***
Хадижа сидела во внутреннем дворе, возле декоративного бассейна, в котором плавали лепестки роз, распространяя свой аромат в каждый уголочек этого тихого места. Здесь было не так жарко, как на балконе, но света вполне хватало, чтобы рисовать. Зейн подошел со спины, но Хадижа точно знала, что это он. Может, виноват аромат сандала, может, звук шагов, почти не слышный, мягкий, словно поступь хищника, походка танцора, но за секунду до того, как он заговорил, мурашки прошлись по спине, от затылка вниз, и, перебежав к животу. — Не помешаю? — спросил Зейн. — Нет, — штрих на листке. Он садится рядом, так близко, что при желании Хадижа могла бы облокотиться спиной на его плечо, но всё равно осталась сидеть прямо. Девушка слушает шелест страниц, ей любопытно, что он читает, и украдкой поворачивается, чтобы разузнать. — «Песок и пена» Джебрана Халиля, — ответил Зейн, видимо заметив ее интерес. — Это тот поэт, которого ты цитировал… Хадижа смутилась, не зная, как продолжить. — Когда омывал тебе ноги? — продолжил за нее мужчина. — Да, — тише ответила она. — Почитать вслух? Хадижа согласно кивнула. Выразительный, глубокий, мужской голос, с нотками бархата, прозвучал в тишине дворика: — Ты свободен днем, под солнцем, и ты свободен ночью, под звездами. Ты свободен, когда нет ни солнца, ни луны, ни звезд. Ты свободен, даже когда закроешь глаза на все сущее. Но ты раб любимого тобою, потому что ты любишь его. И ты раб любящего тебя, потому что он тебя любит. Хадижа не знала, сколько слушала чтение Зейна, его голос, уносящий её куда-то далеко, а на листке сами собой выписывались восточные узоры и пески бесконечной пустыни, с вереницами караванов, восточные танцовщицы и сказочные принцы. В какой-то момент девушка облокотилась, почувствовав твердую опору под спиной. В голове проносились образы, разбуженные строками восточного поэта. Хадиже, казалось, что она куда-то уплывает, то ли погружаясь в фантазии, то ли в сон. Неясные образы становились все четче, и вот она стоит на обочине дороги, вокруг лес, но несмотря на это, застывает какая-то нереальная, могильная тишина: ни шороха листвы, ни пения птиц. Неприятный запах жженой резины раздражает обоняние, и Хадижа оборачивается в поисках источника вони. Автомобиль лежит колесами вверх, которые продолжают вращаться с неприятным шорохом, от двух из них идет едва заметный дым. Девушка вдруг чувствует, что дышать становится тяжело, словно что-то потустороннее сдавливает грудь. Движение в салоне автомобиля, привлекает ее внимание. Хадижа боится туда посмотреть, но и не может отвернуться. Из бокового окна заднего сидения, появляется женская рука, вся в порезах. Хадижа вздрагивает от испуга, и не осознано протягивает свою руку в ответ. Рука женщины исчезает в салоне, на месте ее появляется лицо, бледное, в порезах и ссадинах, на котором ярко выделяются глаза — выразительные, темно-карие глаза, подведенные черным карандашом. Они смотрят с отчаянием неизбежной смерти, со страхом и болью, что Хадиже хочется завыть, хочется открыть эту дверь, раздирая кожу рук в кровь. Желание спасти, помочь успеть захватывает все ее существо, но стоит девушке сделать шаг, как яркая вспышка огня оранжевым пламенем охватывает весь корпус автомобиля. — Мама! — девушка резко дернулась, открыв глаза, и если бы не мужская рука, вовремя обхватившая Хадижу, то она бы точно упала в воду. Зейн чувствовал, как Хадижу трясло, словно в ознобе, пальцы побелели в суставах, вцепившись в края альбома. — Тише, тише, тише, — успокаивал он девушку, — Все хорошо, с тобой все хорошо. Хадижа задышала ровнее, и пульс её сердца уже не казался таким бешеным, колотящим, почти болезненным. — Спасибо, — хрипло благодарит она, отстраняясь. — Что тебе снилось? — осторожно спрашивает Зейн. Хадижа поджимала губы и качала головой: — Не помню, — после таких снов не остается ничего кроме головной боли, — Мне казалось, что я закрыла глаза лишь на секунду. — Держись, я отнесу тебя в дом и попрошу заварить тебе чай, — подхватывая жену под колени, сказал Зейн. — Ты и так сегодня целый день меня носишь на руках, — смутившись, проговорила Хадижа, желая возразить, но, посмотрев на мужа, который всем своим видом показывал, что она, конечно, может с ним поспорить, но он все равно сделает по-своему, отступила — и спасаешь, — закончила она. — Приму это за комплимент, — улыбнулся Зейн, — Я поклялся, что буду оберегать тебя, но не прошло и двух недель с нашей свадьбы, как с тобой произошла неприятность. Если, чтобы уберечь тебя, не придется носить тебя на руках всю оставшуюся жизнь, я согласен. Хадижа не знала, что ответить на это, но улыбнулась, доверительно уткнувшись в грудь мужчины. Было приятно осознавать, что ему не все равно, приятно чувствовать, что о тебе готовы заботиться. В гостиной уже сидели Латифа с малышом Кави на руках и Самира. Зейн бережно опустил Хадижу в кресло и поприветствовал родственниц: — Глаза радуются, наблюдая за счастливой матерью и ее детьми, — поклонился он Латифе. — Спасибо, Зейн, — улыбнулась ему женщина, — Воистину, дети — это счастье. Самира с Хадижей лишь переглянулись, покачав головой. Дети, может, и счастье, но только тогда, когда они любимы и желанны, а становиться матерью ни та, ни другая еще не хотели. — Как дела, Хадижа? Что-то ты бледная, — спросила Самира, чтобы свернуть тему материнства. — Все нормально, просто задремала возле бассейна и чуть не нырнула, — ответила Хадижа, — Спасибо, Зейну, — она посмотрела на мужчину, — Вовремя подхватил. — С учетом, что это мое чтение тебя усыпило, — пошутил он. — О, Аллах! — воскликнула Латифа, — может, тогда тебе стоит подняться наверх и отдохнуть? — После ужина, тетя, — поспешила успокоить ее Хадижа улыбнувшись, — Со мной все в порядке, правда. Как Хадижа и сказала, после вкусного и по-семейному уютного ужина она поднялась в свою комнату, точнее, ее снова донес на руках Зейн. Стоило мужчине, извинившись спуститься вниз, как Самира забежала в комнату к кузине. — Зейн с тебя чуть ли не пылинки сдувает, — с хитрой улыбкой воскликнула она, — Я даже немного завидую. — Он просто обо мне заботится, — возразила Хадижа. — Ага, а еще он в тебя влюблен, я вижу, как он на тебя смотрит, — фыркнула Самира, — У Зе-Роберту, тоже такой взгляд, — она глубоко вздохнула. — Скучаешь? — скорее констатировала факт, чем спросила, Хадижа, — Так поезжай к нему! — Сначала я провожу тебя, — покачала головой Самира, — Ведь ты уезжаешь надолго. — Но не навсегда же. — Париж — город любви, — с псевдофранцузским акцентом, продекламировала Самира, — Лямур! Тужур… — Твой французский ужасен! — засмеялась Хадижа. — Может, там вдалеке от всех у вас с Зейном, что-то получится, — став серьезной, проговорила Самира. — Я еду туда учиться, — пожала плечами Хадижа. — Одно другому не мешает, поверь мне, — ухмыльнулась Самира. Хадижа вспомнила, как хорошо и спокойно ей было сегодня рядом с ним. Как волна тепла и мурашек охватывала все существо, стоило ему дотронуться до её пальцев; как рада была она тому, что он приехал. Влюблена в собственного мужа; и все бы ничего, если бы брак не был фиктивным.***
Зейн остался с дядей Али, когда все остальные уже вышли из-за стола. Слуги принесли мужчинам кальян, и легкий аромат табака закружил вокруг в медлительном, сонном тумане. — Что случилось днем? — спросил Али: до мужчины дошли обрывки разговоров, но сути случившегося не знал. — Я с Хадижей сидел во внутреннем дворе, возле бассейна. Читал ей, и она задремала, буквально на минуту. Видимо, ей что-то приснилось, потому что когда она проснулась, то звала Жади. Али нахмурился, выпуская кольца дыма: — Саид говорил, что память девочки медленно, но возвращается. — Да, — согласно кивнул Зейн, — Хотя сама Хадижа говорит, что не помнит, что ей приснилось. Не думаю, что это что-то хорошее, — вспомнив, какой бледной и испуганной была девушка после пробуждения, констатировал он, — И вообще, она ведёт себя странно: молчаливо, скованно, еще и эта травма. Зачем она пошла в эти развалины? Али отложил мундштук кальяна, внимательно посмотрев на Зейна. Мужчина надеялся, что, осмыслив, Хадижа передумает и все расскажет мужу, но этого не произошло. «О, Аллах! Не видать мне райских кущ твоих», — взмолился Али, понимая, что сейчас нарушит слово, данное Хадиже, но он не мог позволить девочке идти на поводу у своего страха и самонадеянности. — Она ушла туда во время дневной молитвы, поэтому никто из слуг не последовал за ней. Аллах скор в своих расчетах, и в развалинах она встретила Самата Абу Аббаса, — слова Али упали как камни в глубокую воду. — Этот мальчишка приехал в Фес?! — Не просто приехал, — покачал головой хозяин дома, — по словам Хадижи, он пытался ее похитить, и ему это почти удалось. Если бы мой друг Аслам не проезжал мимо на верблюде, кто знает, чем могло бы все это кончится. Ладони Зейна сжались в кулаки, и Али не позавидовал бы сыну Жаудата, окажись он сейчас здесь, но, видя, как в глазах мужчины разгорается ярость, поспешил предостеречь от неверных, хоть и справедливых поступков: — Зейн, у Хадижи нет свидетелей, а мальчишка поспешил уехать из города, так что, любой твой необдуманный поступок может поднять волну, которая ударит по тебе самому и по Хадиже. — Так что же, мне теперь спустить ему это? — мрачно спросил он. — Почему же? Послушай мой совет, представь к Хадиже телохранителей, и желательно так, чтобы ни сама она, ни кто-либо из ее окружения об этом не догадался. Если Самат попытается проделать еще что-нибудь подобное, то, во-первых, за Хадижу будет кому заступиться, а, во-вторых, сумеешь поймать Самата с поличным. Слова сида Али достигли своей цели, и Зейн выдохнул сквозь зубы, а вся его фигура перестала быть такой напряженной и угрожающей. Он взял предложенный мундштук и затянулся. — Почему Хадижа не рассказала мне обо всем сама? — молчание девушки неприятно кольнуло сердце. — Возможно, боялась, что, узнав о Самате, ты ограничишь ее свободу. Саид, к примеру, именно так бы и поступил, — предположил сид Али, — А еще она уверена, что, когда уедет в Париж, Абу Аббас будет слишком далеко, чтобы навредить ей. С другой стороны, возможно, она испугалась, что, узнав правду, ты, действуя на эмоциях, поспешишь разобраться с наглым мальчишкой, и тут не скажу, что она была далека от истины. Зейн не мог не согласиться. Горячая кровь фараонов иногда затмевала все доводы разума, особенно когда это касалось женщин и чести. — Научиться доверять иногда сложнее, чем научиться любить, — выпуская еще несколько колец дыма, философский произнес Али, — Хадижа выросла в окружении чужих людей, без поддержки семьи, и привыкла со всем справляться сама, не доверяя никому свои тайны. Я уверен, и тебе это знакомо? Зейн медленно кивнул, привыкая, что его собеседник читает людей словно страницы раскрытых книг. — Да, я давно забыл, что значит поддержка семьи, уют родного дома, где тебя ждут, — мужчина поморщился, словно от боли, но тут ж вернул себе самообладание, — В молодости все было легче, раны заживали быстрее. — Но, даже зарубцевавшись, продолжали напоминать о себе, — кивнул Али, давая знать, что понял мужчину, не желающего говорить о своем прошлом, — Аллах предоставил тебе великую возможность начать все заново, — улыбнулся он, — не упусти ее. — Не беспокойтесь, сид Али, — кивнул Зейн в ответ. Они еще долго разговаривали, пока серп луны не взошел над древним марокканским городом. Зейн поднялся на второй этаж, в отведенную для него комнату, но перед этим заглянул к Хадиже. Девушка мирно спала, окруженная фотографиями и собственными рисунками, и казалась среди всего этого множества бумаг и подушек еще беззащитнее. Зейн вновь вспомнил о Самате и о том, какой страх, наверное, пережила эта девочка, спасая себя. Слава, Аллаху, он не допустил худшего, и теперь Зейн не сведёт с девушки глаз. Он поступит так, как советует сид Али. Он не скажет ей. Он не скажет Саиду. Он подождет, пока девушка сама доверится ему, а уж он со своей стороны сделает для этого всё, от него зависящее.