Idea fix

      Глаза Розочки всегда источают особенный свет, живой и тёплый. Но в этот раз, кажется, они горят чересчур воодушевлённо и ярко. И это рождает в душе Цветана нехорошие подозрения, одно другого краше.       — У меня есть замечательная мысль, — говорит Розочка. И придвигается чуть ближе, словно хочет посвятить Цветана в жутко таинственный заговор.       — Представляю себе.       А если быть честным, то с точностью до наоборот. Цветан именно что не представляет, что могла задумать Розочка на этот раз. В голове у принцессы — нет, теперь уже у королевы! — вечно кипят шальные, дикие совершенно мысли. Уследить за ними Цветан даже не пытается. Перескоки через зияющие логические пропасти, с которыми Розочка управляется легко, словно бы шутя, троллю не под силу.       Глаза Розочки сияют, словно две яркие звезды — но будет ли возможным уйти за ними так же далеко, как за светом Полярной звезды?..       — Мы можем отправиться искать твою бабулю! — восклицает Розочка. В её зрачках плещется живое, горячее воодушевление; чувствуется, что королева сама опьянена своей шикарной, сулящей новые приключения идеей.       А Цветан ищет глазами стенку, в которую можно будет хрустко и выразительно удариться лбом.       — Не чувствую в тебе радости, — напрягается Розочка. И никак ведь ей не объяснишь, глупой, милой, что у определённых границ просто необходимо останавливаться, потому что чудеса не резиновые и дальше не растягиваются. Пока жизнь всячески потакает девушке — ну какие из такой жизни можно извлечь уроки?       — Ты спятила, да? — задушевно, почти шёпотом спрашивает Цветан. В его глазах эта идея не выглядит привлекательной. Вообще идеей не выглядит. Максимум — фантазией, сиропно-пурпурной и зефирной. — По-твоему, мою бабулю всё это время держали в кастрюле в надежде, что она от этого станет вкуснее и принесёт больше счастья?       — Но ведь Ручейка же мы нашли, хоть ты и твердил, что его уже съели! — напирает Розочка. Для Цветана это совершенно не аргумент. Несколько часов и несколько лет — несравнимые промежутки времени. Нельзя говорить о них одинаково легко.       — Ты хоть представляешь себе, сколько лет назад бергены её схватили? За твоим дружком мы пришли быстро, его только лизнуть разок успели. А моей бабули нет уже несколько лет! Почему ты заставляешь меня снова и снова повторять, что её съели, съели, съели?! — со слезами на глазах шипит Цветан. Каждое слово отзывается в груди болезненным эхом. Даже время не может справиться с этой болью, хоть и ослабевшая за прошедшие годы, она до сих пор здесь — трогает сердце колкими лапами и впивается горечью в горло. Цветан задыхается от наплыва горьких воспоминаний и ничего не может с этим поделать.       У Розочки огорчённо вытягивается лицо. Даже её лихо вздёрнутый носик, кажется, теряет свой живой задор. Девушка опускает глаза и неловко шаркает ногой по земле, пытаясь оправдаться: — Прости. Я думала… я, я не хотела…       Цветан вздыхает. И закатывает глаза, загоняя обратно вглубь упрямые, непослушные, горячие слёзы.       — Я знаю. Ты хотела как лучше.       Она ведь и правда хотела как лучше — она по-другому и не умеет, добрая наивная девочка. Цветан обнимает огорчённо съёжившуюся Розочку. И осторожно пытается ей объяснить: — Понимаешь, это рано или поздно всё равно со всеми случается. Кто-то из твоих близких уходит. Насовсем. И если не получится это принять, то дальше будет только больнее и хуже.       — Я не подумала о том, что тебе может быть больно, — виновато бормочет Розочка. — Я же как лучше, я помочь тебе хотела, правда…       — Я верю.       Цветан ласково гладит её по склонённой голове — как ребёнка, её, королеву! — и думает, что ему, в общем-то, тоже есть ещё чему поучиться у жизни. К примеру, держать свою боль в узде и не выплёскивать её на первого, кто подвернётся. Особенно если этот «кто-то первый» — весёлая, жизнерадостная, наивная Розочка, ещё так легко ломающаяся перед чужой горечью, словно крыло пегаса, такое сильное издалека, но такое неожиданно хрупкое под пальцами.       А пока Цветан снова и снова повторяет, что верит чистому сердцу Розочки. И готов повторить столько раз, сколько потребуется, чтобы в глазах королевы вновь засияло солнце.