Последний день Сальери

Антонио Сальери сидел, забившись в угол комнаты и обхватив колени руками. Из противоположного угла на него таращились своим неживым взором, огромные напольные часы. Будто солдаты на посту они отбивали свой ритм: чётко, громко, выверяя каждое движение стрелок. Этот механизм напоминал ему о том, как быстро шло время. Как оно уходило, оставляя позади дни, недели, месяцы, годы, десятилетия. Как оно обезображивало портрет Сальери морщинами и сединой. Его руки – аристократичные музыкальные руки – теперь покороблены болезнью, сухая, как пергамент, кожа, покрыта пятнами, точно от годами лившихся на них слёз. Он больше не тот статный щёголь в дорогих кюлотах. Что от него осталось? Ветхий комок тряпья и обиды. Сколько ему лет? Бог наградил его долгой жизнью, словно бы в наказанье за содеянное. Поначалу он боролся, и шрамы по всему телу тому свидетели. Но Бог всё равно оставлял его в живых. Тогда он перестал бороться. Он всё равно давно перестал существовать. С того самого момента, когда из его жизни ушла музыка. Сальери конвульсивно сжал голову ладонями: промеж зубов вырвался хриплый то ли стон, то ли писк, будто воздух вытолкнули из дырявой грелки. Снова на глаза навернулись слёзы: Господи, почему ты не наградишь меня беспамятством? Я хочу забыть, отчертить от себя своё прошлое! Господи, ты жесток ко мне! Почему твоя рука лишила жизни достойнейшего, а моё никчемное существование всё не кончается! Сальери согнулся: дряхлое тело сотрясли рыдания. Его душа превратилась в чёрного карлика, ненасытно пожирающего свет, источаемый теми, кто вокруг него. Этот карлик поглотил разум Сальери, поглотил все его чувства и сжёг его до тла, оставив лишь призрак. Эта музыка, она сводила его с ума. Она, словно рыболовецкий крючок, заходила ему глубоко под рёбра, а когда исчезала, то капельмейстер ощущал невыносимую боль. И лишь исчезнув навсегда, вместе с собой она вырвала из его груди сердце. Тогда мир потерял смысл. За несколько десятилетий, проведённый в пансионе для душевнобольных, Сальери так и не понял, что это было – любовь к музыке или к человеку. Одно он понимал чрезвычайно точно: это было сильнейшее чувство в его жизни. Именно оно отняло его рассудок, и именно оно подарило ему радость жизни. Оно ещё так свежо было в памяти, казалось – протяни руку и ты коснёшься его. Но оно ускользало, и чем быстрее старик бежал, чтобы догнать его, тем большее расстояние оказывалось между ними. Маэстро, зачем вы ушли так рано? А спросил ли ты себя, когда твои собственные руки готовили смертельное снадобье? А представлял ли ты свою жизнь после того, как самые гениальные руки в истории человечества примут из твоих рук кубок? А догадывался ли ты, что этих скупо поджатых мальчишеских губ коснётся яд и навсегда остановит биение музыки в твоём сердце? Ты, такой яростный, такой темпераментный Сальери, любивший себя боле всего на этой планете, думал в тот момент вовсе не о себе. Ибо сейчас ты мёртв. Ты мёртв рядом с ним, лежишь, догнивая в сырой земле на кладбище для бедняков. Ты сам собственноручно заколотил крышку гроба над вами обоими. И навсегда соединил ваши бренные тела. Но душа маэстро принадлежит небесам, а твой удел – бездна ярости и похоти, всего того, что ты так преданно любил. До вас, Маэстро. Неожиданно старик встал. Развернул плечи. На миг даже показалось ,что все эти годы упали с его плеч, как рыцарское облачение. Случайно заглянувший в узкую комнатушку зритель увидел бы, как Сальери невероятными усилиями отодвигает кровать от стены, и, прокладывая колею в паркете, толкает её к двери. На шум отзывается сестра, и бежит с поста к палате взбунтовавшегося пациента. Но поздно: тяжёлая железная кровать намертво запечатала дверь с обратной стороны. Сальери распахнул окно. Свежий морозный воздух вместе со снегом и лунным светом ворвался в комнату. Седые космы растрепал ветер. Старик поднял полы сорочки, взбираясь на подоконник. Где-то вдали ему слышался шум океана, будто пришедший из давних снов, где они оба сидели на веранде и предавались праздным беседам о смысле жизни и удовольствия. Сестра позвала на помощь санитаров и теперь уже они втроём пытались выломать дверь. Они что-то кричали ,видимо просили его не совершать ошибки. Но ошибку он уже совершил. Тридцать четыре года назад. Время собирать камни Сальери глубоко вдохнул: пальцы обжигал снег, но он не чувствовал холода. Ещё толчок, кровать немного сдала назад, и сквозь щёлку в двери в комнату пролился жаркий свечной свет. Этот свет больше не осветит его путь во тьме. Душа Сальери была спокойна, злобный карлик разжал свои объятия ,впуская в них смерть. - Маэстро, не отвергайте моей души, я иду к вам. И сделал шаг…. На утро наиболее послушных и выздоравливающих воспитанников пансиона выгнали во двор, дабы убрать снег. Позвякивая лопатами и пересмеиваясь, они принялись за уборку. Сальери тоскливо глядел на них из окна. Едва слышно он напевал лёгкую невесомую мелодию , пришедшую словно из давнего позабытого сна.