***
Я сидел в салуне Мака Хавчика и слушал рассказ Флавия Аквилы. О том, как остатки легиона отступали все дальше на север, как выли под стенами старой ставки Агриколы племена варваров, как взбунтовавшиеся легионеры убили своего легата… Слушал и не понимал половины слов — пусть его рассказ и переводила Венга, единственная, кто хоть как-то понимал его язык. Я не знал, кто такие легат и ицены, чем отличается когорта от легиона, где находится Северный Вал. Я не понимал его языка, но прекрасно понимал самого Флавия. — И мы ушли в туман, — хрипло говорил Флавий. — Мы ушли, улизнули из-под самого носа варваров, и на рассвете они погнались за нами. Я не раз бывал на охоте, но впервые в жизни почувствовал себя добычей. Мы отступали в сторону Тримонтия, а варвары гнались за нами. Я не винил тех, кто решил раствориться в проклятом тумане, нашем постоянном спутнике. Мы привыкли к нему, как и к воплям варваров, и, когда все звуки смолкли, сначала решили, что оглохли. Он залпом влил в рот содержимое кружки, и я сделал знак Маку повторить. Мак, не торопясь, выбрался из-за стойки и неспешно пошел в нашу сторону, неся кружки в руках — одну, с молоком, для меня и вторую, с разбавленным вином — для Флавия. Пиво пить он отказался, как и большинство его людей, и Мак, как и любой гном, не любивший упускать выгоду, без всяких разговоров достал откуда-то из своих запасов несколько бутылок хорошего вина. О том, что вино хорошее, мне сказала Венга — сам-то я в винах совершенно не разбирался. Венга, как и я, пила молоко — Мак даже как-то сказал, что скоро купит корову, исключительно ради нас. Лисса, как обычно, пила чай, в очередной раз добытый где-то всё тем же Маком. Толстяк глушил пиво и скалился то сочувственно, то понимающе. Люди Флавия разбили лагерь внутри ограды, а сам он пошел с нами к Маку. — Мы продолжали идти, а вокруг был туман — густой, словно похлебка. Он оглушал, сводил с ума, а потом все закончилось. На нас обрушились солнечные лучи, жаркий воздух и крики нападающих. Мы стали отбиваться, радуясь, что наконец-то видим своих врагов, а не только наших мертвых. И только потом, когда отражена была атака и нападавшие скрылись, мы рассмотрели трупы. С зеленой бородавчатой кожей, клыками и нечеловеческими глазами. Мы решили, что это демоны, а все мы давно уже мертвы, — он невесело усмехнулся и с горечью произнес: — Погибли под Ахероном, но не потеряли нашего орла. — Не, это были орки, — лениво произнес Толстяк. — Еще, небось, и тролли где-то рядом ошивались. — И гоблины,— усмехнулась Лисса. — И гоблины,— не стал спорить с ней Толстяк. — Хотя гоблины умнее орков. Флавий взглянул на Венгу, и та стала переводить ему слова Лиссы и Толстяка. Флавий хмурился, видимо, пытаясь понять ее лучше, пару раз что-то спросил, а потом снова стал говорить сам. — Мы решили, что хуже уже не будет и надо двигаться вперед. И пошли. На нас нападали еще два раза, а потом снова появился туман. Он пришел слишком быстро, но никто из нас не испугался: все, кто мог бояться, уже покинули нас — либо погибли, либо ушли сами. А потом мы увидели стену, услышали твой голос, и я понял, что наш путь окончен. Даже если мы не задержимся здесь надолго. Я видел, что он очень устал, что здесь, с нами, его удерживает только долг перед своими людьми. — Венга, скажи ему, что они могут задержаться в Погребальнеце столько, сколько им понадобится. Пусть отдохнут и залечат раны, а там видно будет. Флавий выслушал Венгу, поблагодарил меня и ушел. — Ты веришь ему, Эй-парень? — спросил меня Толстяк, глядя вслед Флавию. — Венга? — Он не врал, — тут же откликнулась Венга. — Он говорит на латыни, его оружие… Мак, что ты можешь сказать об его оружии? — обратилась она к гному. — Мало что, — после недолгого раздумья ответил Мак. — И это не потому, что я невнимательно смотрел на него. Я могу много что рассказать про топоры, секиры и огнестрельное, но не про мечи. А этот человек пользуется мечом. Он привык к нему, как и к своим доспехам. Но одно могу сказать совершенно точно: все вооружение пришельцев — дело рук людей. — Спасибо, Мак, — Венга вновь обратилась ко мне. — Еще я могу сказать, что этот человек очень сильно устал. — Это и я могу сказать, — хохотнул Толстяк. — И я, — негромко произнесла Лисса, задумчиво разглядывая остатки чая в своей чашке. — Причем устал он настолько, что примет любое твое решение. — Еще скажи — смиренно, — оскалился в широкой улыбке Толстяк. — Нет, он воин, — качнула головой Лисса. — Он умеет сражаться и примет любое твое решение с достоинством. Но не смирением — он не христианин. — А какое решение ты примешь, а, шериф? — вопрос прозвучал (кто бы сомневался) из уст Толстяка, но все присутствующие ждали моего ответа. — Еще не знаю, — задумчиво произнес я. — Еще не знаю.***
Я солгал. Я уже знал, что могу предложить этому человеку, прошедшему через предательство и кровь, но так и не научившегося предавать себя и своих людей. Я мог предложить прошедшим через ад людям кров и пищу — пусть даже дома им придется строить самим, а потом защищать их от зеленошкурых и всего того сброда, что так стремится в Приграничье. Я не мог обещать им мирной и спокойной жизни, но мог гарантировать, что не предам их до тех пор, пока жив я и они верны мне. В конце концов, я здесь шериф, и меньше всего на свете мне нужны неприятности в моем городе. А Флавий Аквила и его легионеры могут мне помочь.