Слишком молода, чтобы умереть

      Время моей смерти неумолимо приближается. За решетчатым окном скребутся о камень и стекло ветви деревьев, ветер тянет отпевание. Моё отпевание, по просьбе сестры.       В комнате я осталась одна — все вышли, чтобы дать собраться с мыслями. Я стою у зеркала и отстранённо смотрю на белые цветы в волосах, в то время как мать радостно щебечет с кем-то.       «О, вы не представляете, какое счастье — умереть молодой. Я так рада за неё, так рада! Жаль, мой муж не смог этого увидеть. Умер на войне, бедняга. О, как ей повезло, умрет быстро и без страданий!»       Наверняка треплется с тетушкой Миртл — такая же болтунья и сторонница ранней смерти. Правильно, сама-то не успела, когда был шанс, вот теперь раздаёт советы направо и налево.       Убираю лишнюю ниточку с безупречно-белого савана, прислушиваясь к шагам снаружи. Три шага и передышка, ещё три и снова пауза — я не помню его имени, но видела его несколько раз. Это сухоньких старикашка, с пышной гривой серебристых волос, вместо одного глаза у него зазубренный шрам, на левой руке дорогие часы, а туфли всегда чистые, будто он никогда не ходит по земле. Смотрю на свои туфли и, вытирая пыльную полоску, думаю о том, что он мог бы мне понравиться, если бы он не приносил вести от палача. Именно он сообщил, что прошение о преждевременной кончине одобрено. Мать тогда так радостно распиналась…       «О, мы так рады… Большая честь… Она безумно рада, просто стесняется…» Потом была череда глупых встреч с не менее глупым палачом. Он всегда носил шляпу и оружие, будто мы на каком-нибудь диком западе.       Впрочем, смерть — это всегда притягательно. Дарующий смерть так же не может остаться в стороне от её тёмного величия. Я не вникала в их разговоры, но и абстрагироваться от них было так же выше моих сил — его голос, тихий и почти безэмоциональный, рождался где-то в глубине груди, вырываясь наружу гулом спящего вулкана, будоража воздух вокруг, и заставляя мою грудную клетку дрожать, как осиновый лист.       В конце концов, от его посещений мне начали видеться кошмары о старом доме, полной луне и его секире, которая отделит мою голову от тела. Мать говорила, что секиры не будет, это моё глупое воображение, но я-то знаю, я видела сталь в его глазах, сверкающих из тени от полей шляпы. Чёртова шляпа. Чертов саван, чертовы цветы, чертова мать, Чертов палач!       — Милая, что за вздор ты выкрикиваешь? Юная леди не должна ругаться, как последний сапожник! — мать влетает в комнату, словно потревоженная птица, со скоростью атакующей гадюки захлопывает за собой дверь, но я все же замечаю проклятую шляпу и блеск в глазах.       Юная леди! Вот именно, мне всего 15, и пусть я расцвела, физически и духовно, это не повод губить меня! Я молода и прекрасна, как никогда, я готова к любви и приключениям, но не к смерти!       — Это не смерть, сколько раз тебе повторять? — мать тяжело вздыхает и выходит, оставив меня в одиночестве. Опять. Подобрав пышные юбки, подхожу к окну и наблюдаю за тем, как быстро пробегающие облака то скрывают, то вновь открывают миру бледное лицо сестры. Лишь одна она слышит меня, всегда слышала, но она слишком далеко, чтобы чем-то помочь, поэтому она лишь просит ветер петь громче, а сама льёт черные слезы, которые, скатываясь с её щёк и падая в небо, расправляют крылья и с диким карканьем разлетаются в стороны. Мне невыносимо смотреть на это, и я падаю на пол, прижав ладони к лицу. Но нет слез, их реки пересохли слишком давно, чтобы по щеке скатилась хотя бы капля, поэтому я давлюсь беззвучными рыданиями, раздирающими грудь.       — Да что же это такое, и на минуту нельзя оставить одну! — мать хватает меня за плечи и, резко поставив на ноги, ведёт прочь из комнаты.       — Куда мы?       — Пора.       Сил сопротивляться уже нет, поэтому молча повинуюсь. Мы медленно входим в главный зал, украшенный венками и гирляндами. Мы идём к жертвенному алтарю, где стоит врач, который письменно подтвердит мою смерть. Рядом стоит палач, взглядом уже разрезая на мелкие кусочки. Шляпы на нем наконец-то нет, я беззастенчиво рассматриваю его черные волосы и думаю о том, что на казнь наоборот надевают маски, а не снимают.       — Странный вы палач, — тихо произношу, встав рядом с ним. На что мой убийца сдавленно усмехается и обращает взор на врача, который, видимо, выполняет ещё и роль судьи.       Его речь проходит мимо меня, хотя я не думаю ни о чем существенном. Из царства безмятежности меня вырывает голос палача и звук извлекаемой из ножен секиры. Врач замолкает и смотрит на меня, весь зал так же замер в ожидании, что я сама подпишу смертный приговор. И я делаю это.       — Да, — взмах секиры и моя голова летит с плеч. Последние мои ощущения, это кольцо на пальце и мерзкая фраза:       — Объявляю вас мужем и женой.

Я слишком молода, чтобы умирать.