Не вспоминать

В голове пусто; только боль стучится о стенки черепа да безумие трется рогами о шаткие опоры здравомыслия. Нейтан заглатывает сразу несколько таблеток; кажется, тот чмырь в белом халате говорил не совмещать, но ему было как-то плевать — помереть от передоза будет даже к лучшему. Нащупать в карманах припрятанную дозу непросто, но трясущимися руками Прескотт все же вытряхивает из карманов замызганный пакетик; где-то глубоко-глубоко, там, где упрятано все, что Нейтана хоть мало-мальски волнует, кольнула совесть — он ведь до сих пор врет Вик, что не подсел. Он совестливо мотнет головой, пару мгновений задумчиво глядя на белый порошок в собственных трясущихся пальцах; но противиться сил нет — он нетерпеливо затягивается. Глаза привычно слезятся, слизистая горит, но жить сразу становится как-то легче. Как-то легче не слышать голосов в собственной голове, как-то легче не чувствовать боли, не сожалеть, не раскаиваться, не бояться и не вспоминать. Не вспоминать трясущееся тело, заходящееся в судороге, не вспоминать ужас в светло-голубых глазах, не вспоминать руки, в последний раз отчаянно цепляющиеся за его грудки… Не вспоминать Рейчел Эмбер. Нейтан нервно закуривает; это имя он пытается стереть из своей памяти вот уже полгода, но синеволосая сука расклеила эти чертовы плакаты на каждом углу, каждой стене, прилепила на сетчатку его глаза. Иногда ему кажется, что даже в его собственных кошмарах они всплывают по ее вине. Это она выгравировала ее имя на подкорке его черепа, высекла лицо в граните воспоминаний. И шепчет, ополоумевшая, в его голове, точно мантру — Рейчел в проявочной. Джефферсон игнорирует, не видит, не слушает. Нейтан мнет в руках собственную фотографию, кусает губы, часто моргает и пытается избавиться от навязчивого ощущения, что вот-вот тот поднимет на него взгляд и улыбнется, как когда-то, что окинет беглым взглядом фотографии и привычно кивнет собственным мыслям, что даст пару советов и отечески хлопнет по плечу. Марк холодно берет из его рук фотографию, не сказав ни слова. Нейтан вылетает из класса пулей — чертовы полгода, чертова Рейчел, чертова синевласка, чертова Колфилд, чертов отец. За углом он кинется шарить по карманам; хоть что-то, хоть где-то — судорожно в голове, но в карманах пусто. Нейтан ненавидит эту пустоту, потому что на ее место всегда приходят воспоминания.

У Рейчел глаза пустые, тело обмяклое, руки — еще теплые, пальцами запутавшиеся в вороте его кофты; на губах — белая пена, а на щеках застывшие дорожки слез. Нейтан смотрит на нее с ужасом, неверяще; трясущимися руками касается ее лица, пытается добудиться, зовёт, кричит, чуть не плача. Глаза обжигает серия из вспышек фотоаппарата.

Его выдергивает из транса это чудовище, Дэвид Мэдсен — что-то спрашивает и привычно несет чушь. Нейтан от него отмахивается; если он хочет поговорить, это можно сделать и в другой раз. Сейчас он упорно пытается не вспоминать Рейчел Эмбер. Руки снова безбожно трясутся, когда он пытается вытянуть из пачки сигарету; в мыслях одно — нужно закурить, нужно закурить, нужно закурить. Сигарета тлеет, дым снова в легких — самоуничтожение для него точно панацея. Добежать до общежития, запереться в комнате и сползти по ее стене на пол. Прикрыть глаза, погрузиться в темноту; сейчас она была как никогда желанна — приносила забвение, расслабление. Только в этой темноте воспоминания вспыхивают ярче, чем когда-либо.

— Идиот! — Марк ходит из угла в угол, рыча, скалясь, сжимая руки в кулаки. — Чертов тупица, неужели ты думал, что на что-то способен? Думал, что сможешь подражать мне? Можешь перенять мое дело? Ну же, о чем ты думал, а главное — каким местом? — Марк останавливается, вперившись в него испытующе злым взглядом, — Говори, черт тебя побери! — Я… я… Нейтан беспомощно всхлипывает; все тело дрожит — крупно, до не попадающих друг на друга зубов. Рейчел мертва, мертва, мертва. По его вине. — Ты чертов бесполезный кусок дерьма. Нейтан успеет услышать короткий смех прежде, чем провалиться в бессознательное от кольнувшей в шею иглы.

Стук в дверь. Трижды часто дважды по одиночке. Вик. Уткнувшись носом в ледяные ладони, он пытается сделать вид, что его нет. Он слышит, как она топчется под дверью, как вздыхает разочарованно, и представляет, как она по привычке недовольно поджимает губы и укоризненно качает головой. Как прежде, чем уйти, в последний раз обеспокоенно косится на дверь; как решает оставить послание на доске — и маркер тут же скрипит по дешевому пластику. Почему-то он представляет, как вместо привычных «позвони мне» она выцарапывает совершенно другую надпись. Неровные красные буквы. Рэйчел Эмбер.

В нос бьет кошмарная вонь, в глаза — огни автомобильных фар; в их свету скачет фигура — до боли знакомая, думает Нейтан. До боли. Чужой-родной голос — с непривычной, царапающей слух возбужденной хрипотцой. Что-то его касается; что-то холодное, неприятное, отталкивающее. Нейтан открывает глаза. — Надеюсь, ты ничего не вспомнишь. Потому что иначе мне придется тебя убить.

В коридоре — шаги, которых он давно ждал. Которые ни с чем не спутать. Нейтан думал, что не побоится смерти, когда она наконец подойдет со спины, но сейчас… сейчас его охватывает паника. Пальцы не слушаются, когда он набирает номер, а Макс-черт-ее-побери-Колфилд и не думает отвечать. Тем лучше. Джефферсон улыбается зло, торжествующе; цедит насмешку и презрение, но Нейтану впервые на них плевать. Он подается навстречу холодному дулу пистолета. В конце концов, мертвому ему больше не придется вспоминать Рейчел Эмбер.