Каменный остров души

Красный ещё совсем не скоро вернулся в Бюро в тот вечер. Когда мальчишка ушёл, а Лиз и Майерс допили кофе и ушли с улицы, Хэллбой направился за ними. Не так уж часто случалось, что ему не хотелось, чтобы его заметили. Но сейчас был именно такой момент. Тихо и аккуратно он направлялся следом за объектами слежки, улавливая обрывки их разговора. Эти двое болтали обо всём подряд: о ночном городе, о далёких пастбищах и лесах за ним, про шалости детства и юношества, хотя это рассказывал в основном молодой агент Бюро. А Лиз слушала, смеялась его шуткам, с нежной задумчивостью разглядывала расплывчатое отражение фонарей. Красный не мог не отметить, что ей нравится эта прогулка. Она всё искреннее реагировала на слова Джона, практически забыв о своих проблемах и комплексах. И о нём. Внутри Исчадья разгорался огонь ревности и злобы. Он ещё даже не осознавал этого. Но едкое чувство заставляло следовать дальше. Вот парочка остановилась. Под светом фонаря Джон Майерс взял руки Лиз и что-то тихо сказал ей. Красный не слышал, что именно — его укрытие находилось дальше зоны слышимости. Однако это не помешало ему понять, о чём этот малый говорит в столь располагающей обстановке. Слишком вокруг было тихо и безлюдно. Он внимательно следил за реакцией Лиз. Та не смотрела ему в глаза. Это не могло не радовать. Но и не отнимала рук. Она молча слушала Майерса, спокойно, не прерывая, пока не закончил. И даже после его речи не проронила ни слова. Хэллбой нервничал. Он чувствовал, что сейчас решается возможно самый важный вопрос в его жизни. Беспокойство и ревность сжигают его изнутри. Но он уже высказал всё. И Майерс теперь тоже. Пришла очередь Лиз. Красный наблюдал, как соперник вопросительного заглядывает в глаза девушке. Она наконец поднимает взгляд и что-то говорит. Красный готов отдать всё на свете, чтобы услышать её ответ. Но дальше происходит то, что он никак не ждал. Даже мысли его замирают, пока он смотрит, как она целует Майерса. Тот, похоже, также ошарашен, но он счастлив. И она, отстранившись, смотрит на него смущённым, но тоже счастливым взглядом. Он крепче сжимает её руки, что-то говорит. Она кивает. Вдвоём они уходят куда-то, явно не в Бюро. А Красный остаётся. Остаётся наедине с осознанием произошедшего. Зародившийся огонь ревности заливает гнилой водой обиды. Из мыслей остаётся одна, давящая, словно тысячелетняя скала и затмевающая собой весь мир: Лиз выбрала Майерса. Когда Красный ещё только предполагал, что будет, если она выберет не его, он считал, что тут же сделает из молодого агента Бюро отбивную. Или увезёт Лиз куда подальше от всех. Или... На самом деле, он плохо представлял саму вероятность, что Лиз купится на сомнительные ухаживания Джона. И он не знал, что теперь делать. Может, он просто не так понял? Может, он ошибся? Красный двинулся следом за ушедшими, стараясь убедить себя, что глаза обманули его. Но остаток ночи показал обратное. Его Хэллбой провёл напротив окон квартиры Майерса. А когда вернулся в Бюро, его ожидал ещё один удар — мёртвое тело Тревора Бруттенхолма. Внутренний мир Хэллбоя обратился в камень. Где-то внутри этой глыбы кипел огонь адской ярости, но снаружи холодные ветра одиночества опустошали все мысли и мечты. Его дом, его семейная жизнь, принятие его личности людьми были унесены этим беспощадным ветром, оставляя лишь спрятавшихся в пустой земле червей сомнений и мести. Целое поле НИЧЕГО. Надо ли говорить, что Красный был раздавлен? Его отвергла возлюбленная, его отца убили. После всего произошедшего он впервые не знал, куда себя деть. Его мысли метались от Майерса к Распутину, подсознательно в поисках субъекта его мести и злобы. Бушующий вулкан жаждал обрушиться и поглотить кого-либо, уничтожив и окружающий пустой камень. Хэллбой не хотел думать, что будет после. Его душа сейчас покоилась подо всем этим страшным, холодным и одиноким миром. Он знал, что отчуждённость не спасёт его. Да, он смог спрятаться от всех на время. Но посещение его логова было очевидно. Чёрт возьми, он знал, что это будет Лиз. Он даже готовился к этому разговору, прикидывая, сможет ли смотреть ей в глаза и как потом вести себя, видя Джона. Они не знали, что он наблюдал в ту ночь, что он ВИДЕЛ. Они не смогут понять, что под опустевшей каменной плитой готовы взорваться ярость и ревность. Но вот в комнату зашла Лиз. Она явно хотела утешить его в настигшем горе. Но, видя её, он промолчал и не желал ничего слышать от неё. Исчадье побоялся сказать слово, ожидая, что вместе с ним наружу вырвется зловонный туман обиды. Хорошо, что она не сказала ни слова про них с Джоном. Хотя на некоторое время замялась, теребя в руках край блузы. Не приближаясь к девушке, Красный попросил ее уйти. На какое-то время острое чувство одиночества притупилось. Холодный ветер стих, заплутав в обыденности и делах. На самом деле благодаря Мэннингу. После смерти Тревора на него легли все обязанности главного, и, чтобы втянуться, Том хорошенько засел за дело Распутина. В конце концов, это было делом чести... Красный старался лишний раз избегать встречи с Лиз или Джоном, хотя работа обязывала. Каждый раз, когда он смотрел на Лиз, его обдавало леденящим ветром одиночества. А когда попадался Майерс... Тогда Хэллбой просто убивал чудовищ. — И взглянул я... И узрел ангела... И ключ к вратам ада в его правой руке... Распутин говорил и говорил, пока Красный изучал новое чувство, возникающее в его душе. Каменные берега начинали затоплять волны отчаянья. Мощные, липкие, настойчивые. Как кандалы, сдерживающие его на месте, сковавшие Именем. Они тянули на дно. — Открой замки! — голос Распутина пронесся над утопающими в бездне отчаянья берегами. — Красный, не надо! Не открывай! Чёртов Майерс... Жалкий слабый человек. Как могла она предпочесть его? Он никогда не сможет дать ей то, чего она хочет - быть собой. А Красный мог. — Представь себе: рай для тебя и для неё! "Выпусти свой огонь ярости. Перестрой мир для вас двоих". Казалось, Григорий говорил сразу в двух мирах - в привычном, где начиналось затмение и происходило древнее колдовство, и внутреннем мире Хэллбоя, где остатки его окаменевшей души утопали в отчаянии, а земля тряслась над кипевшей яростью. "Только ради неё". Красный не произнёс эти слова, но Распутин его услышал. "Анунг Ун Рама. Твоё подлинное Имя! Произнеси его и открой замки". — Моё имя - Анунг Ун Рама. Тяжёлые доски упали к ногам Красного, а каменная твердь в его внутреннем мире дала первую трещину. Огненная корона заняла своё положенное место. Не глядя ни на что, он подошёл к древнему монолиту — вратам ещё более древних Богов. Прочный механизм легко поддался каменной руке. — Вспомни, кто ты такой! У тебя есть выбор, дарованный тебе отцом! — крики Майерса где-то за завесой грохота каменной тверди, покрывающейся огненными линиями трещин. — Нет у тебя никакого выбора! — яростный шёпот Распутина почти не слышен среди гула вырывающегося из заточения пламени. Красный посмотрел на то, что мгновение назад было луной. Сейчас в ней зиял чёрный портал, уводящий в неведомые дали, во тьму. В такую же тьму, какая окружала его небольшой остров в океане безысходности. — Свой выбор я уже сделал... Красный взялся за второй замок с криком, полным отчаянья и боли. Лавина огненной ярости хлынула из плена, уничтожая каменные обломки души. Липкие волны безнадёжности зашипели, растворяясь в этом адском огне, порождая невиданных прежде существ. Только самые древние людские предания сохранили намёк на существование оных. Чёрные бесформенные тени налетели на всех, кто был рядом. Послышались крики, вопли, полные ужаса и сумасшествия. Причитания Распутина и молитва Огдру Джахад оборвались глухим стоном и звуком рвущихся тканей и плоти. Рвущихся ИЗНУТРИ. Древний храм разваливался на части, как и весь мир вокруг, падая на колени перед новым Властителем. В этом пламени и ужасе Анунг Ун Рама обрёл себя. От каменного острова его души, где некогда цвели сады и сверкали на солнце окна в уютных домах, не осталось ничего. Лишь невообразимый огонь ярости, волны отчаянья и тихий ветер печали, бессмысленно летающий в непроглядной древней Тьме.