Уравнение со всеми неизвестными

О чашке чая речь даже не заходит. Речь вообще ни о чем не заходит, но мне комфортно в нашем молчании. Каким-то шестым или другим по счету чувством я знаю, что мы проведем эту ночь вместе. Только по поводу ее исхода все мои чувства, сколько бы их ни было, упорно молчат. Но сейчас меня это совершенно не волнует: всю дорогу ты так и не убираешь свою руку. Темнота продолжает бережно скрывать нас: во дворе не горят фонари, в подъезде выбиты лампочки, только тускло светит луна, но и ее постоянно закрывают облака. В любой другой вечер я бы, безусловно, посетовала на некомпетентность коммунальных служб, ухудшившуюся криминогенную обстановку и что-нибудь еще, но сегодня меня все это совершенно не трогает. Меня вообще ничего не трогает. Кроме тебя и твоей руки, так бережно сжимающей мою руку. Робкие мысли о том, что я безвольная, жалкая и далее по списку, я душу слишком мощным для слабохарактерного человека усилием воли. Но все-таки не достаточным. «Что мне, в самом деле, подумать не о чем?» - это уже совсем оправдание для бедных. Я уже не задаюсь вопросом о том, почему вообще буквально заставляю себя вспоминать о мести, хотя должна пылать ею. Еще в машине я примирилась с действительностью: я все еще люблю тебя. Просто люблю, и к чертям все нюансы формулировок. Осознание этого факта не приносит мне желаемого облегчения: хоть я избавилась от камня на душе, на его место приходит изнуряющее опустошение. Я больше не спрашиваю у Мироздания «почему?» и «за что?», не вижу смысла. Просто так сложилось, что из всех неподходящих кандидатур я выбрала самую неподходящую. С бОльшим успехом я бы могла влюбиться даже в инвестора. Я заглядываю в твои глаза, тщетно надеясь разглядеть что-то в темноте подъезда. Не нарушая хрупкого молчания, мы поднимаемся на лифте до моего этажа. Только когда приходит черед открывать дверь, я осознаю, что мы все еще держимся за руки. Душу омывает приятное тепло… … Квартира встречает все той же непроглядной тьмой, но нам не нужен свет. Мне-то понятно, почему, но вот осознание того, что ты до сих пор помнишь планировку моего дома, заставляет сердце болезненно сжиматься. Что ты делаешь со мной? Скинув ботинки и пристроив пиджак на вешалку, ты располагаешься на своем некогда любимом кресле. - Некоторые вещи не меняются, не так ли? – хрипло улыбаюсь я, разрывая, наконец, наше молчание. Ты тихо фыркаешь, а я чувствую, как все во мне отзывается на тебя – чувство влюбленности все сильнее окутывает меня своим теплым коконом. Бросив сумку где-то около двери, я опускаюсь на подлокотник кресла, прижимаясь к тебе всем телом, а ты вновь переплетаешь наши пальцы. - Что мы будем делать дальше? Отличный вопрос. - Почему ты сразу не сказал мне, что у компании нет никакого долга? - А ты бы согласилась мне помогать? - В чем? Когда я убила почти целый день на выяснение такой приятной мелочи, как финансовое благополучие компании, я сначала подумала, что вы меня разыграли. Потом подумала, что вряд ли он стал бы тебе помогать. Он бы с большим удовольствием подпортил тебе планы. - Так он и подпортил, - мягко улыбаешься ты, целуя меня в плечо, - он же рассказал тебе про компромат. «Он так же говорил и что-то о долгах. Врал или нет?» - Объясни мне, что вообще происходит? – в моем голосе звучит твердость, я слезаю с подлокотника кресла и устраиваюсь на стуле напротив, всячески демонстрируя намерение докопаться до истины всей этой дурацкой истории. Всячески скрывая хрупкость этого намерения. Ты смотришь на меня долгим взглядом, очевидно, подбирая слова. Вдруг ты встаешь с кресла и опускаешься передо мной на колени. - Ты меня пугаешь, - тихо говорю я, не отказывая себе в удовольствии зарыться пальцами в твои волосы. Ты слабо улыбаешься, беря мои руки в свои и осторожно сжимая их, – только после того, как ты начинаешь говорить, я понимаю, зачем ты это сделал. - Я убил человека. Мое сердце пропускает удар, сбиваясь привычного ритма. В голове стоит звенящая тишина. Во рту противно пересыхает. Вот уж чего-чего, а такого я не ожидала. Я ждала… ну, не знаю, чего, но точно не этого. - Что? – мой голос шелестит как бумажные страницы. - Так получилось. - Что значит, получилось?! Это все, что ты можешь сказать?! Скажи, что это просто шутка, пожалуйста, – с каждым словом мой голос взлетает на несколько октав. Я резко встаю, отталкивая твои руки, уже благополучно позабыв, о чем собиралась с тобой говорить. Я пячусь от тебя к стене, а ты все также стоишь на коленях. - Это не шутка. - Это была самооборона? - Это неважно. - Да что мне клещами из тебя слова тянуть? - Детали не имеют значения. Факт в том, что это случилось. «Ох, нет, дьявол как раз кроется в деталях». Я смотрю на тебя ошалелыми глазами, не в силах поверить в услышанное. Звенящее напряжение ощутимо физически настолько, что я начинаю задыхаться, перед глазами все плывет. Я с тихим стоном сползаю по стене на пол. - Ты хотя бы можешь сказать мне, кого ты убил? Ты молча смотришь на меня, не отвечая. Сердце вновь заходится в паническом стуке. «Мне снится кошмарный сон. Я сейчас досчитаю до трех и проснусь». Но, конечно, когда я досчитываю до трех, ничего не изменяется, только приобретает новые краски. Темнота квартиры вдруг перестает быть уютной, а молчание - комфортным. Теперь тьма кажется мне зловещей, а тишина острой, почти режущей. Кое-как мне удается взять себя в руки, не скатившись в откровенную панику. Пошатываясь, точно пьяная, я нетвердым шагом иду на кухню и, открыв кран, пью воду прямо с ладоней, как в детстве. Может, стоит выпить чего-нибудь покрепче? Там, в открытом шкафчике, в неверном свете луны приветливо поблескивает бок недавно приобретенного, еще не початого терпкого ирландского виски. Нет, лучше не надо. Сейчас мне как никогда до этого нужна ясность мысли. Я не знаю, что мне делать, как реагировать. Мысли в панике мечутся в голове, исчезая прежде, чем я успеваю ухватиться за них, сформулировав окончательно. В полицию нельзя, я просто не смогу… От злости (от отчаяния?) я рычу, запуская руки в волосы, инстинктивно стараясь притупить душевную боль физической. Пытаясь успокоиться, я делаю глубокий вдох и считаю до тридцати. Позже, делая новый судорожный вдох, я чувствую, как истерика оставляет меня. На все еще не гнущихся, но уже более уверенных ногах я возвращаюсь к тебе. Ты сидишь, обхватив голову руками и застыв, воплощая в себе отчаяние. "Я убил человека". Эти слова громом раздаются у меня в ушах, когда я опускаюсь на колени рядом с тобой. Осторожно прижав твою голову к своей груди, я уже привычным жестом зарываюсь в твои волосы. "Я убил человека". - Все хорошо, слышишь? Все обязательно будет хорошо. Я с тобой. Я тебя не брошу, - размеренно шепчу я, мои руки гладят твою шею и спину. Постепенно я чувствую, что окаменелость уходит из твоего тела, что ты прижимаешься ко мне в ответ. В конце концов, я чувствую твои объятия. - Я люблю тебя, - раздается в тишине, - всегда любила. Ты легко прижимаешься губами к моим губам и откидываешься на спинку кресла, усаживая меня на своих коленках. Ответного признания нет, да я и не жду его. Любовь не требуют, ее дарят. Зато объяснения как раз требуют. - Ты расскажешь мне, что произошло? - Да.