Тонкая кожа и выпирающие кости

(Katawa Shoujo — Caged Heart на повтор) …Она катилась по холодному гладкому полу. Как эмбрион в утробе матери, обхватила руками колени и свернулась калачиком. Ей надоело кричать, и она молча плакала. Бессильно трясла головой и всхлипывала. Было больно. Вы когда-нибудь чувствовали тысячи острых игл внутри своего тела? Чувствовали, как они вонзаются в органы и мышцы, как разрывают плоть, ломают внутренности, оставляя рану за раной? Это было странно чувствовать, прекрасно зная, что никаких игл внутри нет. Но они были правда ощутимы для неё. Она вздрагивала каждый раз, когда очередная игла впивалась в покалеченное тело. Самая страшная разновидность боли. Ты чувствуешь её, но этого, по сути, нет. Боль есть лишь в твоей одурманенной мрачными мыслями голове. И боль — единственное, о чём она могла сейчас думать. А о чём же ещё? Она любила вспоминать свой День Рождения, когда ей исполнилось только десять, но она искренне полагала, что уже довольно взрослая, почти женщина. Любила вспоминать счастливых родителей, что чмокнули её в обе пухлые щёчки тогда, любила вспоминать своего старшего брата с приятно пахнущем букетом роз в руках специально для неё, его младшей сестрички. И большой розовый торт, на котором красным кремом было выведено «Инге уже 10». Если хорошенько представить, то она сможет припомнить сладостный вкус того торта. Такой сахарный-сахарный, с орешками и шоколадом внутри. Сложно поверить, что это на самом деле была она. Многое поменялось. Она изменилась. И похоже, не в лучшую сторону. Сейчас с неприятным осадком она вспоминает свою семью. Она отчётливо помнит свою маму, что падала ей в ноги, на колени и умоляла перестать. Умоляла и рыдала, обещала помочь и дать самой себе второй шанс. Но она тогда была непреклонна. Она ушла. Убежала и от разозлённого отца, что грозился выгнать её из дома, но не успел, она его быстро опередила, и от брата, что гладил её по белобрысой голове и плакал, скупо и тихо, как могут плакать только настоящие мужчины. Она могла бы сказать, что любила всех этих людей когда-то, если бы они приняли её, свою плоть и кровь, такой, какая она есть, такой, какой в конце своего пути она стала. Но они не сделали этого. Они не смирились, и она просто решила исчезнуть из их жизни, втихаря вспоминая своё десятилетие, когда она была ещё любима кем-то. Она бы, наверное, хотела что-то исправить, но поздно. Может быть ей даже немного обидно, но какая уже, к чёрту, разница. В какой момент её вес стал слишком низким? В какой момент между ногами наконец появилось приличное расстояние? А в какой момент она поняла, что стоит остановиться? Ни в какой. И даже сейчас она не останавливается. Скоро она достигнет своего идеала. Ведь кости, стянутые тонкой кожей, ещё не конец. Это только начало. Она всё так же катится по полу, обнимая то, что осталось от её тела тонкими, прозрачными руками. Она бьётся в судорогах, чувствуя, как последние силы покидают её, но твёрдо шепчет: — Ещё немного… Осталось немного… Она погружается во тьму, где боль начинает отпускать её. Она верит, что ещё лишь немного похудеет и вернётся в семью. Верит, что её снова полюбят. Верит, что она близка к счастью. Она катится по полу. Она ничего не видит. Лишь темнота заполонила всё вокруг неё. Ещё один килограмм, и она прекратит. Ещё один килограмм, и всё. Точно всё. То же самое она говорила себе три дня назад. И неделю назад. И месяц назад тоже…