Lonely day

      Цветочный аромат её приторно сладких, порой удушающих духов теперь повис в пустующей пыльной комнате невесомым воспоминанием, лёгким намёком на ещё недавнее присутствие хрупкой рыжеволосой девушки здесь. На изогнутой спинке деревянного стула всё также неаккуратно висела её измятая футболка для тренировок, а на прикроватной тумбочке, около настольной лампы, стояла кружка с недопитым чёрным кофе-давно остывшим и ещё более омерзительным. Алек никогда не понимал, как она может пить эту невообразимую гадость. Каждый раз, как девушка заваривала себе чашку обжигающего напитка, он моментально морщил нос, заставляя её заливисто хохотать: ей нравилось то, каким становится его лицо в этот момент-по-мальчишески забавным и каким-то беспомощным. Лицо, которое так и хотелось поцеловать. Лицо, которое она слишком мало целовала...       Этот день определённо станет самым худшим днём за всю историю. Днём, который не имеет право на существование. Самым одиноким днём в его жизни. Днём, когда Клариссы Фрэй не стало.       Словно сцены больной фантасмагории, проносились перед его глазами картинки её нелепой смерти-настолько глупой и невероятной, казавшейся неудачной постановочной шуткой. И он поверил бы в то, что всё это-тупой розыгрыш. Поверил бы...если бы в одном из помещений холодного подвала, на стальной посеребрённой столешнице сейчас не покоилось бледное крохотное тело его возлюбленной. Безмолвное, безжизненное, но всё столь же прекрасное, каким было ещё пару часов назад. До трагедии, оборвавшей всё нити здравого смысла в голове молодого охотника и разбившей на миллион острых, как бритва, осколков его и без того покрытое шрамами сердце.       Клэри не должна была погибнуть. Не должна была идти сегодня на чёртову охоту. С самого утра она собиралась хорошенько отдохнуть после долгих недель бесконечного патрулирования улиц и ожесточённой, выматывающей борьбы с демонами, неожиданно проявившими всплеск небывалой активности за последний месяц, но злодейка-судьба, видимо, решила сделать всё по-своему, отправив утомленную ночным дежурством и стычками девушку на очередное задание. Ставшее для неё последним в жизни.       Демонов было слишком много для них двоих. Алек не справлялся, стрелы стремительно кончались, а для рукопашного боя у него не оставалось уже сил. Они отбивались, как только умели, посылая сотни сообщений о подмоге, но помощи всё не было и не было. Будто весь мир сразу отгородился от них невидимым барьером, не пропускавшим ни единого крика, ни одной жалкой мольбы. И они гибли там. Медленно, постепенно. Вдвоём. Бок о бок друг с другом. В какой-то миг Кларисса потеряла контроль над ситуацией, и скользкое щупальце громадного демона проткнуло её живот длинным ядовитым жалом насквозь. Из горла девушки донёсся надрывный хрип, и она обессиленно грохнулась на колени, а уже через секунду чудовище исчезло, настигнутое немного опоздавшим Лайтвудом. Он хотел исцелить её, хотел нанести чёртово иратце на рану, но к тому моменту, как его трясущимся рукам всё же удалось выудить из потайного кармашка в куртке стило, всё уже было кончено.       Её красивая бледно-персиковая кожа посерела, став похожей на поверхность книжного листа, губы потеряли свой насыщенный розовый оттенок, сделавшись лишь отдалённой копией того, что было. Она была все ещё теплой, но уже неживой. И подмога подоспела. Подоспела тогда, когда исправить уже ничего нельзя было.       Этот день определённо станет самым худшим днём за всю историю. Днём, который он не сможет вынести. Самым одиноким днём в его жизни. Потому что он стоит сейчас в её комнате и смотрит в пустоту, не в силах сделать что-либо.       И он падает. Падает так же, как и она тогда. Разбивает в кровь колени об пол, пачкая красной жидкостью свою форму. И он воет. Воет, как раненный волк, как умирающее в страшных мучениях животное. Он всё просит о помощи кого-то, молит о пощаде, о втором шансе, но помочь некому. И от этого словно огромный камень на остатках сердца, пульсирующий вместо него. А в мыслях она. Её переливчатый смех, её широкая улыбка, её родные привычки.       Как же страшно Клэри бесила его поначалу. Раздражала эта её безграничная доброта к людям, её способность найти общий язык буквально со всеми и запасть в душу каждому. Раздражала и её манера поджимать губы в задумчивом выражении и хмурить брови при разговоре. Это чертовски отвлекало, заставляя думать об абсолютно не тех вещах. Бесило её рвение позаботиться о всех окружающих. Всё это доводило Алека до исступления, но в конце концов привело туда, где он и не думал оказаться: в сладкие грёзы о совместном будущем, где они могли бы не просто быть напарниками или же друзьями, а чем-то гораздо большим. Чем-то, о чём и думать, вроде бы, не следовало. А он не просто подумал. Он пошёл и взял. И она подчинилась. Подчинилась и спустя два года умерла.       Капли кристально чистых слёз стекали по его смуглым щекам и подбородку, капая на несвежую рубашку и избитые костяшки пальцев. Парень сжался на махровом ковре в клубок, до боли и скрежета стискивая зубы, и сам страстно желал умереть. Рука его так и тянулась к ботинку, в котором был запрятан небольшой кинжал, порываясь одним резким движением покончить со страданиями и чувством вины. Ладонь уже обхватила резную рукоять холодного металла, уверенно сжимая её. Никаких сомнений. Никаких колебаний. Острие клинка ярко блеснуло в тусклом освещении крохотной спаленки, пропитанной лёгким ароматом её обладательницы, когда Александр занёс его над своей грудью, оставляя себе лишь несколько секунд на мысленное прощание с родными. Бедняжка Изабель. Она не вынесет этого. И Макс, скорее всего, окончательно закроется в себе с уходом из жизни яркого примера для подражания, любимого старшего брата. Но у Лайтвуда нет выбора, нет пути назад.       Именно поэтому он замахивается и....просыпается. Всё та же комната, только погружённая в ночную тьму и более чистая. Он лежит на кровати, и легкая простыня окутала его ступни. Парень чувствует, как по виску сбегает капелька пота, но от ужаса и лёгкой дезориентации он не обращает на это внимания, беспомощно таращась по сторонам до тех пор, пока его взгляд не натыкается на хрупкий девичий силуэт, освещаемый сбоку серебряным светом лунного диска. Длинные рыжие волосы волнами спускаются по оголённым плечам- с недавних пор она привыкла спать в нижнем белье даже зимой, так как, в прямом смысле, горячее тело Алека согревало лучше любого шерстяного свитера,и издалека это выглядело так, будто на её спину накинут яркий плед из блестящих нитей. Её изящная грудь ровно вздымалась, а взгляд был устремлён куда-то вдаль. Это она. Его Клэри. Живая. -Клэр?-облегчённо позвал он её, заставляя охотницу испуганно вздрогнуть.       Она обернулась и одарила Лайтвуда самой лучшей своей улыбкой, моментально поднимаясь с насиженного места и прижимаясь к нему, все ещё не верящему, что её смерть и правда была нереальной. Тонкий аромат её духов моментально окутал его собой, и Алек едва не задохнулся от почти детской радости-ещё никогда столь сильно он не был счастлив чувствовать его. -Опять приснился кошмар?-участливо спросила она, уткнувшись носом в его ключицу и согревая своим обжигающим дыханием.-Ты пьешь настойку Магнуса?       Парень неопределённо качнул головой, кидая быстрый взгляд на дальнюю полку узкой этажерки: там покоился изящный позолоченный пузырёк с красивой крышкой, увенчанной крупным драгоценным камнем. Настойку он сегодня не выпил. -Я люблю тебя.-шепнул он вместо ответа. И эти слова стали своего рода освобождением, они сделали всё реальнее. Сделали её реальнее.       Неуверенно его ладони легли на её обнажённую спину, поглаживая бархатистую кожу поясницы. Она же ещё крепче прижалась к нему, очаровательно улыбаясь. -И я люблю тебя.       Этот день определённо станет самым худшим и самым лучшим днём за всю историю. Днём, который он не сможет забыть. Самым одиноким днём в его жизни. Потому что он видел её смерть, чувствовал её запах и вкус, умирал сам. Потому что всё оказалось сном. Мучительным сном в очередной одинокий день.