Сердце в руках

Красавчик не подвёл, впрочем, как и всегда, операционная была готова, анестезиолог вырван с дежурства в реанимации, а медсёстры спешно мылись перед предстоящей операцией. Оказавшись в больнице, Маргарита, наконец, вышла из своего пугающего оцепенения, скатившись в банальную, но оттого не менее жуткую истерику, с криками, плачем и угрозами, переходящими в молитвы. В приёмном покое её едва успокоили, но Анастасия Александровна этого уже не видела, она не обращая внимания на окрики, спешила наверх, минуя лифт. В коридоре около оперблока её уже ждал Красавчик, пока ещё в обычном хирургическом костюме, а не в стерильном. Анастасия Александровна направилась к двери, желая немедленно начать делать хоть что-то полезное, лучше всего встать за операционный стол, где она хотя бы понимала, что от неё требуется. Сейчас же в голове у неё всё мешалось. - Тебе нельзя оперировать Матвея! Ты же сама знаешь, что хирург должен быть непредвзят, – Красавчик говорил спокойно, по обыкновению несколько растягивая гласные. Впервые за долгие годы знакомства, эта особенность речи невероятно разозлила Анастасию Александровну. – Тебе самой досталось, ты вся в крови. Останься, тебя осмотрят. - По твоей логике, мы тогда тоже не имели права его спасать! – всплеснула руками женщина. – Это не моя кровь, а Мотькина. Открой, наконец, эту чёртову дверь! Я не могу стоять и ждать, что будет. Ты не найдёшь специалиста лучше, чем я. Вспомни, мы с тобой его тогда собрали сами, со всей нашей заинтересованностью. - У тебя не тот профиль, Настя, ты работаешь на сердце, – хирург ощутимо встряхнул подругу за плечи, заставляя её посмотреть себе в глаза. – Я помню, но тогда собирали его не только мы, но и профессура. - Пожалуйста, Красавчик! Я на всё согласна, только бы не оставаться здесь. Пусти меня хоть ассистентом, я же была общим хирургом, – Анастасия Александровна смотрела на друга почти умоляюще, казалось, она едва сдерживала подступающую истерику. – Я знаю это тело лучше, чем все врачи мира. Я сама его собирала. - Если ты обещаешь без самодеятельности и истерик, – вздохнул марокканец, понимая, что согласился на все условия этой невероятной женщины ещё, когда она звонила ему из кареты скорой помощи. Красавчик не смел отказать этим серым глазам, ни тогда, ни сейчас. Он приложил ключ от двери, пропуская коллегу в операционный блок. У них было ещё немного времени, пока больным занимались анестезиологи, на то, чтобы подготовиться самим. Анастасия Александровна, стоило ей переступить порог оперблока, изменилась. Глаза, ещё секунду назад полные непролитых слёз, высохли, утратив всякое выражение, кроме предельной сосредоточенности. Более женщину не заботило ничего, кроме предстоящей операции, где главной заботой было слушаться хирурга и вести себя тихо. Странным образом, в её сердце пришло успокоение. Наконец, впервые за сегодняшний день, Анастасия Александровна наверняка знала, что и как делать. Маргарита не находила себе места, загнанным зверем расхаживая по приёмному покою, пугая окровавленным платьем припозднившихся визитёров, чей трехнедельный кашель только сейчас привёл их к врачу. Молодая ещё женщина, немногим старше самой художницы прекратила процесс своего душераздирающего «умирания», кое разыгрывала перед уставшими медиками. Причиной её чудесного излечения послужил едкий комментарий Маргариты Игоревны, которой и без причитаний страдалицы хватало переживаний. - Да Вы успокойтесь, милая, хирург у нас замечательный. Давайте я Вас осмотрю, – увещевала художницу медсестра, стремящаяся оправдать доверие хирурга, которого, признаться честно любили многие, если не все женщины, с коими он общался. Маргарита Игоревна, наконец, сдалась, позволив отвести себя в смотровую, где ею, наконец, занялся врач. Ничего серьёзного – гематома на плече, да пара ссадин на ладонях и коленях. Сущая мелочь, по сравнению с тем, что могло бы произойти не успей Матвей, вот только именно из-за своего геройства, он и оказался на грани жизни и смерти. Успокоительное, которое дали Маргарите, должно быть оказалось, слишком сильным для её и без того утомлённого сознания. Бездумно она смотрела в окно, не в силах заставить себя уехать, да и куда её было возвращаться? В квартиру Матвея она боялась даже ступить, родительский дом она давно вычеркнула из списка надёжных убежищ, а более ей идти было некуда. Наконец, её сморил недолгий болезненный сон, который бывает только под препаратами, когда мир будто бы выключают, щёлкнув невидимым тумблером. Когда операция закончилась, Анастасия Александровна едва стояла на ногах, вторая бессонная ночь сказывалась как нельзя хуже на самочувствии, но она не торопилась уходить. Занимая себя тем, что пересчитывала тампоны и инструменты, она тянула время, боясь покинуть заветные четыре стены операционной, оплота покоя и стерильности. Ей казалось, что стоит ей сделать шаг, снять пропитавшийся потом и кровью костюм, как её смоет дождём, который уже успел закончиться, оставив после себя лишь белёсые полосы пены на лужах, укрывших дороги. - Настя, идём, здесь надо убраться. Ты мешаешь, – Красавчик сказал это тихо, но женщина взвилась с места, точно её окрикнули. Врач говорил тихо, как с ребёнком, понимая, что увещеваниями и криком много не добьётся. Анастасию Александровну впору было спасать саму. – Идём, у тебя трудная ночь. Женщина кивнула несколько заторможено, какой-то частью сознания, которая всё ещё продолжала функционировать с чисто медицинским отстранённым цинизмом, охарактеризовала своё состояние как ступор, что означало угнетённое психическое состояние, проявляющееся в заторможенности, малоподвижности и молчаливости. Кардиолог подчинилась коллеге, покорно направляясь из операционной. Кем-то заботливым, явно по просьбе Красавчика, для Анастасии Александровны была оставлена чистая хирургическая форма, а платье, которое теперь навсегда стало для женщины несчастливым убрано. В ординаторской было тепло и как-то по-домашнему уютно, не смотря на казённую мебель. Кожаная обивка дивана и кресел уже протёртая в нескольких местах пропиталась запахом табака и шоколадных конфет. Учитывая поздний час и выходной день, на отделении из хирургов присутствовал, кажется, только Красавчик. Убедившись, что в комнате кроме них нет никого, Анастасия Александровна рухнула на диван, как подкошенная. Нервное напряжение медленно сползало с неё, отбирая вместе с тем и бодрость. - Адреналин закончился, – хмыкнула хирург тихо, растирая по лицу остатки косметики, что не поддались воде и мылу. Под серыми глазами залегли тёмные круги, виновниками которых были не только тушь и тени, но и стресс. Мысли в голове Анастасии Александровны тянулись медленно, точно патока. Она методично собирала картину прошедшей операции, стараясь абстрагироваться от того факта, что её пациентом вновь оказался Матвей. Перспектива выходила крайне пессимистичная. Закрытая черепно-мозговая травма, сломанные кости, ушиб лёгких, разрыв селезёнки и остановка сердца. Мрачная перспектива для и без того подорванного организма. - Ты молодец, – похвалил Красавчик машинально, стараясь не смотреть в её сторону. Если не видеть, то можно было внушить себе, что ничего не изменилось за эти годы, не было тех двух аварий, операций и разочарований. Ясин был старше Анастасии на восемь лет, хотя это ничуть не портило их отношений. Познакомились они на одном из научных собраний по общей хирургии, где марокканец представлял результаты своей работы. Тогда ещё студентка пятого курса, Анастасия Александровна была поражена молодым специалистом и после заседания, подошла именно к нему, чтобы напроситься в его группу – ей как раз требовался научный руководитель. «Красавчиком» он стал несколько позже, когда совместная работа сблизила двух одержимых медициной людей, к тому же студентка просто с завидным постоянством коверкала имя молодого хирурга. Прозвище же это появилось не на пустом месте – уроженец Марокко, был, надо сказать, удивительно красив, напоминая восточного принца из старой сказки лишь по какой-то нелепой случайности оказавшегося в России. Тёмные непослушные кудри и длинные ресницы сумели покорить не один десяток девичьих сердец, чем любвеобильный мужчина и пользовался, не оставаясь в одиночестве более, чем на неделю. Даже сейчас, разменяв четвёртый десяток, Ясин оставался так же привлекателен, несмотря на седину, лишь слегка тронувшую виски, и тщательно контролируемую лёгкую небритость, которая делала мужчину только более привлекательным по мнению прекрасной половины коллектива. - У тебя есть что-нибудь выпить? – подняла, наконец, глаза на Красавчика Анастасия Александровна, прерывая вязкий поток мыслей, круживших вокруг реанимационной палаты, в которой «на приборах» жил ей лучший друг. - Было что-то подаренное, – равнодушно пожал плечами хирург, направляясь к шкафу, где помимо специальной литературы и всяческих журналов по медицине, скрывались ещё и дары благодарных пациентов и их родственников. Ясин, в силу веры, имел к алкоголю весьма негативное отношение, впрочем, не запрещая окружающим его людям заниматься возлияниями, поскольку считал это исключительно личным делом каждого. - А закуски нет? – спросила Анастасия Александровна, забирая из рук Красавчика бутылку коньяка, чтобы скрыть постыдную дрожь в пальцах. За неимением рюмок, наливать благородный напиток пришлось в чашку, отмеряя на глаз. - Конфеты оставались, с ликёром и орехами, – кивнул мужчина на вазочку, две вскрытые коробки. Анастасия Александровна скривилась, от сладкого её уже мутило, выработанная за годы работы своеобразная аллергия, защищала кардиолога от сахарного диабета и ожирения, не позволяя поглощать шоколад в неимоверных количествах. Ясин осмотрел ординаторскую, правильно расценив кислую мину подруги. – Хлеб остался, чёрный, правда я не знаю, сколько он лежит… - Давай, хуже мне уже не будет точно! – хмуро бросила врач, принимая потрёпанного вида горбушку, грозящую в скором времени превратиться в сухарь. Принюхавшись корке, Анастасия Александровна криво усмехнулась и чокнулась с бутылкой. – За спорынью и путь к циррозу! Красавчик только покачал головой, оставив замечания при себе. Его и самого слегка потряхивало при воспоминании о прошедшей операции. Матвей был другом не только Анастасии, но и его. Видеть же второй раз изувеченное тело соратника казалось чем-то совершенно неправильным. Врачи не должны болеть и попадать в аварии как «обычные люди». От абсурдности своих мыслей марокканец хмыкнул, подавляя смешок. - У тебя ничего поесть нет? А то, боюсь, я без закуски, на одном чёрном хлебе, быстро съеду в стадию «сильного алкогольного опьянения», – доверительно сообщила другу женщина, потерев, наконец, согревшиеся руки. Ясин как радушный, хотя, как оказалось, не слишком хлебосольных хозяин, направился к холодильнику, служившему в ординаторской, кажется, со времён постройки больницы. Его уже ремонтировали столько раз, что сказать наверняка, какая деталь у этого технического Франкенштейна была заводской, а какая – нет, не мог никто. Полки радовали девственной белизной, лишь на дверце стояла початая «чекушка», на которой красовалась полоска лейкопластыря, на котором кривым почерком было нацарапано «уксус», надкусанный малосольный огурец тоже не вызывал аппетита уже потому, что Красавчик явственно помнил, что на прошлой неделе им пытались накормить местных тараканов, один из которых героически погиб, вкусив чудо русской кухни. Что поделать, Ясин уже давно не брал дежурств, то, что сегодня он остался в больнице на ночь не более чем заслуга счастливого случая – у его коллеги, который и должен был дежурить, сегодня родилась дочь, и счастливый отец убежал к жене. - Вот ничем я не могу тебя порадовать, – пожаловался мужчина, размышляя, кто из медсестёр сегодня на отделении. До звонка Анастасии Александровны, Красавчик был полностью уверен в том, что останется в сестринской, где его с готовностью накормят и согреют. Открыв последнюю надежду любого холостого мужчины – морозилку, Ясин приятно удивился. – Сосиски! - Я не останусь голодной и пьяной! Красавчик, ты герой! – торжественно объявила кардиолог, наливая вторую чашку коньяка. Размер порции несколько увеличился, что с неудовольствием отметил Ясин, вспомнив одну выдающуюся попойку, когда за неимением качественного алкоголя молодые специалисты отмечали Новый Год «чем Гиппократ послал», то есть медицинским спиртом, разбавленным вареньем, потому как дело было на дежурстве во времена лихого рубежа столетий, а одной бутылки шампанского не хватило на большой и дружный коллектив, да и не солидно было как-то. Именно после того памятного празднования, мужчина окончательно поверил в справедливость запрета на алкоголь религией. Помимо головной боли и похмельного утра Ясина ждал ещё один малоприятный сюрприз алкогольного Нового Года – через девять месяцев марокканец с ужасом узнал, что стал отцом очаровательной девочки. - А чем же, скажи на милость, ты собирался ужинать, мой безымянный герой? – поинтересовалась Анастасия Александровна, с неудовольствием отмечая, что конька в бутылке осталось едва ли на ещё одну порцию. - Я как настоящий русский богатырь, собирался спасти от еды медсестёр. Вспомнить бы кто сегодня дежурит, – вслух рассуждал Красавчик, сунув находку в микроволновку. – Анюта, Ира или Танечка? Хотя Таня беременна, так что даже если… - С каких пор беременность стала поводом не дежурить? – удивилась кардиолог, недоумённо склонив голову к плечу. - С тех пор, как она носит моего ребенка, – с гордостью сказал Ясин, вспомнив приятно округлившуюся медсестру. - Красавчик, а сколько у тебя детей? – встрепенулась Анастасия Александровна, сообразив, что понятия не имеет, сколько у друга детей. - Давай считать, – улыбнулся Красавчик, погрузившись в приятные размышления, машинально загибая пальцы. Микроволновка пискнула, окончив работу. – Дочь родилась в девяносто девятом, я её на практике прошлым летом видел. Мальчик – в две тысяче первом, я ещё экспертизу на установление отцовства проводил. Потом, мне ей же грозились в седьмом году родители Вероники, говорят, что девочка в третий класс пойдёт… Не видел – не знаю. У Тани пятнадцатая неделя пошла, пол пока не знаем – скромничает. - Знаешь, что я тебе скажу, Красавчик? – заслушавшись, врач подула на чашку, забыв, что пьёт отнюдь не чай. Ясин едва заметно усмехнулся, выжидающе глядя на женщину. – Ты хоть когда-нибудь остепенишься? Я у тебя только четверых насчитала и, думаю, ты сознательно замалчиваешь правду. Катишься, катишься, уже от стольких ушёл, как только не съели. - Это сказка про репку? – вскинул брови Ясин, подав гостье поздний ужин. - Да, друг мой, плохо ты знаешь русские народные сказки. Как только такому детей доверить? Что ты им на ночь рассказывать будешь? «Анатомию» Синельникова? – рассмеялась Анастасия Александровна, откинувшись на спинку дивана, активно жестикулируя, ничуть не смущаясь наколотой на вилку сосиски. – Я и без педагогического образования скажу, что на развитие ребёнка, вне зависимости от его пола, такая «сказка на ночь» скверно повлияет. - Чтобы ты понимала, Настя, – насупился оскорблённый в лучших чувствах мужчина. – Я много других сказок знаю. Анастасия Александровна начала постепенно не то чтобы забывать, но менее остро реагировать на недавнее происшествие, должно быть такой эффект возымели крепкий алкоголь и перенапряжённая психика. Сработало банальное «охранительное торможение», за которое так ратуют психологи. - Это какие же? – от коньяка клонило в сон, но кардиолог боролась за бодрость всеми силами, не желая падать в мягкие объятья Морфея. - Про хлеб и золото, о приключениях Алладина, Али-Бабу, – Ясин задумался, вспоминая, что ему самому читали в детстве. – Киплинга тоже пересказать могу. - Судя по тенденции, Красавчик, тебе надо русские сказки учить. Про волка и семерых козлят, например, – задушено хихикнула гостья и устроила голову на подлокотнике дивана, понимая, что бесславно проигрывала битву со сном. Ясин хотел было спросить, в чём смысл этой сказки, но подруга уже спала, продолжая сжимать вилку. Хирург только покачал головой, аккуратно высвобождая колющий столовый прибор из крепкого захвата. Пустая бутылка отправилась в мусорное ведро, чтобы на утро удивить сменщика и начальство, но пока Красавчик не собирался думать об этом, ему тоже эта ночь далась тяжело, не смотря на разыгранную перед подругой браваду. Он смертельно устал за эту операцию, утвердившись в правильности врачебной этики, запрещающей лечить друзей и родственников. Видеть того, кого любишь или с кем многие годы дружил на операционном столе сложно, но знать, что твой друг, скорее всего, останется прикованным к постели, а в худшем никогда более не придёт в сознание – почти невыносимо. Но этого «почти» хватило чтобы закончить операцию, отдать распоряжения и идти успокаивать коллегу, которой много хуже уже хотя бы потому, что она женщина. Красавчик смахнул в карман пачку сигарет и зажигалку, спеша покинуть забывшуюся тревожным сном Анастасию. До утра оставалось не более трех часов, но она заслужила эту передышку. Ясин вышел на лестницу, ведущую к запасному выходу, которую уже давно облюбовали врачи отделения для ночных размышлений за сигаретой. Спать хирургу отчего-то совершенно не хотелось, хотелось совсем другого – позвонить кому-то близкому и родному, сказать, что любишь и помнишь, вот только звонить было или поздно, или некому, а потому мужчина курил, глядя в открытое по причине тёплой ночи окно. К дверям приёмного отделения подъехал микроавтобус с логотипом одного из телеканалов, что жадно собирают «жаренные» факты. Дребезжа, отъехала дверца, выпуская корреспондента и оператора, вооружённого камерой, точно винтовкой. Сомнений в том, по чью душу прибыло телевидение у Ясина не было, наверняка, вездесущие репортёры желали знать о сегодняшнем ДТП и его жертвах, судя по словам Анастасии Александровны, Матвей не так давно стал весьма популярен в определённых кругах, как и его любимая женщина, которая, должно быть, ещё оставалась в «приёмнике». Во двор больницы, буквально следом за телевизионщиками, не сбавляя хода, въехал автомобиль стоимостью с хорошую московскую квартиру в центре. В свет дежурного фонаря из салона выбрались двое мужчин, один из которых отчего-то отчаянно напоминал Красавчику вышибалу при дорогом клубе. Ночь уже даже не обещала быть спокойной. Заметив пристальное внимание оператора с камерой, Ясин захлопнул окно и, как и намеревался, направился к медсёстрам, надеясь найти понимания и сочувствия. Маргариту Игоревну привели в чувство громкие голоса, грозящие превратиться в брань. Художница подобралась, ещё не до конца проснувшись. Лекарство вкупе с алкоголем дало потрясающий эффект – голова женщины до сих пор ощущалась пустой, словно набитой ватой, отчего звуки с трудом доходили до её сознания. - Как вы можете прокомментировать происшествие? Было ли это покушение или несчастный случай? – быть может, корреспондент спросил бы что-то ещё, но его опередил плечистый мужчина, безмолвно оттеснив к стене, подальше от пострадавшей. - Рита! – Олег Владимирович подлетел к жене, рухнув перед той на колени, точно не он несколько часов назад поливал Маргариту гадостями. С мокрых волос капала холодная вода, пахнущая шампунем и хлоркой. Мужчина после встречи с женой вернулся домой, где провёл себе ускоренный курс вытрезвления ледяным душем. Ему предстояло играть роль заботливого и трепетного супруга хотя бы до того, как он уведёт изменницу, скрывая её от глаз камеры и вездесущих репортёров. – Как ты, родная? Голова кружится? - Уйди! – прошептала Маргарита, стараясь оттолкнуть супруга от себя, но руки не слушались. Приятная ватная слабость оказалась роковой – ей было уже не вырваться из ловушки обманчиво заботливых рук, обнимавших сперва колени, а после и талию. – Ты мне противен, чёртов лицемер. - Как вы можете прокомментировать происшедшее? Можно ли это расценивать как покушение на Вашу жену? – не отставал телевизионщик, выгибаясь под невероятным углом, чтобы выглянуть из-за руки охранника, не подпускающего охотника за сенсацией к Олегу Владимировичу и Маргарите, чей затравленный, полный скорби взгляд успела поймать камера. Именно этот кадр после станет лучшей «визитной карточкой» этого репортажа. - Никаких интервью. Моя жена достаточно пострадала, ей нужен покой! – не повышая голоса, процедил Олег Владимирович, так впившись пальцами в бок жены, что под бледной кожей появилась новая гематома. – Могу сказать, что не оставлю этого и найду нападавшего. Полагаю, это ужасное преступление было направленно против меня. Усадив художницу, состояние которой более всего напоминало тряпичную куклу – настолько она была слаба и сломлена. Маргарита понимала, что стальная пасть капкана захлопнулась одновременно с дверцей автомобиля – ей никогда не выбраться из «семейного гнёздышка» обернувшегося камерой пыток. Собственная участь женщину более не тревожила, всеми её мыслями владел Матвей, лежащий в палате реанимационного отделения тремя этажами выше. Олег не позволит ей спокойно жить, да и сама Маргарита Игоревна никогда уже не забудет поэта-переводчика и эту трижды проклятую весну. - Поехали! – скомандовал Олег Владимирович водителю, рухнув на заднее сиденье, рядом с женой. Короткое интервью подняло настроение мужчине настолько, что он даже улыбнулся. – Из дома не выйдешь! В ординаторской хирургического отделения слышался тихий грудной голос, напевающий колыбельную, слов которой было не разобрать. Магда, устроившись на диване подле Анастасии Александровны, едва ли не шептала старинную песню, слышанную ею ещё в детстве, аккомпанируя себе на пустой бутылке, которая издавала волшебный звук, похожий на звучание какого-то духового инструмента. Любой сторонний слушатель, доведись ему оказаться в коридоре в предрассветный час, непременно бы поразился иностранной речи, льющейся из-под двери, но, по странному стечению обстоятельств, отделение пустовало. Анастасия Александровна спала, укрытая заботливой рукой Магды, которая была необычайно задумчива и, стоит сказать, удивительно сентиментальна. - Не знал, что ты поёшь, – Коровьев изумлённо вскинул тонкие брови, глядя на ведьму с любопытством. Магда тут же оборвала песню, издав жалобный стон, умолкла бутылка. – Сколько ещё талантов хранит твоя прелестная головка? Врач сквозь сон нахмурилась, ища спасительной мелодии, сулящей избавление от кошмаров. Весь хрупкий мир сновидения женщины держался только на этой неспешной песне, и какая в общем-то разница, что во сне голос принадлежал не ведьме из свиты Сатаны, а родной матери Анастасии Александровны. В подобные моменты вопрос веры решал очень многое, а ведьмам тоже нужно, чтобы в них верили, пожалуй, даже много больше, чем это требуется обычным людям. - Больше, чем того требуется знать, – в тихом голосе Магды послушалось знакомое и куда более характерная для неё опасная холодность. – Зачем пришёл, Фагот? - Мессир просил передать, чтобы ты не оставляла Анастасию Александровну без внимания. Также он высказал своё недовольство по поводу вашей совместной, как это принято говорить, попойки, а потому предостерегает от дальнейших возлияний, – изыскано поклонился гаер, всем своим видом выражая крайнее почтение, при том глаза его насмешливо блестели. - Конечно, было бы куда лучше, выпей несчастная всю бутылку в одиночестве, – всплеснула руками ведьма, понимая, что начинает оправдываться в том, что считала единственно правильным. - Моё дело лишь передать слова мессира, остальное – твоя забота. Меня же утром ждут дела, – ухмыльнулся Коровьев, потерев ладони в предвкушении. Через миг он уже исчез из комнаты, не преминув посетовать на трудную судьбу. – Как же много забот перед Балом, как много дел и поручений. Здесь помоги, того приведи, этого уведи, этих размести… ________________ Prognosis pessima* - (лат.) медицинский термин, описывающий прогноз больного как очень плохой.