сознательно

В этот раз ледяной душ не помогает. Кагура, вся мокрая и уставшая после тяжкой работы, оставляет все попытки привести его в чувство и прислоняется спиной к грязной ванной плитке, шумно вздыхая. Сого никак не отпускает, ибо смотрит в одну точку этими своими замутненными, нечистыми, красивыми глазами будто сквозь стену, чему-то улыбаясь. Ято уже не хочется знать, чему именно. Выводить его из наркотического состояния тоже надоело. И ореховые глаза с кровавой пленкой, вероятно смотрят не на неё, а сквозь призму другого мира. Возможно, на ту другую Неё, по иную, его собственную сторону реальности. О которой Кагуре лучше не знать. Она понимает это после четвёртого года знакомства с Окитой, но, почему-то, так и решается больше не открывать для него двери своего дома. Истории о том мире её забавляют и пугают одновременно. Ибо там у неё старший брат, пусть и ушедший из семьи; отец, и видит она его только раз в год, но зато огромная куча друзей. Семья, которой Кагура лишилась здесь, ожидает её — только кинь таблетку в рот. Окита снова затягивается кашлем, хватается серыми пальцами за край ванны и поднимается на ноги, громко и надрывно смеясь, захлебываясь кровью. Красные пятна на грязной плитке, вода, стекающая с одежды и пустой смех уже «не» живого человека.

***

Он называет её Кагурой в сознании и сжимает в объятьях, давясь теперь уже собственными слезами, тихо всхлипывая. Девушка гладит его по голове, шепчет слова успокоения и внимательно прислушивается к чужому дыханию. Просит остановиться, пойти к врачу и завязать с таблетками. Вот только к одному лекарю уже слишком поздно, а ко второму теперь без нужды. Парень бормочет нечто нечленораздельное, а Ято вздрагивает, когда кровавый отблеск возвращается на место. Теперь Сого называет её Чайной, и иногда даже бьёт, не сильно, но достаточно, чтобы она потом ходила несколько дней с синяком под глазом. Грузчик, привозящий им овощи, советует бросить безнадежного мальчишку, заняться собой и начать жить для себя, а не заниматься самоуничтожением ради чужого полумертвого человека. Ято моргает, пытаясь отбросить глупую идею поступить как велено, но как только нога переступает порог её маленькой квартиры на втором этаже магазина, что больше служит чердаком, чем домом, мысль исчезает сама по себе. Затуманенные глаза полны чего-то необъяснимо тёмного и обречённого. Сого утонул в пустоте давным-давно, а Кагура зачем-то бросилась за ним следом. Заранее безнадёжное и безвыходное желание помочь утопающему. Потому, как у Ято нет ради чего жить. И глупая эгоистическая выходка обернулась совместным погружением в самую пучину мрака, где кроме острых осколков несбывшихся мечтаний и безнадеги ничего нет. Они проникают под кожу, впиваются в вены и сладкой негой растекаются по телу, обманчиво успокаивая. Вот только хватает этого ненадолго. И чувство уничтожающей ответственности душит, забивает трахею, закладывает уши и скидывает на плечи тяжкий и мучительный груз одиночества. Да. Одиночества. Она уверена в этом.

***

Чахотка прогрессирует стремительно, прямо пропорционально с увеличением дозы дешевой наркоты в теле Окиты. А те ничтожные разы, когда он не пребывал под влиянием дури, исчезли напрочь, будто нормального Сого никогда и не существовало. Девушку это пугало, а те красивые орехового оттенка большие глаза уже не возвращались к своему начальному цвету. Тихий шепот однажды ночью выбрасывает Кагуру в жестокою реальность, в которой проблема с наркотиками — не самое главное. И, почему-то, это рождает надежду на осознание парнем собственных ошибок. Юноша плачет, а крови на его простынях больше обычного. Крохотные, черные и сгнившие куски мяса лежат рядом с футоном, Сого держится за горло, второй рукой опираясь о пол. Слезы вперемешку с кровью и соплями текут по его лицу, глаза покрасневшие, но... живые. Ято громко втягивает воздух, сдерживая дрожь в руках, понимая, что не должна оставлять друга в такой беде. — Позови меня, — мягко просит она, протягивая смоченное холодной водой полотенце. Окита сильнее затягивается кашлем, теряя опору с громким стуком бьется об пол. Сого называет ее Кагурой, когда находится рядом, сжимая в объятьях. Садист зовет ее Чайной, а потом бросается с кулаками и оскорблениями. Другие бы назвали его душевнобольным, вот только сломленный — не больной. — Кагура, — еле слышно бормочет он, и девушка срывается к нему, осторожно приподнимая, вытирая лицо полотенцем, шепча слова успокоения. — Кагура, Кагура. В бреду шепчет он, снова выплевывая куски собственных лёгких, давясь рвотой и кровью, слезами и соплями. Ято гладит его по спине, помогает кое-как выровнять дыхание и сесть на край футона, попутно протирая лицо холодным полотенцем. — Сого, нужно поехать к врачу. Давай я вызову скорую, пожалуйста. Вот только на лжи долго не протянешь. И Кагура и Окита знает об этом не понаслышке. А дней становится все меньше, время никак не хочет остановиться. — Я боюсь умирать, — говорит он, утыкаясь лбом ей в плечо. — Мне не хочется бросать тебя одну. Иногда Сого рассказывает ей о том, что происходит в другом мире. Там они с ним все время дерутся и ругаются, желая друг другу смерти. Вот только ничего не выходит, а в трудных ситуациях они всегда действуют вместе. Такие ненавистные друзья. Девушка смеётся и говорит, что не терпела бы такого Окиту, и если бы действительно могла убить, то он был бы первым в её списке. Юноша тоже мягко улыбается и говорит, что они слишком крепко связаны. И здесь, и по другую сторону идут рука об руку, поддерживая. Но их история ещё не подходит к концу. В этом же мире почти дописан эпилог. — Пожалуйста. Кагура глотает ком в горле, удивляясь, как при такой близости все ещё не заразилась, ибо подобного она тоже больше не выдержит. Сого боится умирать. Она же не может больше кого-то потерять. Нет ничего ужаснее закрытых крышек гроба. Тела родителей были настолько изуродованы после аварии, что ей даже не разрешили на них посмотреть. Тёплый взгляд синих глаз отца и нежная улыбка матери — похоронено под толстым слоем земли. — Пообещай мне, — Окита поднимает голову, осторожно протягивая руку в сторону её лица, — что проживешь долгую и счастливую жизнь. Найдешь мужа-идиота, который будет любить тебя безумно, и вы с ним настрогаете целую руку рыжих детишок. У вас будет огромный белый пёс, и ты назовешь его Садахару. Будешь приносить мне на Обон соус табаско и острое печенье. — Идиот. Ято не умеет красиво плакать. Синие глаза сейчас наверняка покраснели, а лицо исказилось в уродливой гримасе. — Как я хотел бы тебя поцеловать. Девушка тянется к нему, но он останавливает, говоря, что так она никогда не сможет исполнить своё обещание. Потом она кладет задремавшего парня на футон, а сама набирает номер скорой. Дыхание Окиты останавливается по пути в больницу. Кагура держит его за руку до самого конца, тихо просит заткнуться и стереть с лица улыбку, пока он умоляет простить его.