Вселенные.

Если разрешить себе думать так, как хочется, то всякая вещь в мире оказывается умеющей сама разрастаться до целого мира. Или, хотя бы, до портала, прохода в мир. Преображение это происходит мгновенно, словно бабахает Большой Взрыв, только невидимый и неслышимый никому, кроме одного единственного зрителя. Из ничего – и вдруг Нечто. Восторженный этот зритель, конечно же, задумывается о том, что, наверняка, приходится Богом каждой из этих новеньких, свежеоткрытых Вселенных. Из чего делает вывод, что в большой, общей для всех Вселенной, Бог, разумеется, тоже есть. Смотрит расширившимися от любопытства глазами и осторожно-осторожно, как пугливого уличного котёнка, пытается погладить Большой Взрыв. Вселенных – множество. Их столько, что математики не смогут изобрести число, подходящее для этих Вселенных подсчета. Вселенные, сторожко поскрипывая иногда, ждут в комнате, в кухне, в коридоре, за дверью. Да еще содержат в себе другие Вселенные. А уж сколько совершенно неизведанных космосов шелестит листвой, попискивает сигнализацией, выкусывает блох во дворе! Сколько их погромыхивает за углом, громоздится на железнодорожной станции и отражается в речке… Бог вздыхает про себя. Ему, пожалуй, хотелось бы навестить эти дальние Вселенные, но увы, в общей межпространственности идет сегодня так некстати мерзкий холодный осенний дождь. И богу противно мокнуть, противно надевать резиновые сапоги и громоздкую куртку, да и отсыревшие, дрогнущие миры противны тоже. Богу лениво. Поэтому он занимается Вселенными ближайшими, валяющимися на секретере, знакомыми и давно любимыми. Конечно, к сожалению, их Большие Взрывы произошли уже очень давно, но ведь и в привычные космосы заглядывать иногда тоже стоит, это все равно может быть интересно. Вот, например, книги. Целая стопка книг. Потрепанный учебник испанского языка пасет свои маленькие тайны, «буэнос-диасы» и «буэнос-ночесы». Звуки всех этих «диасов» какие-то золотисто-смуглые, порывистые, в ярких одеяниях, словно тореадоры. У тореадоров есть одна на всех Прекрасная Дама – некая Пепита, которая то ест, то читает, то складывает много бумаги в ящик. Все действия Пепиты имеют сакральный демиургический смысл. На строгом, как школьная форма, вместилище Пепиты с ее тореадорами, словно древняя Земля на слонах, покоится несколько других книг, так называемых «художественных», старых и новых. Богу больше нравятся старые, те, которые сочинялись в совсем иные, «советские» времена. Потому что именно в таких книгах обычно живут миры, населенные тысячами иных миров, в которых происходит великое множество всяческих важных и сложных процессов. Там округло-басовитыми старинными голосами гудят поезда и пароходы, влажно, волнующе пахнет то водой, то лесом. Там поскрипывают двери, обещая тайну, шуршат бумаги, орут ошалелые вешние коты, колышутся травы под лунным ветром, поблескивают за деревьями костры и громко фыркают живые лошади. Другие боги, похожие и непохожие на того, что сидит сейчас за секретерной доской, бродят по страницам старых книг и с радостным удивлением обнаруживают в них еще и еще миры: в звуках, запахах и солнечных бликах на томной летней воде. А сидящий за секретером видит это все вместе с ними. А в новых книгах нет никаких миров, потому что нет никаких вещей. Точнее, они есть, но они не созданы и «автором», ни «героем», а только обозначены беспомощно и картонно. Вот написано: «лес», но этот лес не шелестит и не пахнет, а вот «лошадь», на которой ездит «рыцарь», хотя она не живая и не настоящая. Вот «дом», никакими тайнами и шорохами не пропитанный, в нем противно жить, противно, словно болеть гриппом, но «герои» почему-то живут. Бог, сидящий за секретером, так не смог бы. Но «герои» не боги, они никаких Вселенных не открывают и не гладят Больших Взрывов. Совсем. Вместо этого «герои» много дерутся, кого-то спасают и постоянно летают куда-то на своих условных-преусловных космических кораблях. И космос там тоже условный, он не звенит и не колется звездами, ну его вообще, такой космос… Бог знает, бог в интернете вычитал, что современные редакторы в издательствах специально делают миры пустыми и мертвыми, выкидывая и вымарывая всякие там описания и отступления. Они безжалостно высмеивают разные потоки сознания, и означенные потоки пересыхают, оставляя обнаженные груды громоздких и бессмысленных действий. Потому что считается, что так книга будет лучше продаваться, что читатель ничего не хочет чувствовать и думать, а хочет только следить за головоломными приключениями в пустом мире. Иногда бог сам читает эти новые книги, именно, если сам устает думать, но это бывает редко. С соединенными космосами книг граничат Вселенные альбомов и карандашей. Одни пока еще едва тронуты, другие – уже почти полностью переработаны в черновики демиурга, наброски создателя, выхватывающего с их помощью из пустоты и селящего на белых листах то искру радости в виде играющего котенка, то легкую грустинку в образе тающей свечи на ночном подоконнике. На самом верхнем листе живет пустыня с пирамидами на плавящемся от жары горизонте. По нарисованному песку ползет настоящая муха, похожая на инопланетный исследовательский модуль… Бог начинает думать об этом модуле. Управляемый он или беспилотный? И кто его послал?.. Но муха удирает, спугнутая неосторожным божьим движением. Она понятия не имеет, что она модуль, муха вообще дура… Зато на секретер вспрыгивает кошка. Кошка это, разумеется, тоже Вселенная, такая особая Вселенная, которую гладить даже приятнее, чем любой Большой Взрыв. Вот только эта Вселенная вызвала локальную межпространственную катастрофу. (Или, может быть, даже КОТОстрофу). Она снесла толстенькой меховой задницей чайную Вселенную в большой ярко-желтой чашке. Бог встает, изрекая нечто, явно неподходящее для последующего занесения на скрижали заповедей, и идет в ванную за половой тряпкой, вытирать липкую сладкую лужицу. Ничто человеческое богу не чуждо. Кошка остается царственно восседать на секретере, тая в золотистых глазах нерожденные галактики на завтра.