Les Jours Tristes

...it's hard, but you know it's worth the fight...

Те, кто говорит, что в каких бы то ни было соревнованиях главное – не победа, а участие, либо врут, либо жестоко заблуждаются. И уж точно не имеют никакого отношения к спорту. Во всяком случае, профессиональному. Потому что иначе это не имеет никакого смысла. Всё, чем мы занимаемся. Спросите кого угодно из тех, кто сейчас собрался здесь, в Шеффилде, для чего они приехали. Думаете, кто-то скажет: да так, покрасоваться перед телекамерой, послать воздушный поцелуй троюродной тётушке из Аберистуита, дать пару автографов и уехать домой с чистой совестью? Да ни разу. Сюда все приезжают за победой. За кубком чемпиона. Даже если человек не признается в этом никому, кроме себя самого. Даже если в рейтинге этот человек занимают позицию где-то в шестом десятке и никто никогда не сочтёт его фаворитом в матче против топового игрока. Это как раз мой случай. С чем я приехал на этот чемпионат? С шестьдесят девятым местом в рейтинге? С девственно чистым списком выигранных турниров? Я вряд ли знаком большому количеству зрителей; в программке чемпионата мне выделили маленький кусочек страницы — краткая, строчек в десять от силы, биография, и фото, причём не самое удачное. И не думаю, что многие помнят моё пока единственное появление "в телевизоре" два года назад — а это значит, что сегодня я фактически начинаю всё заново. С нуля. С чистого листа. Что ж, может быть, это и к лучшему. В конце концов, не так страшно рисковать, когда терять нечего. И я утешаю себя тем, что мне некуда падать. Что сейчас я могу двигаться только вверх. Вперёд и вверх.

It's hard, hard not to make other plans And claim that you've done all you can...

Сложнее всего — не строить планов. Планировать — это не то же самое, что настраивать себя на победу; создавать нужный настрой необходимо, а строить планы — опасно. Потому что, когда мысленно ты уже играешь следующий матч, а то и вовсе поднимаешь над головой кубок, можно считать, что на самом деле этого не произойдёт. Настоящий момент будет упущен, матч проигран, и что останется? Несбывшиеся мечты, нереализованные планы? Жаль, что это знание приходит только с опытом. И жаль, что, даже когда ты твёрдо знаешь обо всём этом в теории, всё равно продолжаешь допускать ошибки на практике. Сам результат жеребьёвки уже был для меня вызовом — с одной стороны я, малоизвестный шестьдесят девятый номер, который за пять лет профессиональной карьеры ничего особенного не добился, а с другой — любимец публики, чемпион мира, блестящий тактик. Наверно, будь я не игроком, а болельщиком, я и сам бы на себя не поставил ни пенни, но сейчас победа для меня — дело чести. И я стараюсь. В первую очередь — не показывать эмоций. Ни радости, когда удаётся обернуть в свою пользу тяжёлый фрейм, ни раздражения, когда у кого-то из зрителей в зале звонит телефон, ни разочарования, когда не получается серия. В этом есть что-то комфортное; почему-то приятно не быть для зрителя открытой книгой, а оставлять место для интриги. Потому что в этом матче всё явно шло немного не так, как, возможно, ожидалось. По крайней мере, я уже вписал себя в историю благодаря трём сотенным сериям. Но я-то пришёл не за этим! ...В этот момент я, наверно, и допустил эту ошибку. Вместо того, чтобы размышлять о текущей игре, о позиции на столе, стратегии и тактике, я подумал: вот это будет сенсация, когда я выиграю! Потому что до победы и оставалось-то всего ничего. Всего один шар. Розовый. Тот, который я пытался сыграть в верхний левый угол. Тот, который мог дать мне путёвку во второй раунд. Тот, который не упал в лузу.

...Hard not to break down and cry When every idea that you've tried Has been wrong But you must carry on.

И тогда всё меняется. Если всё, что зритель мог видеть (а я — делать) до этого розового, было волшебством, то после моего неудачного удара оно сошло на нет. Оставив меня в одиночку противостоять своему титулованному сопернику, который, в отличие от меня, явно не собирался упускать свои шансы. Сколько бы лет ни прошло, последние несколько фреймов того матча я неизменно вспоминаю с ужасом. Просто потому, что после промаха я уже не смог ничего сделать, как ни пытался. Я так и не вернул себе преимущества. Так и не добился победы. И так ли я был прав, когда думал, что терять нечего? От мысли о том, что теперь меня, может быть, хотя бы запомнят, мне не становилось менее горько. В тот момент хотелось только одного — всё изменить, заставить историю пойти по другому пути, но все мы знаем, что это невозможно. И снова оставалось только одно — собираться с силами, покрепче сжимать кулаки и продолжать идти вперёд.

...'Cause you, you are the only one left And you've got to clean up this mess...

Этот факт — то, что я сам себя подвёл, не смог вырвать победу, упустил шансы — долгое время не даёт жить спокойно. Так, наверно, чувствует себя солдат после ранения, когда пуля застряли где-то глубоко, и хирург не смог её достать — большую часть времени она вроде бы и не мешает, но иногда... Каждое неверное движение напоминает о том, что она всё ещё с тобой. Только у меня вместо пули — розовый снукерный шар. Мне не слишком помогает даже возможность взять реванш, которую я получил четыре года спустя. Тот же турнир, та же арена, тот же соперник, но другой этап, в котором для победы любому из нас для победы нужно на три фрейма больше, чем тогда. Это снова вызов, и сейчас результат даже более принципиален, пусть даже большинство зрителей по-прежнему ставят на победу соперника (то, что я значительно улучшил свою игру и позицию в рейтинге, пока не слишком помогло). Я подхожу к игре иначе, и, несмотря на неудачное начало, в конце концов мне удаётся догнать и даже обогнать соперника по очкам. Он не привык проигрывают и нервничает, уходя на перерыв, со всей силы швыряет биток, так, что тот отскакивает от борта и катится через весь стол; я же по-прежнему стараюсь не показывать своих эмоций. Отчасти потому, что не хочу раздражать своего и без того недовольного противника, отчасти потому, что ничего ещё не решено. Я усвоил урок. Нельзя опережать события. К последней сессии соперник увядает окончательно, и я побеждаю с приличным отрывом в несколько фреймов. Меня ждёт первый в жизни четвертьфинал, и тогда, четыре года назад, от всего этого — от самого факта победы, от попадания в число восьми сильнейших игроков — я бы, скорее всего, прыгал до потолка от радости. Но сейчас что-то мешает мне радоваться в полной мере. Как будто чего-то не хватает. Возможно, того драйва, который испытываешь, играя решающую партию. Возможно, сейчас всё далось мне слишком легко. Как бы то ни было, моя персональная пуля всё ещё при мне, и я по-прежнему не могу представить себе, как от неё избавиться. Успокоиться. Закрыть гештальт. Всё это мне ещё предстоит сделать.

You know you'll end up like the rest, Bitter and twisted, unless You stay strong and you carry on...

...Знаете пословицу — "один в поле не воин"? Так вот, в снукере всё наоборот. Его отличие от других видов спорта, от того же футбола, в том, что здесь во всём приходится разбираться самому и все решения принимать самостоятельно. Никто тебе не поможет, не прикроет и не поддержит, и ошибки свои каждый должен исправлять сам. Если их в принципе можно исправить. Это тяжело, и, когда ни черта не получается, временами задумываешься — а может, ну его? Бросить всё, уйти на тренерскую работу или вообще заняться чем-нибудь другим? Не поддаваться этим мыслям заставляет только природное упрямство и нереализованные юношеские амбиции. Плевать на возраст, статус и позицию в рейтинге; надо продолжать ломиться во все двери, потому что рано или поздно хоть одна из них должна открыться. Забавно, но, когда с момента моего первого появления на чемпионате мира проходит десять лет, мне снова нужно проходить квалификацию, чтобы получить право сыграть на нём. Мне везёт, и в результате жеребьёвки я получаю сюрприз: мой соперник снова шотландец (пусть и другой, не тот, что тогда), более титулованный и более популярный среди публики. Знак? Можно верить в них, можно считать, что всё это фигня. Суеверий у меня нет, но лёгкое ощущение дежавю продолжает меня преследовать и после выхода на арену. В этом году и декорации в Крусибле близки по цвету к тем, что были десять лет назад. А когда матч начинает разворачиваться по сценарию, очень близкому к тому, первому, становится совсем странно. Я ухожу на перерыв с комфортным преимуществом, начинаю методично добивать соперника во второй сессии, невольно расслабляюсь — и тут он наносит ответный удар. Он берёт фрейм за фреймом с такой непринуждённостью, что со стороны кажется — всё это даётся ему очень легко. А мне чем дальше, тем больше становится не по себе, потому что с моей стороны не меняется ничего — мне по-прежнему до победы остаётся всего один шаг, всего одна партия, а я никак не могу добиться своего. Снова, как тогда, всё начинает валиться из рук, шары не падают в лузы, оставаясь при этом на игре, зрители охают, а соперник подбирает мои промахи, оборачивая их в свою пользу. И так неторопливо, шаг за шагом, приводит матч к решающему фрейму. В прошлый раз у меня были шансы выиграть и в финальной партии, но я не смог правильно ими распорядиться. И теперь, наблюдая, как соперник выстрагивает серию, я думаю о том, что не удивлюсь, если на этот раз судьба меня никакими возможностями больше не одарит. Какой смысл помогать тому, кто не может этого по достоинству оценить? Но мне вновь везёт; нельзя сказать, что за силы на моей стороне, но кто-то явно меня поддерживает, потому что противник ошибается, причём на не самом сложном шаре. На столе остаётся как раз достаточно очков, чтобы я мог всё-таки обернуть ход матча в свою пользу, не прибегая к позиционной борьбе, снукерам и прочим сложностям. Несколько оставшихся красных лучше играть через чёрный шар или розовый, чтобы получить за них больше, поэтому выходы я вверяю особенно тщательно — возможно, тщательнее, чем когда-либо ещё. И так получается, что игры через розовый всё-таки не избежать. Ощущение дежавю становится сильнее; если прикрыть глаза, ничего не стоит представить, что сейчас снова 2004-й. Я бросаю быстрый взгляд на розовый шар, и в этот момент мне кажется, что на самом деле мой соперник — он, а вовсе не шотландец, напряжённо застывший в кресле за моей спиной. В это мгновение я не могу не задуматься: а как бы всё повернулось, если бы тогда, десять лет назад, я подошёл к делу ответственнее и всё-таки сыграл тот шар? Впрочем, к чёрту всё, сейчас у меня есть более актуальные проблемы. Я целюсь — может быть, даже более тщательно, чем это нужно, — и удар выполняю, возможно, немножко излишне резкий, но это не мешает. Шар со стуком падает в лузу, и я вдруг понимаю: теперь у меня всё получится. Иначе и быть не может.

Don't be afraid of what they'll say. Who cares what cowards think? Anyway They will understand one day, One day...

Между мной в двадцать четыре года и мной в тридцать четыре — целая пропасть. Но это, наверно, и хорошо. Десять лет назад я, одержав победу в непростом матче, ударился бы во все тяжкие, начал спускать призовые во всех подряд пабах и похваляться своими успехами каждому встречному и поперечному. Сегодня у меня есть идеи получше. Например, вернуться домой, благо до следующего матча почти целая неделя, и провести время с семьёй. Дома мы ещё раз порадуемся победе — все вместе. Пусть даже эта победа будет одним маленьким шагом на пути к чему-то большему, важно то, что я этот шаг сделал. Преодолел себя. Гештальт закрыт, можно двигаться дальше. Вперёд и вверх.