от смерти. Был я, как ты, возможно, уже слышал от меня же, идиотом, и форму защиты выбрал крайне опасную. В итоге в мире оказалось семь кусочков Тома Риддла.       При этой цифре у Гарри чуть не вылезли глаза на лоб. Думать о семи лордах Волдемортах ему не хотелось.       — Чем на большее число частей я рвал себя, тем большим психом становился. То, что в итоге погибло в доме твоих родителей, разве что заклинаниями кидаться могло — мозгов там уже не осталось, про эмоции вообще молчу. Я сам — половина с небольшим довеском. Думаю, чувствую, но вот с воспоминаниями о собственной жизни — беда. Да и взрослым волшебником себя не ощущаю, скорее, как раз на шестнадцать. И теперь я очень хочу получить себя обратно, да и от собственного тела не отказался бы. А в этом мне понадобится твоя помощь.       — Что ты будешь делать, когда полностью… э-э… соберешься? — поинтересовался Гарри с опаской.       Риддл довольно потер руки:       — Спасать этот мир!       — Убивать людей? — уточнил Гарри, но Том возразил:       — Вовсе нет, положусь на свое обаяние и твою славу. Обойдемся мирным переворотом: магов и так мало, убивать их просто жалко, — а потом уточнил: — Ну что, по рукам?       Гарри посмотрел на совершенно не по-девчачьи выглядевшую Джинни с подозрением, вздохнул, сказал себе, что еще пожалеет, но протянутую руку пожал, подтвердив:       — По рукам.